— Стой! — произнесла она, обращаясь к Тимку. — Объясни мне, что вышло здесь?
— Ясновельможная гетманша, — произнес с легким поклоном итальянец, — его милость приказывает мне покинуть тотчас гетманство.
Елена вспыхнула и сразу же побледнела.
— Что? Что? — вскрикнула она, делая несколько шагов по направлению к Тимку. — Ты смеешь?
— Да, смею, — ответил спокойно Тимко, любуясь с затаенною злобой вспышкой мачехи. — Гетман дал мне безграничное право распоряжаться здесь всем.
— Но я не дала тебе этого права, — загорелась гневом Елена. — Работы не окончены в моих покоях, и я не отпущу его.
— Он выедет сегодня же!
Елена побледнела от гнева, но сдержала себя и, обратившись к итальянцу, произнесла торопливо:
— Оставьте нас... идите...
Итальянец вышел. Несколько секунд в комнате царила глухая тишина. Первая заговорила Елена.
— Что это значит? — подошла она к Тимку. — Ты должен объяснить мне, что значит твой дерзкий поступок? Как смеешь ты выгонять человека?
— Как смеешь ты заступаться за него?
— Это мое дело. Я гетманша здесь и отчета тебе давать не стану, — выпрямилась гордо Елена, — но не позволю тебе разгонять моих слуг.
— Ха! Слуг! — воскликнул яростно Тимко. — А почему ты так бледнеешь и меняешься в лице из-за слуги? Почему ты так испугалась его отъезда? Почему ты дрожишь вся теперь, теряешь память? А? Почему? Говори же, говори!
— Потому, что я не позволю позорить благородного рыцаря, которому гетман, муж мой, доверил все свое имущество!
— И даже свою жену? — перебил ее бешено Тимко.
— Тимко! — вскрикнула дико Елена.
— Ха-ха-ха! — разразился Тимко диким, неистовым хохотом. — Все знаю я... Все, все, все!
Елена побледнела от бешенства; еще минута — и она, казалось, готова была бы броситься сама на этого ненавистного ей хлопа и впиться в его горло зубами. О, как ненавистен был он теперь ей с своей грубой ревностью и любовью!
Но... с этим ненавистным козаком надо считаться.
Елена сделала над собою невероятное усилие и отвернулась к окну.
С минуту она стояла неподвижно. Только высоко подымающаяся грудь да вздрагивающие плечи говорили о короткой, но сильной борьбе.
Но вот Елена повернулась. Ни следа гнева не было на ее лице. Глаза глядели нежно, любовно, на губах играла тихая улыбка.
— Тимко, тебя ослепляет напрасная ревность. Ведь я люблю тебя, тебя! — вскрикнула Елена в отчаянье, хватая Тимка за руку, но, казалось, никакие чары уже не могли помочь.
— Ха, любишь меня, любишь для того, чтобы отвести мои очи от маляра-волоха! — И, сжавши ее руку, Тимко приблизил к Елене свое исступленное лицо и прошипел над ее ухом: — Слышишь, я знаю, все, все, все!..
— Что знаешь ты? — побледнела Елена.
— То, что ты изменила моему отцу! — выкрикнул одним залпом Тимко и оттолкнул ее от себя.
— Ты лжешь! — произнесла Елена медленно, впиваясь в лицо Тимка полными затаенной злобы глазами. — Ты ответишь за эти слова перед батьком.
— А ты перед мужем! — бросил ей нагло в лицо Тимко.
— Послушай, Тимко, такие слова не бросают на ветер. Ты смел так оскорбить женщину, так слушай же, теперь я, как гетманша, как мать, требую от тебя доказательств, слышишь, доказательств!
— Испугалась, побледнела, — перебил ее с злобною радостью Тимко, — так знай же, что я знаю все и все расскажу отцу! Все твои тайные козни, все твои зрады — все расскажу, все открою! — кричал он уже в исступлении, наступая на Елену; но Елена не потерялась. Из его бешеных, беспорядочных криков она поняла одно, самое важное, что и хотела узнать: доказательств еще не было в руках Тимка.
— А если ты посмеешь от этого отпереться, — кричал вне себя Тимко, — то я поклянусь на евангелии, я присягну всеми святыми, что ты лжешь, лжешь, как собака! Отец меня знает и слову моему поверит.
— Так слушай же, безумец! — приблизилась к нему Елена и произнесла медленным, отчетливым шепотом: — Я клясться не стану, у меня есть чары вернее всех клятв на свете, и посмотрим тогда, кому поверит гетман: дерзкому сыну или молодой, любимой жене!
