– Откуда ты тут взялась, милашка? – шагнул к ней офицер.
– Слышали выстрелы?
– Да.
– Скоро здесь будет отряд мятежников из Маутендорфа. Удвоить караулы. Они могут напасть внезапно. – Ольгу качнуло. – Их предводитель убит...
– Вы не ранены, сударыня?
– Коня мне. Живо!
Ольга понимала, что именно она говорит эти слова. Но не могла узнать свой голос. Точнее, тон. Не терпящий возражений, отдающий приказы, которые должны выполняться без всякого промедления... К ней подвели коня, и она легко, словно пушинка, вскочила в седло. Ударив пятками в бока, пустила лошадь в галоп... Холодный ветер выл среди скал свою песню.
Я сыграю на скрипке марш
В десять тысяч расплавленных струн.
Я спою на трубе огонь
Тех, кого ты сжигаешь взглядом.
Ты поймешь, что навеки наш,
Схватишь Землю в свою ладонь:
Десять тысяч расплавленных лун
Будут выть над Эдемским садом!
– Стой. Стой!!! – откуда-то из темноты выскочил Милош. Навел пистоль на удаляющуюся всадницу... Нервно дернул щекой. – Черт! Проклятый ветер. Песчинка прямо в глаз.
А я забуду, кто ты такой.
Как мираж, растворится демон.
Я уйду. Только твой покой...
Позабудешь навеки, где он.
– Да что случилось? Что ты вдруг как с цепи сорвался? – схватил его за плечи офицер с кокардой.
– Как ты мог пропустить?.. Я же говорил тебе приметы! Все сходится. Это была она, Мария! Ведь только вчера был приказ комиссара Карадича! Седлайте коней. Скорее в погоню...
– Ты что, забыл, Милош? У меня же пеший отряд. Пешком ее догонять?
– Две-то лошади есть.
– Твоя хромает. А мою – я ее отдал этой...
Холодный ветер заглушил сорвавшиеся у Матиша с языка богохульства, обсыпал их песчаной крошкой и принес откуда-то снизу крики, а затем звуки стрельбы.
– Проклятье! Она же говорила про мятежников, которые могут нас атаковать!.. Alarm! Фитиль пали! Мушкеты к бою!..
Офицер, размахивая шпагой, ринулся вниз – туда, где уже начался бой. А Милош все скрежетал песком на зубах, до боли вглядываясь в ту непроглядную тьму, куда умчалась Мария.
Будешь выть на свою луну
В десять тысяч диких волков.
Будешь петь о своей судьбе,
Убивая свой разум ядом.
Станешь страшен и сам себе,
Перережешь свою струну,
Но не сбросишь своих оков,
Грезя пьяным Эдемским садом.
– Ну, и что вы скажете теперь, монсеньор?
– Нельзя, нельзя было его выпускать, – снова заныл архиепископ Зальцбургский. – Всего только ночь прошла, и уже дурные вести: крестьяне ни с того ни с сего учинили резню в Маутендорфе.
– Да как же это может быть связано, ваша милость?
– А так! Очень даже просто... Сегодня в Маутендорфе, завтра в Линце, а потом и в Вене, в Магдебурге, повсюду? – Архиепископ нервно тряс щеками и брызгал слюной. – Неповиновение! Вот в чем Сатана! Дух противоречащий…
– А может быть, никто в него не вселялся? – робко подал голос ректор Гильдес.
– Да как вы можете?!
– Ведь я своими глазами!..
– А труп?.. Труп Джузеппе Орсини!
– Да все мы видели, чувствовали ЭТО и можем хоть под присягой...
– Вы и правда готовы присягнуть? – прервал разноголосый гомон Якоб Верт. – Все готовы присягнуть, что видели своими глазами, твердо уверены, что Сатана вселился в этого человека?
Святые отцы неуверенно переглянулись.
– Да. Я готов, – кивнул Адальберто. – Сатанинская сила, снизошедшая на принесшего жертву отца Джузеппе, перешла к его убийце. Я видел своими глазами!
– И я...
– Истинным богом клянусь...
– Мы все готовы подтвердить...
