В марте у нас в Совете состоялось особенное, по предмету обсуждений, продолжительное заседание, заключавшееся в совещаниях об учреждении новых гражданских мундиров на Кавказе. Обсудили и учредили. А 29-го того же месяца я с зятем моим присутствовали у князя Воронцова на открытии общества сельского хозяйства, коего были членами.

Приблизительно около этого времени разыгралась маленькая история, поставившая в крайне неприятное недоумение все Тифлисское народонаселение. Совершенно неожиданно для всех, городские торговцы мясом закрыли свои лавки и прекратили торговлю говядиной. Вышло это вследствие того, что с некоторых пор мясные продукты в городе стали без всякой причины повышаться в цене, что возбудило ропот и жалобы жителей, дошедшие до сведения наместника, Князь приказал немедленно понизить таксы и строго наблюдать за исполнением этого распоряжения. Оно так не понравилось мясникам, что они, не долго думая, сделали между собою единодушную стачку и, как сказано, одновременно, внезапно заперли все свои лавки. В продолжение двух дней нельзя было достать ни за какие деньги куска говядины, весь город содержался на строжайшем посте. Поднялся общий крик. Князь Воронцов, узнав об этой проделке, призвал губернатора, коим состоял тогда генерал-майор князь Андроников, и крепко распек его за подобные беспорядки в городе. Вслед за тем драматизм мясной истории начал принимать трагикомический характер.

Надобно знать, что князь Иван Малхазович Андроников, популярно называемый в Грузии просто «Малхазыч», хотя в молодости служил в гвардии, живал в Петербурге, но к европейской цивилизации ничуть не приобщился и сохранил себя во всей полноте, по нраву и обычаям, цельным азиатским человеком. Храбрый на войне, крайне неподатливый в общежитии, он не только не имел никакого понятия о русских законах, о размере прав должностных лиц, но даже не мог или не хотел одолеть, премудрости русской грамоты, и долго не умел подписывать своего собственного имени: вместо «Андроников» — писал: «князь Андроков». Только по назначении его Тифлисским губернатором (своеобразной подчас волею князя-наместника) он выучился этой хитрости, после трехмесячных прилежных стараний и умственного напряжения.

Итак, князь Иван Малхазович Андроников, сильно раздраженный вышесказанной головомойкой наместника, желая на ком-нибудь выместить злость, отправился прямо в городскую думу. В присутственной зале он застал заседание думы в полном собрании, и без дальних объяснений, сразу, ожесточенно напустился на городского голову, с криками и ругательствами обвиняя его и думу во всей происшедшей неурядице. Озадаченный голова резонно возразил озлобленному губернатору, что его сиятельство напрасно изволит так кричать и браниться, что дума ни в чем не виновна, что ее дело надзирать за торговлей, смотреть за соблюдением таксы, а за порядком мясных лавок и мясников обязана смотреть полиция; всем известно, что полиция в Тифлисе самая дрянная и полицейские никуда не годятся; и что князь Андроников, как прямой начальник полиции, должен обратиться с своей руганью к ней, а никак не к думе не имеющей в этом деле никакого участия, следовательно и ответственности.

Слова эти привели пылкого генерала в такой гнев, что он, окончательно рассвирепев, с яростью ударил кулаком по столу и вскричал неистовым голосом, пополнившим страха все присутствовавшее собрание:

— Если бы у меня теперь был кинжал, я бы тебя сейчас же заколол!

После этого краткого, но потрясающего возгласа, князь Андроников с грозным видом удалился из залы присутствия.

Возвратившись к себе домой в самом сердитом расположении духа, поджигаемый страстным позывом отомстить голове за его продерзости, он первым делом послал за своим секретарем (помнится, князем Джорджадзе), дельным, толковым чиновником, приставленным к нему специально для его руководствовали и вразумления. При появлении секретаря губернатор ошеломил его объявлением энергичного приказа к неотложному исполнению:

— Как можно скорее сделайте распоряжение, чтобы градского голову немедленно схватить и высечь плетьми на площади!