С этими словами Елена быстро повернулась и вышла из комнаты.
Ошеломленный, задыхающийся от ярости и злобы остановился Тимко посреди комнаты, не будучи в состоянии ничего сообразить. Что говорила она, ничего этого он не мог теперь вспомнить, одно только было ясно ему, что в ее словах было что-то такое, что давало ей смелость. Почему смела она так нагло смеяться над ним? Что давало ей эту уверенность?.. Конечно, то, что у него не было еще доказательств ее измены. А если он отправит сегодня маляра, все будет скрыто. Да, да, в порыве своего бешенства он чуть сам не испортил всего дела. Нет, задержать его, схватить, пытать! Может не сознаться, умереть... Оставить лучше на свободе? И, не сознавая еще, что ему делать, что предпринять, Тимко бросился из залы.
Обширные покои и коридоры Чигиринского замка были пустынны; вечерние сумерки уже сгущались в них; Тимко проходил их, ничего не замечая, вдруг внимание его привлекла чья-то стройная женская фигура, осторожно пробиравшаяся между колонн. Тимко взглянул, и все лицо его осветилось радостью. «Зося!» — чуть не вскрикнул он и, как собака, бросающаяся на птицу, кинулся в одно мгновенье к Зосе и впился в ее плечо с такою силой рукою, что Зося невольно присела к земле.
— Иди за мною, и ни слова, ни звука, слышишь, — прошипел он, не выпуская ее плеча, — или я сейчас же всуну тебе по рукоятку в сердце этот кинжал.
Увлекаемая Тимком, почти потерявшая от ужаса сознание, Зося не видела и не понимала, куда ее ведут, зачем? Она только заметила, что они опускались вниз, что прошли несколько темных коридоров и вдруг остановились у каких— то железных дверей, Тимко стукнул в дверь, дверь отворилась; он впихнул в нее Зосю, сам вошел за нею, и дверь снова захлопнулась за ними.
Зося подняла глаза, и безумный, дикий крик вырвался из ее груди. В комнате не было окон; в большом очаге пылал огонь, в углу стояла дыба, на стенах кругом висели и просто валялись на полу ужасные орудия пыток; два гигантских, уродливых татарина стояли подле дверей; красные, темные пятна покрывали весь пол. Ужас холоднее ужаса смерти охватил Зосю. Еще более дикий, более ужасный крик вырвался из ее груди; она попробовала было рвануться, но железная рука Тимка впилась в ее шею.
— Говори, все говори, без утайки, что знаешь про волоха, — прохрипел над нею его голос.
В голове у Зоси все помутилось.
— Пустите, пустите, на бога! — закричала она, порываясь броситься к дверям.
— А, так вот ты как! — заревел Тимко. — Гей, хлопцы, железа!
В одно мгновение бросились к огню татары и, вынув из него две раскаленные полосы железа, подошли к Зосе и остановились подле нее с двух сторон. Зосю обдало невыносимым жаром, огненные полосы ослепили ее глаза, она вскрикнула, упала на колени и, опустивши голову, залепетала потерянным, безумным голосом:
— Все, все... спасите... на бога... все...
— Куда шла?
— К нему... к волоху... несла записку, гетманша хотела непременно увидеться с ним сегодня.
— А! Так они видятся?
— Да... каждый день... уже давно... С тех пор, как гетман уехал... в северной башне есть потайной покоик. Из башни два выхода... одним они входят, другой я сторожу.
— Ключ, ключ есть ли у тебя?! — рванул ее за плечо Тимко.
— Есть, есть... — залепетала Зося, указывая на снурок, висевший у нее на шее.
Одним движением сорвал Тимко с Зоси ключ и, обратившись к татарам, приказал отрывисто:
— Прикончить эту тварь и — никому ни слова!
Через четверть часа во дворе Чигиринского замка суетились конюхи — седлали лошадей для гетманенка и его свиты, который должен был выехать по неотложным войсковым потребам в Золотарево на один день,
Уже совсем вечерело, когда оседланных лошадей подвели к крыльцу замка. Двери распахнулись, и на крыльцо вышел Тимко в сопровождении нескольких козаков.
— Послушай, — произнес он громко, обращаясь к кому— то, стоявшему на пороге, — посла не отпускать, я завтра вернусь об эту пору и передам все сведения гетману. Да и волоху скажи, чтоб задержался еще на несколько дней: нам надо проверить всю казну, которая у него на руках...
