П а в л а. Я сроду с острова не выезжала… а людей знаю получше, чем кто-либо. Да и жизни хватила… Дай бог всякому.
А л е к с е й. Ты лиха хватила, мам. Лихо — еще не вся жизнь. Есть что-то кроме.
П а в л а. Все разъяснил… спасибо. А то я не знала. Ну ладно. Вот узнаешь ты жизнь… людей узнаешь… Дальше что?
А л е к с е й. Дальше? Ничего. Помогать им стану.
Из избы голос Павла: «Отпусти, ведьма!»
П а в л а. Да что ты такой: бог, царь? Помогать… одному то надо, другому — другое… Попробуй на всех угодить… умишка не хватит. Я вот невесту тебе предлагаю и жизнь на всем готовеньком, а ты отбрыкиваешься…
А л е к с е й. Невесту я сам себе выберу…
П а в л а. Я к тому, что на счастье у каждого своя мерка. Ты всем единую навязать хочешь. Вот и вышло — кругом дурак. Отцу своему помочь не можешь. Слышишь — мается? А туда же: люди, жизнь…
Голос Павла: «Пусти! Покаешься!»
А л е к с е й. Отпустила бы… что он, зверь? Оплела веревками.
П а в л а а. Протрезвится — отпущу. Колоти чучело-то… с ним проще. (Уходит в дом.)
Алексей озадаченно снимает перчатки.
За воротами К у з ь м а и С о р о к а.
К у з ь м а. Алешка, через пять минут «Ракета» отчаливает.
А л е к с е й. Иду. Ты за отцом тут приглядывай.
К у з ь м а. С тобой ведь пил-то… Я его в строгости держу.
А л е к с е й. Вот река течет… мудрая, величавая…
С о р о к а. Прости, Алеша. Я глупая, наверно. Не поняла.
К у з ь м а. Он у нас этот… философ. Как завернет — сразу не разберешься.
А л е к с е й. И разбирать нечего: все просто у ней, все решено.
К у з ь м а. И не просто. И не решено. В реке рыбы друг друга жрут. И русло у ней меняется. Раньше вон где текла… по Коровьей протоке. Теперь — здесь. А ты — все просто.
С о р о к а. Кузьма, ты же… стихийный диалектик!
К у з ь м а. Чего-о?
Алеша и Сорока смеются.
А л е к с е й (перебирая пальцы девушки). Я скоро приеду за тобой. Слышишь? Скоро приеду.
С о р о к а. Слышу, милый! Я все слышу.
К у з ь м а. Целоваться-то будете? Я отвернусь.
А л е к с е й. Береги ее тут, Кузьма. И отца береги.
К у з ь м а. Отца береги, Сороку береги… а ты кого беречь будешь?
А л е к с е й. Всех остальных.
К у з ь м а. Ну точно: философ! Профилософствуешь — уйдет «Ракета».
С о р о к а. Да-да, милый! Ты поспеши.
А л е к с е й, поцеловав ее, убегает. Сорока прижала к щеке палец, словно хочет сохранить след поцелуя подольше.
К у з ь м а. Вот она, любовь-то! А я, однако, уж не полюблю. (Подумав.) Нет, с любовью покончено.
С о р о к а. Что? Что ты сказал?
К у з ь м а. Вот любишь его… а за какие заслуги?
С о р о к а. Он замечательный!
К у з ь м а. Ну, врешь! Какой он замечательный? Обыкновенный… слабый, весь в тятьку.
С о р о к а. И отец у тебя замечательный. Вы просто не цените его.
К у з ь м а. Ты что, пьяных зерен наклевалась?
С о р о к а. Пусть не ты… Павла Андреевна. Она его ни во что не ставит.
К у з ь м а. Вот погляжу я, как оседлаешь Алешку, когда поженитесь. Все вы одним миром мазаны.
С о р о к а. Ну что ты, Кузьма! Алеша словно ребенок беззащитный. На ребенка у кого рука поднимется?
К у з ь м а. Хорош ребеночек… в двадцать лет!
В избе. На полу лежит связанный П а в е л.
П а в е л (хрипит). Отпусти, слышь? Добром прошу.
П а в л а. Опять начнешь выкомаривать? Опять ружьем угрожать?
П а в е л. Угрожать — нет, не буду. Просто возьму и пристрелю.
П а в л а (развязывая его). Болтун! Вожусь с тобой, как с дитем малым. За ум-то когда возьмешься?