Чиновник, хотя хорошо знакомый с нравом своего начальника, сначала не поверил своим ушам, но по вторичном возглашении приказания осмелился скромно заметить:

— Ваше сиятельство, это невозможно! По русским законам вы не имеете права сделать такое распоряжение, и его никто не послушает.

— Как не послушают? Что ты знаешь! Ну в таком случае, я приказываю сейчас же ему забрить лоб и отдать в солдаты!

— Этого тоже никак нельзя сделать.

— Гм! — сердито заворчал Малхазыч, — так пусть его сегодня же запрут в острог!

— И это никак невозможно.

— А я хочу непременно, чтобы его хоть высекли! если нельзя публично, то пусть домашним образом.

— Городского голову нельзя высечь.

— Так пусть по крайней мере его посадят под караул!

— И под караул нельзя посадить городского голову.

— И под караул нельзя?

— Ни под каким видом нельзя.

— Ты что знаешь! Я не могу под караул?!

— Не можете, ваше сиятельство. Ничего этого вы не можете сделать. Городского голову вы не можете ни высечь, ни отдать в солдаты, ни запереть в острог, ни посадить под караул. Вы ничего не можете ему такого сделать.

— Кто так сказал?

— Закон так сказал.

Андроников отчаянно замычал, остановился, помолчал, подумал и наконец воскликнул решительным топом:

— Ну так я пойду, побью его!

— Вот это другое дело, одобрительно согласился секретарь, — побить городского голову вы можете, если вам угодно; вы его побьете, он вас побьет, — и прекрасно, тем все и кончится.

Однако князю Андроникову не удалось удовлетворить себя даже и этим маленьким удовольствием. Сам ли передумал, отсоветовал ли кто, только он голову не побил. Может быть не успел, потому что вынужденный принять скорейшие меры для освобождения города от неурочного мясопуста, он должен был прежде всего заняться этим делом; а потом, погодя, уже кипяток остыл, и страстный порыв мстительности улегся.

С мясниками он управился скоро: не затрудняясь мероприятиями, он объявил базарным революционерам, что если они сегодня же не начнут торговать мясом, то он вытребует солдат, прикажет разбить все мясные лавки и выкинуть на улицу все, что там найдется. Эта резолюция подействовала очень успешно, и с того же дня говядина снова проявилась в городе.

Четыре года спустя, во время крымской войны, князь Иван Малхазович Андроников воевал с большим успехом в Закавказье. Командуя Горийским отрядом, он усердно колотил турок, а в Кобулетском санджаке, при реке Чолоке, расколотил на голову мушира Селим пашу с его 34-х тысячным корпусом, забрав в трофеи побед весь лагерь, всю артиллерию, пушки, знамена, значки и множество оружия.

Нет сомнения, что побиение вражеского турецкого мушира не в пример славнее и лестнее побиения безобидного градского головы. Надобно полагать, что такая удача на поле брани вознаградила с лихвою князя Ивана Малхазовича за неудачу в Тифлисской городской думе. Но в тот день гневного увлечения, когда ему так сердечно хотелось разнести вдребезги, или хотя иго крайности посечь дерзновенного голову, — если бы в тот день предложили будущему Чолокскому герою, разгромившему турецкий корпус, выбор между муширом и головой, едва ли не вышло бы наоборот, и пострадать пришлось бы не муширу, а голове.

Князь Андроников тогда оказал мне большую услугу, дав указания на участки свободных земель в Кахетии (его родине), для поселения колонистов или русских переселенцев. Я нарочно 3-го мая поехал в Кахетию для обозрения этих участков и нашел их вполне удобными. Я проехал на Сигнах и Телав. В Сигнахском уезде видел казенных и церковных крестьян в той же крайней бедности, о коей упоминал выше, по причине (кроме неурожаев) накопившихся неоплатных долгов армянам-кулакам. Князья и дворяне тоже быстро беднели, как от беспечности, так и от раздробления имений, чему никаких пределов у них до сего времени не поставлено. Князей в уезде больше всего Андрониковых и Вачнадзе; самый богатый из них, — наш губернатор Иван Малхазович, имеющий здесь двести дымов крестьян.