В декабре 1984 года, наблюдая за моим выступлением в «Специальном новогоднем параде чудо-мальчиков», брат Кантхо поймал себя на такой мысли: «Действительно ли я понимала его до конца? Понимала ли я его, когда он каждую ночь возникал передо мной и с приветливой улыбкой на лице произносил вслух такие слова, как автобусная станция „Санбон“, междугородний автобус, музей народного творчества, музей и картинная галерея Окчхон, храм Наксанса, город Кёнпходэ, гора Сораксан?»
Иероглифы, напечатанные в книге «Вольное жизнеописание великих людей», какими бы трудными они ни были, в конце концов можно было расшифровать, поискав перевод в иероглифическом словаре. Но разве скажешь подобное о словах, которые раз за разом повторял призрак ее жениха? И если такие названия, как Кёнпходэ или Сораксан, были хотя бы как-то связаны с ее умершим любимым, то некоторые другие не имели к нему никакого отношения. Что заставляло его произносить их? Понять это было так трудно.
Брат Кантхо, стараясь уснуть, каждую ночь читал оригинал «Вольного жизнеописания великих людей», чтобы не видеть больше любимого, твердившего свои непонятные речи. Однажды, на границе сна и реальности, он разглядывал одну фотографию, с которой смотрел жених в красочных одеждах из сотен шелковых лоскутков и с вышитыми шелковыми узорами. Внизу того снимка была надпись: «В память о любви. 1945–1987».
Брат Кантхо видел ту фотографию во сне в течение нескольких дней и позже, размышляя о ней, невольно вспомнил книгу, при чтении которой всегда испытывал острую боль. Книгу, в которой без исправления и редактирования были записаны рассказы людей, побывавших в состоянии клинической смерти. Все они отвечали на один вопрос: «Что такое смерть на самом деле?»
В 1985 году в то же время, когда я читал мысли несчастных, мучившихся в камере для допросов, брат Кантхо находил тех, кому повезло дойти до самого порога смерти и вернуться обратно, и брал у них интервью. Их беседы были записаны на шестидесяти двух 90-минутных магнитных кассетах.
Они хранились в редакционном отделе издательства «Дзэн-мысль», которое находилось в переулке за улицей Чжонно. Владельцем того издательства был монах из буддийского ордена Чхонтхэчжон по имени До Сони, а редактором — человек, которого звали Кан Чжэчжин.
Дядя Чжэчжин считался уволенным журналистом, но на самом деле его опыт работы по этой специальности составлял всего лишь шесть месяцев. Он числился учителем биологии в средней школе, но, увидев как-то в рекламном сообщении объявление, что идет отбор на вакансию профессионального журналиста, разбирающегося в науках, он тут же предложил свою кандидатуру. После прохождения месячного испытательного срока он написал одну статью и был арестован по обвинению прокурора. В той статье приводились правила:
На однажды пройденной дороге ни в коем случае нельзя спать.
Нос выдается вперед сильнее, чем глаза, поэтому больше верь носу, чем глазам.
Бежать в сторону, куда дует ветер, — глупое занятие.
Проточная вода в речке лечит многие болезни.
Если нужна нора, где можно скрыться, не стоит выходить на открытое место.
Не оставляй явные следы, иначе тебя поймают.
Незнакомца сначала считают врагом.
Пыль и вода избавляют от запаха.
Нельзя охотиться на мышь в лесу, где живет заяц, или охотиться на зайца там, где гуляет курица.
На широкий луг не заходят.
Прокурор, по обвинению которого его арестовали, гневно спросил его, не является ли эта статья прославлением деятельности вооруженных партизанских отрядов и призывом к действиям. Потом он зачитал предложение: «Если враг будет преследовать — убегай, если он отдыхает — мучай его, если он убегает — преследуй его» — и поинтересовался, что обвиняемый думает по поводу этой фразы. Дядя Чжэчжин, не став озвучивать собственные мысли, только заметил, что это древняя истина. Но позже я узнал, что в этих словах описывалась тактика партизан, приведенная в знаменитой книге коммуниста Мао Цзэдуна.
