Спасибо тебе, Каспер, что ты сбежал в тот день. Спасибо, Ася, что позвонила мне. Спасибо, Кинга, что не вышвырнула меня за дверь в первую же минуту – ведь у тебя было полное право сделать это.

Вот только… что это все значит – «сумасшедшая бомжиха», «пыталась покончить с собой»?

Ася и Чарек сговорились – разумеется, не против Бездомной, а ради ее блага: каждый раз, приходя к Кинге в гости, журналистка тайно подавала сигнал мужчине, и он появлялся на пороге спустя несколько минут. Ася открывала ему, изображая радость, словно видит старого друга, и радушно приглашала войти. Кинга могла только молча все это наблюдать. Она по-прежнему полностью зависела от гнева и милости журналистки, которая внесла за нее залог и первую квартплату, хотя на еду для себя и кота Кинга уже зарабатывала самостоятельно, убирая квартиру Аси дважды в неделю, а квартиру Асиной приятельницы – каждую пятницу.

Первые заработанные деньги – пятьдесят злотых – она тоже отдала Асе.

– Я стащила у тебя из кошелька полсотни, чтобы хватило на дорогу, – призналась она, не поднимая на журналистку глаз. Ей было стыдно, очень стыдно, но в тот момент ей нужны, позарез нужны были эти деньги – вплоть до того, что она готова была украсть их у женщины, протянувшей ей руку помощи. Лучше было украсть, чем не поехать в лес поблизости Быдгоща.

Кинга была убеждена: если хоть раз она пропустит первый четверг месяца и не поедет в лес искать ребенка – то умрет, простится с жизнью, с той последней жизнью, которая у нее осталась. А ведь теперь, обретя снова крышу над головой и существо, о котором нужно было заботиться, она хотела жить.

Постепенно она начинала доверять и Чареку.

О прежней любви не могло быть и речи – Кинга уже не умела любить, – но она разрешала ему приходить. И он приходил: здоровался с Каспером, садился на диван и спрашивал, как дела. Или готовил чай себе, Асе и Кинге, подавая к нему пирожные, купленные в ближайшей кондитерской.

Они болтали или сидели молча.

Болтали они о мелочах, об обыкновенных, будничных вещах. О дорожных пробках, которые становились особенно непроходимыми, когда выпадал снег… О том, что подорожали продукты: впрочем, Чарек и Ася даже не заметили этого, они ведь делали покупки раз в неделю в гипермаркете, выбрасывая сотни злотых, – а вот Кинга, которой приходилось подсчитывать каждую копейку, заметила, еще и как… О новом проекте корпорации Чарека – квартале стеклянных домов на Вилянове: эти дома должны были принести Чареку сумасшедшие деньги… Наконец, о работе Аси, как раз писавшей статью о бомжах, в чем Кинга не хотела ей помогать.

– Я ведь не прошу тебя раскрывать какие-то секреты! – сердилась журналистка, раздраженно думая про себя: «Какие там секреты могут быть у этих бродяг!» – Достаточно будет и того, что ты расскажешь о повседневной жизни бездомных, увиденной глазами одной из них, понимаешь?

Кинга, конечно, понимала, но не горела желанием делиться с половиной Польши своим стыдом и унижением.

– Да я и словом не заикнусь, что ты – это ты! – уговаривала ее Ася. – Ты будешь упомянута как анонимный источник! Чего ты боишься? Что такого шокирующего ты можешь рассказать? Ведь все и так знают, что бомжи попрошайничают, бухают, что от них воняет. А еще они воруют, если им не удается насобирать на самое дешевое пойло.

– Если все и так это знают, то зачем об этом писать? – тихо спросила Кинга, побледнев от гнева, чего Ася, разумеется, не заметила.

– Чтобы ты показала их с другой стороны. Лучшей.

