Действительно, перешептыванье двух женщин обратило на себя внимание; некоторые из распростершихся ниц поднялись и смотрели с ужасом в их сторону, готовясь услышать еще более страшную весть.
Марылька и Зося вышли на площадь. Однообразный перекатный гул орудий не умолкал; иногда только его заглушал грохот разваливающегося здания.
— Домой? — спросила Зося.
— Ах, нет, нет... — ответила торопливо Марылька, судорожно впиваясь в ее руку, — не могу, там смерть...
Они пошли по улицам. Всюду у ворот, у дверей домов стояли сбившиеся кучки мужчин, женщин и детей; видно, оставаться в домах было еще невыносимее, чем слышать этот немолчный грохот орудий. Во многих домах окна были выбиты, крыши проломаны; у некоторых обвалились углы и обнажили внутренность опустелых комнат. На каждом шагу попадались кучи сваленных на голую землю раненых; слышались томительные стоны. Но многие из раненых лежали уже безмолвно с раздувшимися, позеленевшими лицами; страшное, удушливое зловоние распространялось вокруг этих ужасных куч.
Марылька отворачивалась от этих картин и шла торопливо вперед и вперед, словно думала убежать от этого ужаса, окружавшего ее. Зося не отставала. Вдруг возле них, над самой головой, раздалось знакомое шипенье, затем треск, и что-то огромное и ужасное впилось в стену соседнего дома. Зося и Марылька едва успели шарахнуться в сторону, как в воздух с клубами дыма полетели камни, щепки, осколки, и стена дома с грохотом повалилась вовнутрь.
— Ой, пани, уйдем. Здесь ходить опасно, — схватила Зося Марыльку за руку.
— А дома разве лучше? Еще задавит живых! — ответила с горечью пани.
Зося хотела что-то ответить, но в это время внимание их привлекло какое-то глухое рычанье, раздававшееся невдалеке. В глубине улицы два жолнера с остервенением вырывали друг у друга труп какой-то дохлой собаки. Один из них был широкоплечий рыжий немец, другой — опухший и бледный литвин. Глаза их горели безумным блеском; они не говорили ни слова, а только глухо рычали, как два оскалившихся зверя... Несколько минут продолжалась эта безмолвная борьба; наконец немец ударил со всей силой в живот своего противника; с глухим стоном повалился тот навзничь, кровь хлынула у него горлом, из обессиленных рук выпала добыча; немец подхватил ее и бросился бежать. Жолнер с трудом приподнялся, он хотел встать — и упал снова... Дикий крик вырвался у него из груди, — он разразился ужасным, раздирающим душу рыданьем.
— Пойдем, пойдем отсюда, Зося! — вскрикнула Марылька. — Я не могу, не могу...
Они бросились поспешно в сторону и снова пошли вперед. Но вот издали послышался звон колокольчиков и из боковой улицы показалась печальная процессия. Впереди несли крест, за ним шли мальчики, одетые в белые сорочки, с зажженными свечами в руках, за мальчиками под балдахином шел ксендз со святым сакраментом, шествие замыкала плачущая толпа. Процессия медленно прошла мимо Марыльки и Зоси и повернула в следующую улицу.
— Ах, все напоминает о смерти! — простонала Марылька, сжимая голову руками и прислоняясь к стене.
— Кругом смерть, пани! Нам надо спасаться отсюда во что бы то ни стало и не ждать больше ни одного дня! — простонала и Зося.
Марылька не ответила ни слова, — она сама неотступно думала о том, как бы дать знать Богдану о себе, и не находила ни одного возможного способа.
Так, занятые своими мыслями, они дошли незаметно до городской стены.
— Взойдем посмотрим, Зося, — сказала Марылька.
Они поднялись на стену. Там и сям стояли на часах жолнеры; несколько жителей смотрели в отдаленье на происходившее внизу. Лагерь польский находился почти под самыми стенами города; в сравнении с козацким он казался таким ничтожным, беззащитным, — с высоты стен Марыльке видны были выкопанные по всем направлениям лагеря ямы, прикрытые бревнами и досками, разбитые возы, торчащие бездейственно пушки, залегшие за брустверами жолнеры. Вблизи самых польских окопов возвышались грозною стеной козацкие валы, черневшие массами людей, уставленные огромными пушками.