П а в е л. Дай выпить… мутит.
В ограде.
От пристани доносится пароходный гудок.
К у з ь м а. Интернатские прибыли! У, ровно комарья высыпало!
С о р о к а. Весело будет тебе!
К у з ь м а. Но, заживем! Соберемся в школе. Анна Ивановна придет. «Здрасьте, дети, — скажет. — С чего мы начнем наш первый урок?» Эх, скоро уже, совсем скоро!
С о р о к а. Красивая пора! Я бы и сама с удовольствием поучилась!
К у з ь м а. И жениться хочешь, и учиться… два горошка на ложку?
С о р о к а. Ты прав, прав… размечталась.
К у з ь м а. Ага, рассиропилась!
С о р о к а. Понимаешь, не везло мне с учебой… Отец на фронте погиб. В самом конце войны. Потом мама заболела… и все заботы легли на меня… потом брат разбился…
К у з ь м а. Ничего, Сорока, ты духом не падай! Держи хвост морковкой.
С о р о к а. Я держу, Кузьма… изо всех сил держу. Только вот за Алешу тревожно… Вдруг подомнет его Павла Андреевна?
К у з ь м а. Что она, враг рода человеческого? Ты мамку не знаешь.
С о р о к а. Не враг, но… мы ей тут мешаем.
К у з ь м а. Вот и опять пальцем в небо попала! Мамка смирилась… поняла, что разбить вас с Алешкой немыслимо.
С о р о к а. Если бы так, Кузьма! Если бы так!
К у з ь м а. Что, к профессору хочешь переметнуться? Дурачок он, твой профессор!
С о р о к а. Неправда, Кузьма, неправда! Он просто болен… потерей памяти… одинок, совсем одинок. Я вместо матери ему. Или — старшей сестры.
К у з ь м а (с уважением). Вон ты какая! Ну молоток! А насчет мамки… я покажу тебе одну штуку… Только не подглядывай! (Убегает за ограду и вскоре возвращается с золотой лошадкой.) Вот…
С о р о к а. Ой! Ты где это взял?..
К у з ь м а. На могильном кургане.
С о р о к а. Если не ошибаюсь, это талисман одного из тибетских племен. Интересно, как он сюда попал?
К у з ь м а. Могу рассказать. Заня-ятная сказочка!
С о р о к а. Расскажи. Мне узнать не терпится.
К у з ь м а. Давным-давно один парень русский в плен к ним попал. Такой, знаешь, Иван-царевич. Царевна тибетская увидала его и, как водится, втюрилась. Хан ихний это дело усек, пленника в башню замуровал. Высокая башня, не подступись! Парень голодал сперва, потом голубями стал питаться. Голубей с записочками царевна ему подсылала. Вот, значит, ест он голубей, а перья в угол ссыпает. Много накопилось перьев и крылышек. Делать нечего — и начал парень со скуки крылья мастерить. Царевна меж тем побег задумала. Однажды выслала пленнику вот эту лошадку и бечеву. С намеком выслала: дескать, спускайся вниз. У заставы лошади ждут. Он, не будь дурак, крылья за спиной привязал, лошадку за пазуху и — фр-р-р! — в небо. Тибетцы-то эти долго за ним гнались. Не догнали бы… да веревка спортилась. Упал он, царевна слугам своим велела курган насыпать. Засыпали их обоих… Вместе с лошадкой.
С о р о к а. Врунишка! Насочинял! Но в одном ты прав, пожалуй: курган этот, наверно, место захоронения. А мы в лощине копаем… Валерий Николаевич!
Входит П у т н и к о в. Рассматривает бабочку.
П у т н и к о в. Обратите внимание, Виолетта Романовна… вот эти крылышки…
С о р о к а. Да, чудесные крылышки!
П у т н и к о в. Я не о том. В природе много удивительных параллелей. Одна из них — крылья этой бабочки. Они вам ничего не напоминают?
С о р о к а. Напоминают… разноцветный тюльпан.
П у т н и к о в. Глупости говорите! Это — карта! Обыкновенная географическая карта. Я напишу об этом статью.
С о р о к а. В прошлый раз вы хотели написать «Историю игры в поддавки»?
П у т н и к о в. Смешно? Смеются те, кто не хочет думать. А вы сравните… всегда есть с чем сравнивать. Эта игра напоминает тактику батыевской конницы.
