Мы решились с Еленой Павловной ехать от Сарепты до Астрахани водой, полагая, что это будет для нас удобнее и покойнее, нежели в экипажах по почтовой дороге. Поэтому мы остановились на несколько часов в Царицыне, чтобы нанять небольшую барку, называемую асланкой (так как тогда еще не было правильного движения пароходов по Волге, и распорядились отправить ее вперед, ожидать нас в Сарепте, куда мы к вечеру поехали ночевать[78]. На другой день, рано утром, перегрузив на асланку наши экипажи и вещи, мы распрощались со всеми нашими любезными провожатыми и добрыми гернгутерами, и при самой благоприятной погоде поплыли вниз по Волге в Астрахань. День был прекрасный, наша асланка шла быстро и спокойно, мы радовались, что выбрали этот способ переезда. Однако наше удовольствие продолжалось недолго: подул какой-то боковой ветер и мы поплелись чрезвычайно медленно, раздумывая о выгодах и невыгодах судоходного путешествия по Волге… Затем пошли опять быстрее, а к ночи следующего дня ветер совсем стих, и мы всю ночь простояли на якоре. К утру начали опять двигаться, сначала потихоньку, потом получше. Проехали Черный Яр, Енотаевск, вечером достигли владений князя Тюменя, где я велел причалить к берегу и пошел навестить князя. Старик обрадовался мне до слез, упрашивал погостить у него, хоть переночевать, но я не согласился и, просидев с ним до двенадцатого часа ночи, возвратился на асланку и поехали далее[79]. Поднялся противный ветер; мы едва двигались, и, чтобы вовсе не стать, пошли бечевою, что нам казалось необыкновенно скучно; потом, проплыв немного, должны были опять бросить якорь возле какого-то острова. Мы вышли на берег острова, довольно пространного, покрытого песком и поросшего вербами, на коем пробыли весь день, обедали, гуляли и ночевали, а более всего скучали и досадовали. Вспоминали Робинзона Крюзо, но нисколько не завидовали его участи. С утра оказалась возможность продолжать плавание, но снова поднялся противный ветер и тогда, потеряв уже всякое терпение, поровнявшись со станцией Петропавловской в 47-и верстах от Астрахани, я велел выкатить наши экипажи, и мы поехали на почтовых, хотя и очень скверной дорогой, но восхваляя судьбу за избавление от асланки. Впрочем и от нее осталось одно интересное воспоминание, если не для меня, то для моей Елены Павловны и дочери: это превосходные, жирные стерляди прямо из воды и свежая икра, составлявшие наше главнейшее питание на Волге.

Мы приехали в Астрахань в одиннадцать часов ночи, на четвертый день по выезде из Сарепты. Здесь старые паши знакомьте и бывшие мои подчиненные приняли нас чрезвычайно радушно и гостеприимно. Многих из прежних не доставало: Тимирязев выбыл, как я уже говорил о том; архиерей Виталий умер; Стадольский вышел в отставку и уехал; Кузьмищева перевели в Архангельск и т. д. Но и с теми, которые остались, мы провели несколько дней очень приятно. 28-го августа мы отправились в дальнейший путь по Кизлярской дороге; местами тащились по глубокими, пескам, местами задыхались от пыли, иногда голодали, и 2-го сентября доехали до Екатеринограда. Там я узнал, что князь-наместник находится на водах в Кисловодске, а потому, оставив моих в Екатеринограде, в тот же день отправился к нему в Кисловодск. В Георгиевске я встретил директора канцелярии князя, С. В. Сафонова, которого знал с детства в Екатеринославе и рад был с ним увидеться так же, как и он со мною. Переночевав в Пятигорске, рано утром выехал в Кисловодск и тотчас уке по приезде явился к князю.

После кислых и высокомерных фигур Перовского и графа Киселева, я был истинно утешен обворожительным приемом князя Михаила Семеновича. Я не сомневался в хорошем приеме и на этот раз не ошибся в моем ожидании. Он меня принял как нельзя лучше, обнял, расцеловал, и когда я начал благодарить его за определение к нему, он не дал мне договорить и сказал, что «не я, а он должен меня благодарить за доставление ему удовольствия служить со мною».