– Но ее нет, этой лучшей стороны! – закричала Кинга. – Мы действительно на самом дне! Думаешь, я тебе сейчас, словно кролика из цирковой шляпы, извлеку принца, который стал нищим, но в глубине своей пламенной души остался романтичным аристократом? Улица развращает. Деморализует. Ты никому ничего не должен, никого не боишься, никто не может ничего тебе предъявить. Тебя поймают на краже? И отлично! По крайней мере, ночь ты проведешь в теплой камере, где тебя обязаны накормить, где ты сможешь помыться кусочком мыла. Тебя пырнут ножом в пьяной драке? Тоже хорошо! На несколько дней попадешь в больницу – там вообще полный комфорт. Тебе выведут вшей, подкормят, вылечат обморожения и выпишут – как можно скорее: страховки-то у тебя нет… А обычно ты день-деньской просиживаешь в компании себе подобных, съежившись на лавочке, а когда похолодает – ездишь на автобусе туда-сюда, пока тебя не выгонит водитель или контролер. Бесцельно шатаешься по городу, мечтая лишь о бутылке водки, а что касается курева – окурок-другой всегда можно найти. Единственное, чего ты смертельно боишься, – нападения бандитов, извращенцев из «хороших семей», которые ради собственного развлечения могут облить тебя бензином и поджечь… или насмерть забить ногами или бейсбольными битами… а если ты женщина, то перед этим они тебя еще и изнасилуют ручкой от щетки или, к примеру, бутылкой, они ведь боятся подхватить от тебя какую-нибудь заразу… Какая же здесь может быть лучшая сторона, идиотка?!

– Лучшая сторона – это ты. – Ася ткнула Кингу пальцем в грудь. – Ты же выбралась из всей этой грязи и начинаешь новую жизнь.

– Потому что ты мне помогла.

– Потому что ты хотела этой помощи.

Тут Чарек, который слушал все это, сидя в углу дивана, как сидела недавно Ася, не выдержал: вскочил на ноги, схватил Кингу в объятия и крепко прижал к себе. Он чувствовал, как она дрожит всем телом; а может быть, это дрожал он сам?

– Пожалуйста, обещай мне, поклянись, что больше не вернешься туда, – прошептал он, с трудом сдерживая слезы. – Обещай, что не исчезнешь однажды, что мне не придется искать тебя по вокзалам, паркам и помойкам, умирая со страху, что кто-то… поиздевался над тобой таким образом, как ты описываешь…

Она не ответила ни слова.

Тогда он положил ей руки на плечи и заглянул в ее глаза.

– Кинга, давай жить вместе. У меня большой красивый дом, которому недостает женской руки… твоей руки. Давай начнем все сначала. Ты и я… Если у нас все получится – через несколько месяцев мы поженимся, станем нормальной, счастливой семьей. Ты родишь ребенка…

– Нет, – отрезала она, сбросила с плеч его руки, накинула куртку и выбежала из квартиры прочь – только ее и видели.

Чарек остолбенело посмотрел на Асю.

– Я что-то не так сказал?

Журналистка пожала плечами.

– Кажется, дважды ты бросил ее, когда она была от тебя беременна, – ехидно напомнила она. – Теперь Кинге, у которой ни гроша за душой, для полного счастья только третьей беременности не хватает.

– Ну, уж на этот раз я позабочусь и о ней, и о нашем ребенке!

– Ты ее в этом убеждай, ее, а не меня. Впрочем, я на месте Кинги настороженно отнеслась бы и к тебе, и к твоим обещаниям.

Ася мысленно усмехнулась, заметив, как мужчина заливается краской.

«А ты как думал, засранец? Думал, я буду тебе льстить? Из-за кого же Кинга оказалась на улице, если не из-за тебя? Хочешь ее приручить? Хочешь получить третий шанс? Так прилагай усилия, черт возьми!

А что касается меня – если хочешь, чтобы я встала на твою сторону, постарайся вытянуть из нашей подруги, что она ищет каждый месяц в лесу. Впрочем, я начинаю догадываться, и, поверь, лучше бы тебе этого не знать… Надо бы еще выяснить, как и почему нормальная, здоровая девушка превратилась в сумасшедшую. Что же с ней случилось, что ее держали за решеткой? Кто же ее до этого довел?

Вытащишь из Кинги всю правду – станешь моим. Моим другом, разумеется. И только другом. Любишь-то ты ее, свою принцессу…»

Не знаю, почему Кинга вдруг стала меня раздражать. Еще недавно я сочувствовала ей и бескорыстно хотела помочь, а сейчас она со своей миной страдалицы и загадкой в красивых голубых глазках меня попросту нервирует. Ладно, ладно – я-то знаю почему: всему виной Чарек, который глаз не сводит со своей чудесным образом обретенной возлюбленной. Именно его появление и стало причиной перемены: раньше я относилась к Кинге с теплотой, а теперь – что поделать, признаюсь в этом сама себе, – я ей завидую.