В результате, по мнению прокурора, дядя Чжэчжин стал радикальным левым элементом, который считает коммунизм истиной. Подсудимый несколько раз повторил, что золотые правила, процитированные им в статье, являются не описанием тактики партизан-коммунистов, а закономерностями поведения, подсмотренными Эрнестом Сетон-Томпсоном[44] у лисицы-матери, но прокурор совершенно не прислушивался к тому, что ему говорили. «Кем подсмотрены?» — переспросил прокурор, видимо не зная, кто такой Эрнест Сетон-Томпсон. «Эрнест Сетон-Томпсон — писатель, автор восьмитомного труда „Жизнь диких животных“», — ответил дядя Чжэчжин.
Он также рассказал, что, когда его допрашивали, в соседней комнате такому же допросу подвергали брата Кантхо, который страдал как от пыток, как и от видений чужих смертей. Жених, арестованный вместе с ним и также подвергнутый истязаниям, в конце концов, без сомнения, умер, но его труп был обнаружен не в комнате для допросов в Сеуле, а в провинции Чхунчхоннамдо. Все тело было покрыто синяками и кровоподтеками, но полиция, даже не сделав вскрытия, оформила его смерть как самоубийство и кремировала без согласия семьи. Это случилось спустя несколько месяцев после того, как поднялось восстание в защиту демократии в городе Кванчжу, для подавления которого солдаты открывали огонь по жителям, и примерно в то же время, когда дядя Мугон, сидя в следственном изоляторе, колебался, думая о том, раздвигать ли прутья железной решетки или нет.
Адвокат дяди Чжэчжина не был готов ответить на выдвинутые обвинения. Он вошел в здание суда, держа в руке лишь один том из восьмитомного труда Эрнеста Сетон-Томпсона «Жизнь диких животных». Он считал, что одной этой книги будет достаточно, чтобы оправдать дядю Чжэчжина. И хотя прокурор изо всех сил старался представить Сетона приверженцем коммунизма, это было равносильно тому, что призвать к ответу в суде курицу.
Дядя Чжэчжин получил оправдательный приговор. Вернувшись в издательство, он написал статью под названием «Метод классификации утопленников», поместив ее в разделе под заглавием «Жизненная мудрость». В этой статье он разделил трупы, найденные в воде, на группы в зависимости от того, как именно эти люди умерли: утонули, умерли от побоев, покончили жизнь самоубийством или погибли из-за того, что их накачали наркотиками. Позже, заявив, что он хотел бы отдельно рассмотреть способ классификации тел людей, утонувших в результате несчастных случаев, он выпустил статью, где подробно описал особенности покойников такого рода. В качестве последнего примера он привел случай жениха брата Кантхо.
Содержание статьи и реальная ситуация отличались, поэтому любой, кто читал заметку, отмечал в ней наличие множества противоречий. Когда статья была напечатана, редакционное бюро было завалено многочисленными письмами с протестами, но дядя Чжэчжин не смог принять ни одного звонка. Потому что в то утро, когда статья появилась на страницах газеты, он был арестован детективами, пришедшими в его дом.
В этот раз его снова допрашивал тот же самый прокурор. Он словно пережевывал дядю Чжэчжина, то и дело угрожая, настойчиво расспрашивал о том, с каким намерением была написана такая статья. Дядя тут же отвечал, что эта статья лишь предоставляет читателям элементарные научные знания и другого смысла не имеет. Он сказал, что в его разделе все это время выходили разбитые на несколько частей статьи, сообщавшие простейшие сведения из разных областей, а именно: «Что делать в начале лета, когда пиво теплое? Его лучше пить со льдом?» или «Когда еда пресная, надо добавить немного соли».
Когда дядя Чжэчжин так ответил, прокурор указал на противоречия, имевшиеся в статье: то, что особенности тела настоящего утопленника и тела, которое дядя Чжэчжин привел в качестве примера, не совпадают.
— Разве ты не знал, что нельзя писать статью таким образом! — кричал прокурор.
Дядя признал свою вину, сказав:
