— Что такого было в той статье, что вы даже решили ее вырезать?

— В прошлом я знал одного человека, который сказал мне, что слово «оранг» на малазийском означает «человек», а «утанг» — «лес», поэтому слово «орангутанг» переводится как «человек, живущий в лесу». Я сохранил заметку для того, чтобы не забыть его, — ответил отец.

— Значит, вы вырезали статью не из-за орангутанга. Да, — заметил я шутливо, — лесные люди наверняка были огорчены. Тот ваш знакомый, видимо, был очень хорошим человеком.

— Как ты это понял?

— Вы же как-то сказали, что чужую доброту будете помнить даже после смерти. Значит, тот человек был действительно добрым, раз вы его не забываете. А что еще есть там, в вашей записной книжке?

— Еще я записал вещи, которые могут произойти со мной в Царстве Небесном.

— Например?

— Например, хм… что там я записал? — Отец улыбнулся. — Например, я хотел бы закрутить страстный роман с девушкой и умереть.

— Но ведь в Царстве Небесном невозможно умереть! — недоуменно возразил я.

— Что это за Царство Небесное, — все еще улыбаясь, сказал отец, — если в нем человек не может умереть, когда захочет?

— О чем это вы сейчас? Хотите поиграть со мной в игру желаний?

— Хорошо, назови свое желание.

— Тогда я тоже хочу завязать страстный роман с девушкой.

Отец фыркнул:

— Любая девушка, как бы молода она ни была, для тебя будет старовата. В таких отношениях ты только пострадаешь. — Он снова улыбнулся. — Как насчет школьницы?

— Какая разница? В любом случае вы и я говорим о событиях, которые никогда не произойдут.

— Почему ты так думаешь? Я же вдовец. Мое желание может осуществиться. Ладно, давай продолжим. Я хочу с той девушкой, о которой только что говорил, переплыть на яхте Тихий океан. — Сказав это, отец запел:

В тот момент я ненавидел отца с его песней о девушке.

— Давайте в воскресенье сходим в Сеульский Гранд-парк, — предложил я, пытаясь перебить его и заставить замолчать, — и посмотрим шоу дельфинов.

Отец, делая вид, что не слышал меня, не прекращал петь:

— Я хочу пойти туда вместе с вами и мамой, держа вас за руки, — сказал я, не поднимая головы и сфокусировав внимание на ложке.

Отец перестал петь. Стоило мне произнести эту фразу, как я тут же пожалел об этом. Я подумал, что не должен был так говорить, но слова уже вылетели изо рта. Ощущая раскаяние, я все равно продолжал старательно тереть ложку. Кожа на кончиках пальцев покраснела.

— Вот действительно желание, которое не исполнить… — растерянно пробормотал отец.

Это случилось в тот самый момент. Я начал чувствовать странное тепло в кончике указательного пальца. Перемычка ложки начала медленно изгибаться. Мои глаза широко раскрылись от удивления. Тогда я полностью сосредоточился на ощущении в пальце, поэтому до сих пор не уверен, что потом говорил отец. Он, кажется, сказал: «Твоя мама, понимаешь…» или «О, почему тот человек…». В любом случае точно помню я только то, что ложка, словно по волшебству, начала изгибаться. В тот миг сильнее волнения, охватившего меня от осознания, что я все-таки согнул ложку силой мысли, было ощущение того, как по всему телу забегали мурашки.

— А-а-а!.. — завопил я изо всех сил. — Папа, на это… Папа! Папа! — громко звал я отца, глядя, как у меня на глазах ломается перемычка ложки.

Но к тому времени было уже поздно. Только один раз. Только один раз с момента моего рождения я упустил шанс сказать отцу, что ему нельзя умирать. Его лицо, которое я видел в тот миг в последний раз, походило на лицо астронавта, уходящего по ночной дороге в сторону уличных огней.

Прошло несколько дней, и я был вынужден признаться себе, что те желания, которые мы по очереди загадывали с отцом, теперь уже никогда не исполнятся. В те дни мысль о том, что пока я, как дурак, всерьез пытался заставить работать силу мысли, мой отец умирал, вызывала во мне такую жалость к себе, что боль от нее невозможно было терпеть. От силы мысли не было никакой пользы.

