[1098 г.] Мономах, узнав о сем злодействе, пришел в ужас и залился слезами. «Никогда еще, – сказал он, – не бывало подобного в земле Русской!» – и немедленно уведомил о том Святославичей, Олега и Давида. «Прекратим зло в начале, – писал к ним сей добрый Князь: – накажем изверга, который посрамил отечество и дал нож брату на брата; или кровь еще более польется, и мы все обратимся в убийц; земля Русская погибнет: варвары овладеют ею». Олег и Давид, подвигнутые таким же великодушным негодованием, соединились с Мономахом, приближились к Киеву и грозно требовали ответа от Святополка. Послы их говорили именем Князей: «Ежели Василько преступник, то для чего же не хотел ты судиться с ним пред нами? и в чем состоит вина его?» Великий Князь оправдывался своим легковерием и тем, что не он, а Давид ослепил их племянника. «Но в твоем городе», – сказали послы и вышли из дворца. На другой день Владимир и Святославичи уже готовились идти за Днепр, чтобы осадить Киев. Малодушный Святополк думал бежать; но граждане не пустили его и, зная доброе сердце Мономаха, отправили к нему Посольство. Митрополит и вдовствующая супруга Всеволодова явились в стане соединенных Князей: первый говорил именем народа, вторая плакала и молила. «Князья великодушные! – сказал митрополит Владимиру и Святославичам: – не терзайте отечества междоусобием, не веселите врагов его. С каким трудом отцы и деды ваши утверждали величие и безопасность государства! Они приобретали чуждые земли; а вы что делаете? губите собственную». Владимир пролил слезы: он уважал память своего родителя, вдовствующую Княгиню его и Пастыря Церкви; а всего более любил Россию. «Так! – ответствовал Мономах с горестию: – мы недостойны своих великих предков и заслуживаем сию укоризну». Князья согласились на мир, и Владимир простил Святополку собственную обиду; ибо сей неблагодарный, обязанный ему престолом, не устыдился поверить клевете и считать его своим тайным злодеем. Великий Князь, сложив всю вину на Давида, дал слово наказать его как общего недруга.
Давид сведал о том и хотел отвратить бурю. Здесь один из дополнителей Несторовой летописи, именем Василий – вероятно, инок или Священник, – представляет сам важное действующее лицо и рассказывает следующие обстоятельства: «Я был тогда в Владимире. Князь Давид ночью прислал за мною. Окруженный своими боярами, он велел мне сесть и сказал: Василько говорит, что я могу примириться с Владимиром. Иди к заключенному; советуй ему, чтобы он отправил Посла к Мономаху и склонил сего Князя оставить меня в покое. В знак благодарности дам Васильку любой из городов Червенских: Всеволож, Шеполь или Перемиль. Я исполнил Давидову волю. Несчастный Василько слушал меня со вниманием и с кротостию ответствовал: Я не говорил ни слова; но сделаю угодное Давиду и не хочу, чтобы для меня проливали кровь россиян. Только удивляюсь, что Давид в знак милости дает мне собственный мой город Шеполь: я и в темнице Князь Теребовля. Скажи, что желаю видеть и послать ко Владимиру боярина моего, Кулмея. Давид не хотел того, ответствуя, что сего человека нет в Владимире. Я вторично пришел к Васильку, который выслал слугу, сел со мною и говорил так: Слышу, что Давид мыслит отдать меня в руки Ляхам; он еще не сыт моею кровию: ему надобна остальная. Я мстил Ляхам за отечество и сделал им много зла; пусть воля Давидова совершится! Не боюсь смерти. Но любя истину, открою тебе всю мою душу. Бог наказал меня за гордость. Зная, что идут ко мне союзные Торки, Берендеи, Половцы и Печенеги, я думал в своей надменности: «Теперь скажу брату Володарю и Давиду: дайте мне только свою младшую дружину; а сами пейте и веселитесь. Зимою выступлю, летом завоюю Польшу. Земля у нас не богата жителями: пойду на Дунайских Болгаров и пленниками населю ее пустыни. А там буду проситься у Святополка и Владимира на общих врагов отечества, на злодеев Половцев; достигну славы или положу голову за Русскую землю». В душе моей не было иной мысли. Клянуся Богом, что я не хотел сделать ни малейшего зла ни Святополку, ни Давиду, ни другим братьям любезным». Сей несчастный Князь, в стенах темницы открывая душу свою какому-нибудь смиренному иноку, не думал, что самое отдаленное потомство услышит его слова, достойные Героя!