День клонился к вечеру; солнце заходило; стычки военные утихали, только кое-где еще подымалось маленькое белое облачко, а вслед за ним раздавался глухой грохот выстрела. В лагере козацком начинали зажигаться огни; они вспыхивали там и сям на всей равнине до самого горизонта, и не было им конца.
Марылька не могла оторвать глаз от этой ужасной картины.
«Где он, где Богдан? В каком месте этого шумного моря? — повторяла она себе, скользя взглядом по темной массе козацкого лагеря. — Как передать ему весть о себе?»
Вдруг что-то сильно свистнуло в воздухе и прожужжало над самым ухом Марыльки.
— Что это? — вскрикнула она, хватаясь за ухо.
— Стрела, — ответила Зося, нагибаясь и подымая с земли какой-то заостренный предмет, — чуть-чуть не в вас... уйдем отсюда, спрячемся хоть в той башне, пани!
— Черт побери! В самом деле стрела! — раздался в это время подле них грубый голос ближайшего жолнера. — Собаки проклятые!.. Ну, стойте ж, и я вам отплачу!
— Да разве отсюда долетит стрела в их лагерь? — изумилась Зося.
— Из лука-то, может, и нет, а вот из этой штучки — посмотрим, — отвечал жолнер, наклоняясь к арбалету, — вон того здорового, который сидит подле пушки, попробуем снять... А ну!
Он нагнулся, прицелился и спустил пружину. Стрела перелетела через голову намеченного козака и упала за козацкими окопами.
— Донесла! — воскликнули разом Зося и Марылька и переглянулись. Вдруг глаза их вспыхнули, одна и та же догадка пронеслась молнией в голове обеих.
— Пойдем скорее! — вскрикнула порывисто Марылька, хватая Зосю за руку и увлекая ее за собой.
Через полчаса они снова стояли на прежнем месте; в руке Марылька держала брошенную неприятелем стрелу с крошечным лоскутком бумаги, прикрепленным к ней.
— А что, если не донесет? Если стрела упадет здесь? — прошептала она в нерешительности.
— Выбирать неоткуда, пани, так есть хоть надежда, а без этого — верная смерть! — ответила настойчиво Зося и направилась к тому же жолнеру.
Пока Зося говорила с ним, Марылька вынула торопливо дрожащими от волнения руками из арбалета стрелу и всунула на ее место свою, с прикрепленною к ней бумажкой; затем она отошла в сторону, за выступ стены, и как будто совсем равнодушно стала наблюдать сцены, происходившие внизу.
Между тем Зося после нескольких предварительных комплиментов обратилась к жолнеру с самою обворожительною улыбкой:
— А пан мне не покажет, как спустить вон ту штучку? Хотелось бы мне самой снять хоть одного хлопа.
— А что же, можно, — согласился охотно жолнер и пошел вслед за Зосей к тому арбалету, у которого стояла Марылька.
— А вот, пани, смотрите, — произнес жолнер, наклоняясь к арбалету. — Ну, будем целиться хоть туда, — указал он на одну из ближайших групп козаков. — Вот так, так, — руководил он Зосей. — Теперь только нажать сильно эту пружину — и все тут.
Зося спустила пружину, раздался звон, затем резкий свист, и стрела, описав в воздухе красивую дугу, опустилась за козацкими окопами.
— Перелетела! — вскрикнули радостно Марылька и Зося, забывая обо всем окружающем.
— Да, черт побери, только не попала в дьявола, — заметил досадливо жолнер, отходя на свой пост.
Но Марылька и Зося не ответили ему ничего.
— Пани, пани, смотрите, они подняли ее, они несут, — зашептала, задыхаясь от радости, Зося, показывая Марыльке на группу козаков.
— Где, где? Я не вижу, — шептала Марылька. — Правда ли это, Зося?
— Правда, правда!
— О боже, ты прощаешь меня! — прижала руки к груди Марылька, чувствуя, как слезы подступают у нее к глазам.
Несколько секунд они стояли так молча, наслаждаясь неожиданным успехом, как вдруг за спиной Марыльки раздался хорошо знакомый голос:
— Ах, ты здесь, а я сбился с ног, разыскивая тебя!
Возле них стоял Чаплинский. За это последнее время он изменился до неузнаваемости: он похудел и осунулся, глаза его бегали по сторонам боязливо, рассеянно; каждую секунду он вздрагивал и с ужасом озирался, голос его звучал плаксиво, не было и тени прежних хвастливых речей и восклицаний; он был и жалок, и гадок в одно и то же время.