Князь оставил меня у себя, и я провел у него почти весь день. За обедом и вечером слышал много интересного, видел много новых лиц, познакомился с генералами Завадовскпм и Коцебу, начальником главного штаба. В последующие дни виделся со многими давнишними знакомыми, князем Владимиром Сергеевичем Голицыным, Эрастом Степановичем Андреевским и другими, и с большим удовольствием прожил там несколько дней. Получив бумаги и поручения от князя Воронцова, я откланялся ему и, вернувшись обратно к своим в Екатеринодар, с ними без замедления отправился по направлению в Тифлис.

Отдохнув немного во Владикавказе, мы по военно-грузинской дороге въехали в горы, с большим любопытством, но, признаться сказать, с не совсем покойным чувством, по причине случавшихся иногда в то время нападений горских хищников и обвалов с гор, нередко заваливавших узкую дорогу, висевшую над бездонными безднами, а с тем вместе и проезжавших по ней путников, — что, впрочем, бывает и до сих пор[80]. Много занимали нас, особенно жену мою, страстную любительницу природы, новые места, поражающие красотою своего дикого, сказочного величия; трудность переезда забывалась перед фантастической грандиозностью видов, с их бесконечным разнообразием, с бурным Тереком, стремившимся каскадами внизу, грозными, гигантскими скалами, нависшими на них вечными снежными вершинами. Первый день мы добрались только до Ларса; второй, Дарьяльским ущельем в полдня успели сделать всего шестнадцать верст до Казбека и ночевали в Коби. На третий, путь до Кашаура оказался самым трудным. Через Гуд-гору мы перебирались целых пять часов: большую часть я шел пешком или ехал верхом, и ночь провели в Пассанауре, от которого по берегу Арагвы дорога уже пошла лучше и ровнее, так как мы здесь выбрались из гор, хотя чрезвычайно каменистая и неудобная. В Анануре заходили посмотреть старинную церковь, замечательную своей своеобразной архитектурой; проехали чрез городок Душет и к вечеру доехали до Гардисквари, последней станции и последнего нашего ночлега в этом странствии, где, не смотря на наступившую осеннюю пору, мы уже ощутили действие благорастворенного южного климата, потому что от жары и духоты почти не могли спать. Выехав рано, проездом чрез Мцхет, древнюю столицу Грузии, мы осматривали собор, постланный в пятом столетии, в котором похоронены грузинские цари, и довольно сносною сравнительно с оставшейся за нами дорогою, по берегу Куры, прибыли благополучно в Тифлис 12-го сентября 1846 года.

Конец I-й части

Из обильного и любопытного запаса писем и бумаг, оставшихся после Андрея Михайловича Фадеева, прилагаем здесь немногие из числа свидетельствующих о том, как относились к нему и дорожили им все его начальники (за исключением одного Перовского), большею частью высшие сановники государства, не смотря на его тогда незначительное служебное положение. Но еще более ценили его везде, где он находился, все подведомственные ему населения, каких бы то ни было народностей. Кроме доказательства особенных способностей и заслуг Андрея Михайловича по службе, бумаги эти представляют интерес и по значению лиц, писавших их. Подлинники прилагаемых при этом нескольких письменных документов, со всеми остальными бумагами покойного А. М. Фадеева хранятся в его семействе.

1-е. Князю Павлу Васильевичу Долгорукому (тестю А. М. Фадеева) от министра внутренних дел Козодавлева. 1818-й год.

«Милостивый Государь мой, князь Павел Васильевич!

Письмо Вашего сиятельства, в коем Вы изволите рекомендовать мне служащего в Новороссийской конторе опекунства, зятя Вашего г. Фадеева, я имел честь получать. Рекомендуя сего чиновника Вы доставляете мне сугубое удовольствие. С одной стороны, для меня приятно быть ему полезным, чтобы доказать Вам, что я всегда готов исполнять Ваши препоручения; с другой, отличные качества, трудолюбие и способности г. Фадеева, известные по службе, делают его совершенно того достойным. Будьте уверены, милостивый Государь мой, что первым удобным случаем воспользуюсь я, дабы все сие доказать Вам на самом деле и вместе с тем удостоверить в том совершенном почтении и преданности, с коими честь имею быть Вашего Сиятельства покорнейший слуга Осип Козодавлев. С.-Петербург, 9-го апреля 1818-го года».