Еще более месяца Василько томился в заключении: Владимир – озабоченный, как вероятно, набегами Половцев – не мог освободить его. Давид ободрился и хотел увеличить область свою завоеванием Теребовля; но, устрашенный мужеством Володаря Ростиславича, не дерзнул обнажить меча в поле и бежал в город Бужск. Володарь, осадив его, требовал единственно брата, и гнусный Давид, принужденный отпустить Василька, уверял, что один Святополк был виною злодеяния. «Не в моей области, – говорил он, – пострадал брат твой; я должен был на все согласиться, чтобы не иметь такой же участи». Володарь заключил мир; но как скоро освободил Василька, то снова объявил войну Давиду. Ослепленные злобою мести, Ростиславичи обратили в пепел город Всеволож, бесчеловечно умертвили жителей и, приступив ко Владимиру, велели сказать гражданам, чтобы они выдали им трех советников Давидовых, научивших его погубить Василька. Граждане созвали вече и рассуждали, что им делать. «Мы рады умереть за самого Князя, – говорил народ: – а слуги его не стоят кровопролития. Он должен исполнить нашу волю, или отворим городские ворота и скажем ему: промышляй о себе!» Давид хотел спасти наперсников; но, боясь возмущения, предал двух из них в жертву (третий ушел в Киев). Злодеев повесили и расстреляли: Васильковы Отроки совершили сию месть в знак любви к своему князю.
[1099 г.] Ростиславичи удалились; но Давид не избавился от бедствия. Святополк, обязанный торжественною клятвою, шел наказать его и стоял уже в Бресте. Давид искал защиты у Короля Польского, Владислава: сей Государь, взяв от него 50 гривен золота, велел ему ехать с собою, расположился станом на Буге и вступил в переговоры с Великим Князем. Королю хотелось новых даров: получив их от Святополка, он советовал Давиду возвратиться в свою область, ручаясь за его безопасность. Но Великий Князь, с согласия Поляков, немедленно осадил Владимир. Обманутый Королем, Давид чрез семь недель примирился с Святополком, уступил ему Владимирскую область и выехал в Польшу.
Святополк не замедлил остыдить себя новым вероломством. Вступая в пределы Волыни, он торжественно клялся Ростиславичам, что будет им другом и желает единственно смирить их общего неприятеля, Давида; но, победив его, Великий Князь захотел овладеть Перемышлем и Теребовлем, объявляя, что сии города принадлежали некогда отцу его и брату. Святополк надеялся на многочисленное войско, а мужественные Ростиславичи на свою правду. Слепой Василько явился на месте битвы и, показывая в руках крест, громко кричал Святополку: «Видишь ли мстителя, клятвопреступник? Лишив меня зрения, хочешь отнять и жизнь мою. Крест святой да будет нам судиею!» Сражение было кровопролитное. Святополк не мог устоять и бежал в Владимир: поручил сей город сыну Мстиславу, прижитому с наложницею; другого сына, Ярослава, отправил в Венгрию за наемным войском; племянника, Святошу Давидовича, оставил в Луцке, а сам уехал в Киев. Ростиславичи гнались за побежденным только до границ своей области и возвратились, не желая никаких приобретений: умеренность великодушная! Они помнили клятву, данную ими в Любече, и гнушались примерами вероломства.
Сын Великого Князя, Ярослав, склонил Государя Венгерского объявить войну Ростиславичам, и Коломан, собрав великие силы, вступил в Червенскую область. Володарь затворился в Перемышле. Давид Игоревич, напрасно искав друзей и союзников вне Государства, возвратился тогда из Польши: видя общую опасность, прибегнул к Ростиславичам и, в знак доверенности оставив жену свою у Володаря, отправился к Половцам. Хан Боняк, встретив его на границе, взялся действовать против врага России. Летописец говорит, что Половцев было 390 человек, а Давидовых воинов 100; что Боняк, искусный гадатель будущего, в темную глубокую ночь отъехал от стана и начал выть, что звери степные ответствовали ему таким же воем и что обрадованный Хан предсказал Давиду несомнительную победу. Суеверие бывает иногда счастливо: ободрив воинов, мужественный Боняк разделил их на три части; велел товарищу своему, Алтунопе, идти прямо на Венгров с 50 стрелками; поручил Давиду главный отряд, а сам засел впереди, по обеим сторонам дороги, имея не более ста человек. Алтунопа увидел вдали множество Венгров, коих оружие и латы блистали от первых лучей восходящего солнца и которые стояли рядами на великом пространстве. Он шел смело и, пустив несколько стрел, обратился в бегство. Когда же Венгры устремились вслед за ним без всякого порядка, Боняк ударил на них в тыл, Алтунопа спереди, Давид также. Володарь, осажденный в Перемышле, мог воспользовался сим случаем для удачной вылазки. Изумленные Венгры в ужасе, в смятении давили друг друга; бросались в реку Сан и тонули. Победители гнали их два дня. Сам Коломан едва спас жизнь свою, потеряв около 40000 воинов, многих Баронов и телохранителей; а сын Святополков ушел в Брест. Венгерские Летописцы рассказывают, что виною сего беспримерного несчастия была неосторожность их Государя, обманутого притворными слезами вдовствующей Российской Княгини Ланки, которая, стоя на коленах, умоляла его быть милосердным к ее народу; что Венгры, не ожидая сопротивления и битвы, спали крепким сном, когда Хан Половецкий напал в глубокую ночь на их стан и, не дав им опомниться, умертвил множество людей. Коломан без сомнения думал тогда завладеть Червенскою областию: с ним были не только знаменитейшие светские чиновники, но и Епископы, готовые обращать россиян в свою Веру. Один из сих Епископов, именем Купан, погиб в сражении.