Я теперь стал сиротой. Когда полковник Квон принес верхнюю часть сломанной ложки, пояснив, что нашел ее в грузовике, мне захотелось выбросить ее подальше в окно, но я не смог так поступить. Ведь передо мной лежала вещь, с которой были связаны последние воспоминания об отце.

Полковник Квон сказал, что в автомобиле, с которым столкнулся наш с отцом грузовик, ехал вооруженный шпион. То был странный и глупый шпион: он жил на окраине Сеула и работал котельщиком, пока однажды по непонятным причинам не взял пистолет с глушителем, вошел в местный ресторан и убил его владельца. Затем, неизвестно почему, он ворвался в салон красоты, находившийся по соседству, и три раза выстрелил в одну из сотрудниц, тяжело ранив ее. Когда на ее крик прибежал хозяин обувного магазина, шпион, угрожая ему пистолетом, попытался его задушить, но, получив удар ногой, упал на спину. Поднявшись, он выскочил на улицу, преградил дорогу проезжавшему мимо малотоннажному грузовику «Бонго»[16], и, вытащив из него водителя, умчался в сторону центра города. Закончив рассказ на этом моменте, полковник Квон, все это время следивший за выражением моего лица, сдвинув вверх свои солнцезащитные очки, добавил, чтобы я не стеснялся и спрашивал, если есть трудные для понимания места.

— Я не все понимаю, — признался я.

— Да, это объяснимо. В этом мире происходит много такого, что сложно понять, — пробормотал полковник Квон, обращаясь не то ко мне, не то к себе.

— Я не понимаю, — повторил я, — почему шпион стрелял только во владельца ресторана и в сотрудницу салона красоты?

— Согласно результатам следствия, проведенного Объединенным отделом расследований, шпион, видимо, был заслан к нам с севера с заданием убить владельца ресторана. То, что даже рядовой гражданин может стать террористической целью, очень хорошо показывает, насколько жестоки люди, живущие под гнетом северокорейского марионеточного режима.

Отчего-то мне показалось, что мой вопрос не понравился полковнику Квону.

— Если его заслали, чтобы убить владельца ресторана, то ему следовало бы бежать сразу после убийства, — рассуждал я, искренне не понимая действий шпиона. — Так почему он не сделал этого, а зачем-то пошел в близлежащий салон красоты и напал на сотрудницу?

— Что? — Голос полковника Квона вдруг стал жестким. — Твой классный руководитель не научил тебя даже таким простым вещам?! Шпионы изначально являются жестокими и бессердечными людьми, для которых человеческая жизнь не дороже жизни мухи. Мы в ответ тоже должны их безжалостно уничтожать.

— Но почему тогда он не просто выстрелил в хозяина обувного магазина, а пытался его задушить? — спросил я прямо.

— Человека можно убить не только из пистолета. Шпионы являются машинами для убийства, а их тела — смертельным оружием. Они могут задушить человека при помощи одного лишь пластикового пакета, да так, что никто этого даже не заметит.

— Но почему же тогда он не только не сумел задушить владельца обувного магазина, но еще и пропустил от него удар? — недоумевал я.

Полковник Квон, видимо разозленный моим вопросом, повысил голос:

— Для убийства человека логика не требуется. Это действие, которое выходит за ее рамки. Я знаю об этом больше, чем кто-либо. Слушай меня внимательно. Ты теперь стал сиротой. Ты знаешь, что значит быть сиротой? Теперь, когда ты рассмеешься, мир, возможно, и станет смеяться вместе с тобой, но если заплачешь, то будешь плакать один. Ты должен выбрать одно из двух: или ты будешь смеяться вместе с миром, или плакать в одиночестве. Слушай, я скажу тебе это только один раз и не стану больше повторять. Когда тот шпион вошел в салон красоты, выстрелил в его сотрудницу, а затем попытался задушить владельца обувного магазина, прибежавшего на ее крик, твой отец, проезжавший в это время мимо в своем грузовике, увидел эту ужасную сцену. Поэтому он, как истинный патриот…