– Что же теперь с нами будет?.. Ад, сошедший на землю?
– Мы все пропадем. Конец человечества! Проклятье на наши грешные души!
– Надо убить его, вот что. Не можем мы теперь позволить, чтобы он так беспрепятственно... Сам возьмусь. Кто еще из вас мне может помочь?..
– Постойте!.. – прервал их Якоб Верт. – Никто не будет спорить о том, что не подконтрольный нам Сатана вреден и даже опасен. Но почему, собственно, вы так легко сдались, так просто оставили надежду на то, что сумеете его подчинить? Я готов бросить на это все силы нашего Ордена. Он покорится нам рано или поздно... Просто нас было сейчас слишком мало... В должный час мы найдем средство, чтобы остановить его. А пока то зло, что он принесет миру, лишь укрепит их в истинной вере. Для простых людей самым убедительным, самым неопровержимым доказательством существования Бога будет это зло во плоти. А мы получим над ним власть. Потому что всем, что есть на земле, Господь доверил управлять нашей церкви... Амен.
Головы, покрытые черными капюшонами, склонились в поклоне.
– А пока я призываю вас хранить молчание о том, что здесь произошло.
Глава 26
Пороховая гарь, стоны раненых, вспышки выстрелов в темноте. Торговцы и погонщики в панике бегут прочь, бросив свои телеги. В общей сутолоке офицер куда-то пропал, и мушкетеры, беспорядочно паля в темноту, пятились теперь назад, к перевалу. Милош поежился. О преследовании беглянки больше не могло быть и речи, необходимо было спасать собственную жизнь.
– Бей вурдалаков!..
Сквозь клубы дыма, с дружным воем бунтовщики двинулись в атаку плотно сбитой толпой, выставив вперед косы, превращенные в пики.
«На нас идут, наверное, те несколько сот восставших, что захватили Маутендорф. – От ужаса волосы на голове Милоша зашевелились. – А солдат против этой орды всего два десятка. Теперь и того меньше».
Чей-то резкий окрик вывел его из оцепенения.
– Эй, вы двое, навались!
Навстречу крестьянам покатилась телега.
– Что стоите, болваны?! Следующую... Не отступать! К бою, австрийские свиньи, или я оторву вам головы раньше, чем эти крестьяне до вас добегут!
«Что за офицер тут командует? Откуда он взялся? Мушкетеры, кажется, даже подчиняются ему. – Милош сам принялся рьяно выполнять приказы и раздавать нерадивым пинки. – Дай бог остановить начавшуюся панику... С наименьшими потерями унести ноги – вот все, что теперь можно сделать».
– Переворачивай телеги! Устроим тут баррикаду! Давай еще!..
Толпа, оправившись от неожиданности, снова двинулась вперед. Какой-то парень с перевязанной левой рукой схватил офицера за рукав.
– Остановись, Уно! Нам незачем тут... Пошли!
– Иди, если хочешь.
– Но ты же...
– Я не нуждаюсь в твоей опеке, Ходжа! Иди, я теперь сам...
– Бей-убивай! – Крестьяне уже подошли к перевернутым телегам на удар копья.
– Вперед! В бой, подонки, пока я не поджарил вам зад! – Ахмет бросился на косы, сжимая в одной руке пистоль, а в другой баделер.
– Вперед! – истошно закричал Милош, кидаясь следом.
– Уно! Стой, болван! – взвыл Ходжа и, схватив саблю в левую руку, бросился за ними.
Вслед за этой троицей, составившей острие клина, в бой кинулись австрийские солдаты. А откуда-то сбоку, из темноты, с криком «Алла!» на крестьян обрушился всадник, врубаясь в самую гущу, туда, где мелькал баделер Ахмета.
Она мчалась вперед. Одна. По ночной дороге.
«Вот и все. Так и надо – без объяснений, слез... Мы бы все равно расстались... почему же так больно? ТАК больно?! Не думать бы об этом при НЕМ... хотя, теперь уже все равно...»
Уже поздно жалеть или каяться —
С темной силой я душу делю.
Ты уходишь, и ночь вспыхнет заревом,
Неродившимся криком: «Люблю!»
