Литмир - Электронная Библиотека

— Почему ты не смотришь на меня? — вдруг спрашивает Хмелев. Райка поспешно поворачивает к нему испуганное лицо. «Ей жалко меня, она добрая, но я ей противен», — думает он.

Райка совсем близко. Она прижимается щекой к его щеке.

— Ты пахнешь снегом, — говорит он. — И еще чем-то. Наверное, молодостью. И ты прости меня. Это глупо, но я совсем не умею сказать…

Райка не слушает. Она подставляет ему губы.

— Ну, чего же ты?..

Домой она приходит в полпервого. Вся в снегу. Снег на пальто, на пуховом большом платке, на ресницах. Не раздеваясь, садится на стул. Тоня отрывается от тетрадей, насмешливо разглядывает ее.

— Хороша, нечего сказать!

— В кухне кто-то спит?

— Митя Копылов. Ему нельзя домой. Это только на сегодня. А завтра постараемся устроить его у Хмелева. Ты где же бродила?

— Тонь, я, кажется, замуж выйду, — говорит Райка.

— За кого?

— За него. За кого же?

Райка сидит, закрыв лицо руками.

Тоня подходит и кладет ей руку на плечо.

43

Еще внизу, у входных дверей, тетя Даша таинственно сообщает Тоне:

— Копченый приехал.

Тоня застает его в учительской и, конечно, у расписания. Он все такой же, похожий на утопленника, все в том же коричневом костюме, только, кажется, стал еще суше и темнее. И у Тони к нему по-прежнему страх и неприязнь.

Из пепельницы тянется вверх сизый табачный дымок. На скатерти классный журнал с потертыми углами и с красной цифрой «8»…

Пойдет или не пойдет? Как будто бы нет. Он как ни в чем не бывало читает газету. Тоня уходит в класс. Но только начинает урок, появляется Евский. Он входит, как будто к себе домой, не извинившись за опоздание. Привычно властная походка, небрежный кивок ученикам.

Теперь ботинки скрипят уже еле слышно — обносились. Сутулясь, идет между рядов. Втискивается на заднюю парту.

— Продолжим, — говорит Тоня и старается не смотреть на Евского.

Можно объяснить типовую задачу по учебнику, затем спросить учеников. Так проще и безопаснее. На этом пути почти не может быть неожиданностей. Так, вероятно, она и сделала бы, если бы не рассердилась. Но что это за начальственная манера опаздывать? Или ему хочется застать ее врасплох? Может быть, он думает, что она с учениками пляшет на уроках?

И она решает не изменять своему плану. Конечно, ей следовало вызвать сильного ученика, но она вызывает Митю. Он отвечает робея, но лучше обычного. Она хвалит его и даже заставляет себя улыбнуться. Потом выходит Зарепкин и, словно угадывая, что надо говорить, отвечает уверенно. Тоня благодарно смотрит ему в глаза. Оказывается, она все-таки их чему-то научила.

Постепенно Тоня обретает уверенность, и ребята это чувствуют. Краем глаза она поглядывает на Евского. Он ничего не пишет. «Считает, что и писать нечего», — соображает Тоня, но уже с безразличием. А потом она совсем забывает о нем. Одну за другой задает несколько мелких задач. Они ступеньками подводят к одной главной задаче, и когда Тоня дает ее, поднимается много рук. Почти всем хочется решить задачу. Только Мамылин не поднимает руки. Она вызывает его к доске. Подает циркуль и угольник. Мамылин стоит, опустив руки.

— Ты что? Не понял? Скажи теорему, которую я задавала повторить.

— Не повторял.

— Подай дневник. — Она ставит двойку. — Останься после уроков.

А сама думает: «Что-то не так».

Выходит Соколов, проводит вспомогательную линию, затем Копейка. И все получается хорошо. И только в конце урока Тоня замечает свой просчет — за весь урок никто ничего не написал в тетради. И тотчас же ее уверенность в себе исчезает. Она подавленно умолкает, наспех дает задание…

В учительской Евский разговаривает с Хмелевым о вечерней школе, об использовании фонда всеобуча и даже не смотрит в сторону Тони. «Опять провалила», — думает она.

Она ждет Евского, но он не подходит, и она не решается напомнить о себе. Он что-то пишет в свою большую тетрадь, затем Евский и Хмелев одеваются и выходят, и тут она не может больше вытерпеть неопределенности, догоняет их в коридоре.

— А как же урок?

Евский слегка удивлен. Жует губами. Неторопливо произносит:

— Все не так! — И отворачивается.

— Идите отдыхайте, — советует Хмелев. — И, кстати, умойтесь, вы вся в мелу.

Тоня возвращается в учительскую и смотрится в зеркало. И вовсе не вся. Только бровь, щека да еще юбка. «Надо было по учебнику, — раскаивается она. — По-своему, по-своему… Вот и провалила».

44

Тоня стучит в калитку. Большой дом под круглой крышей на новом бетонном фундаменте. Наличники и ставни недавно покрашены голубой масляной краской. Высокий забор без единой щелочки… Ей вовсе не хочется входить в этот дом, но здесь живет Петя Мамылин, а она классный руководитель.

Калитку отпирает женщина в старом застиранном платье. Она испуганно смотрит на Тоню.

— Я учительница, — поясняет Тоня, — а вы Петина мама?

— Да.

— Я пришла познакомиться.

К калитке подходит Петя Мамылин. В руках у него деревянная лопата. На лице такое же испуганное выражение, как у его матери. Увидев учительницу, он еле слышно здоровается и бледнеет. «Чего это они так испугались?» — удивляется Тоня.

— Николай Семенович отдыхают. Обождите минутку, я узнаю, — говорит женщина и уходит в дом.

Такого чистого, мертвенно чистого двора Тоня еще никогда не видела. От калитки вдоль дома к крыльцу ведет бетонированная дорожка. На ней ни единой снежинки.

Появляется мать Мамылина.

— Подождите, пожалуйста. Они уже встали.

Через застекленную веранду Тоня идет вслед за женщиной. Маленькая прихожая. Вешалка. Дальше светлая комната с морозными узорами на окнах. Чешский гарнитур. Блеск темного лака. Приемник. На стене картина «Утро в лесу». Закрытая белая дверь в другую комнату, должно быть, спальню.

Тоня усаживается в кресло и ждет. Бьют настенные часы. На диване неторопливо умывается кошка.

Проходит минута, другая, пять, десять. Может быть, о ней забыли? Но в это время дверь открывается и к Тоне выходит плотный мужчина лет сорока. Он в белой рубашке с черным галстуком. В манжетах большие блестящие запонки. На седых редких волосах влажные канавки от расчески. На верхней губе две белые полоски подбритых усов.

— Прошу извинения, — произносит он и делает нечто вроде поклона.

— Я Петина…

Он не дает договорить.

— Знаю, знаю. Очень рад.

Поддернув брюки на коленях, он усаживается за стол против Тони.

— Я к вашим услугам.

Он улыбается, приоткрывая ровные, белые, острые зубы. Тоне не нравится это «к вашим услугам», но говорить надо, раз пришла.

— Сын ваш учится хорошо. Дисциплинирован. Вежлив.

— Так и должно быть, — говорит Николай Семенович, удовлетворенно прикрывая веки. Он терпеливо и вежливо ждет, что еще скажет Тоня.

— Все как будто в порядке. Но вот что меня тревожит — он не сошелся близко ни с кем из своих одноклассников. И, вообще, насколько я знаю, у него нет друзей.

Николай Семенович удивленно вскидывает брови.

— Друзей?! У меня тоже не было друзей.

— А разве это хорошо? Может быть, именно поэтому у Пети очень мало мальчишеского. И живет, как на отшибе, ни до кого ему нет дела.

Николай Семенович поглаживает чисто вымытые руки.

— Нет дела, говорите?

— Например, на контрольной. Решит раньше всех и демонстративно прикроет решение промокашкой, чтоб никто не подглядел.

— Раньше всех, говорите? Это хорошо. Я тоже раньше всех решал. А насчет промокашки до некоторой степени неясно… Вы что же, советуете, чтоб он списывать давал?

В глазах Николая Семеновича улыбка человека, который чувствует свое превосходство. Тоню это задевает. Она говорит:

— Нет, конечно, но в этом сказывается его характер…

— Прошу прощения. Я бы тоже не дал. Каждый должен жить, как умеет.

— Дело не только в контрольных… Сам он учится на пятерки, но никому никогда не поможет, не объяснит.

27
{"b":"548713","o":1}