Хозяину лошадь сказала: «Довольно!
Я живая, мне тоже больно.
Думаешь, я не такая, как ты?
Я ведь тоже люблю цветы».
Так сказала.
Что же потом?
Хозяин ответил кнутом…
Я посмотрела на Сеню, не скрывая любопытства. А он пояснил:
— Не могу, когда лошадей бьют.
— Ты Полине Петровне показывал?
— Нет, она просмеет…
И совсем не знаю, что делать с Генкой. Вызвала его к доске. И вижу: на ладонях у него формулы корней квадратных уравнений. На одной ладони неприведенного, на другой приведенного.
— Ты что ж, — спрашиваю, — до экзаменов решил руки не мыть?
Он ответил небрежно.
— До экзаменов выучу!..
А следующий урок у меня был свободный. Пошла посмотреть, все ли мои ушли на физкультуру. В классе Копейка, Круглова Нина и Генка.
— Почему ты не на физкультуре?
— А они почему? — И кивает на девочек.
— Им нельзя сегодня.
— А может быть, мне тоже нельзя?
Девчата смущаются, а Генка хитро посматривает то на меня, то на них. По нему видно, что все это притворство. Держится нагло. Сделаешь замечание на уроке, а он:
— А что? Я ничего!
Контрольную работу не сделал, подал пустой листок. Только внизу написано: «Умираю, но не сдаюсь».
В комсомол его не принимают — много двоек. Из пионеров он выбыл по возрасту. Попробовала ему дать интересную задачу. Не взял.
Математика ему не нравится. Порывист, нетерпелив. Ему нужно что-то, поражающее воображение. Вот вылезть на карниз между вторым и первым этажами, пройтись по нему вокруг всей школы — это стоящее дело. Тут не каждый рискнет.
А если на велосипеде, то не по дороге, а по самой круче, а потом затормозить так, чтобы из задней втулки дым повалил.
27
Первый осенний мороз. Берег одет туманом. Сосны стоят над яром, как серые декорации. Вода позванивает тонкими льдинками о берег, как стеклянными бусами.
— Егор! — зовет Тоня.
Из тумана голос:
— Давай сюда.
Плеск воды. Прямо из реки тяжело и шумно выходит Егор. Он в болотных сапогах, в брезентовом плаще поверх стеганки.
— Лодка там, — машет он рукой в туман. — Здесь мелко, не подъехать.
Егор легонько подхватывает Тоню на руки и несет над водой. Спрашивает:
— То ли ты не ешь ничего?
— Почему ты думаешь?
— Нисколько в тебе весу нет.
Около лодки он останавливается, заглядывает в лицо.
— Хочешь, до самой Клюквинки донесу?
— Не надо.
— Я шутейно. — Осторожно ставит Тоню в лодку. — Клюкву-то в подол брать будешь?
— Я не за клюквой.
— А за чем?
— Сама не знаю.
И правда: зачем она едет? Чего ждет от этой поездки?
Егор вытягивает якорь. Лодка неторопливо идет вдоль берега. Егор на корме у руля. Тоня посредине, на скамье. Шум мотора мешает им разговаривать.
Туман подымается. Из него выплывает солнце. Обь совсем гладкая, только у самого берега в морщинах. Лодка идет, касаясь левым бортом ветвей наклоненных деревьев. Справа берег высокий, затем какая-то протока — длинный извилистый коридор среди бурого тальника. Вдали, как башни, синие ели.
Егор сбавляет обороты двигателя. Машет рукой: «Садись ко мне». Тоня пересаживается к нему. Он указывает на берег:
— Видишь ту лиственку?
Среди темно-зеленого, почти синего — золотое пятно.
— По правую руку от нее кордон стоял. Я там жил, у дяди. Мне десять лет тогда было, без отца, без матери остался. В том лесу и вырос. И Митька со мной. Кроме медведишек, кругом никого. А потом я мал-мало работать стал. Мы в Полночное перебрались. Митька девяти лет в школу пошел. А мне так и не пришлось доучиться. Вот каких дел отец наделал.
— За что его осудили?
— Он человека застрелил, кассира. Взял у него деньги и в тайгу. Только не долго бегал. Подранили его…
— А мать?
— Мать уехала куда-то. Белый свет велик…
Едут дальше. Кругом все то же. Вода, низкие берега. Пихты.
— Я вижу, ты спать хочешь, — говорит Егор. — Ты ляг. Я тебе постелю.
Тоня укладывается на стлани в носовой части лодки. Егор укрывает ее куском брезента.
— Спи.
Тоня то ли спит, то ли нет. И сколько проходит времени, она не знает. Ей тепло от солнечных лучей. Ветер ее тут не достает. Лодка тихо покачивается, как зыбка, хрустит тальником. Умолкает мотор.
— Вот и Клюквинка, — говорит Егор.
Тоня оглядывается. Кругом только тальник. Целые заросли. В одном месте он кем-то вырублен. На песке следы.
— Так прямо и пойдешь, — указывает Егор. — Не заблудишь? Хочешь, я с тобой?
— Нет, ты не ходи.
Тоня выбирается на проезжую дорогу. Впереди, на холме, село. Заходит в первую избу. Из сеней она сразу попадает в полутемную комнату. Окна завешаны простынями, посреди комнаты мужчина с бутылкой в руке и со стаканом. Он взлохмачен, небрит.
— Извините, — говорит Тоня. — Я Речкунову ищу.
Мужчина улыбаясь смотрит на Тоню.
— А ты, девка, не промах. Закуску принесла?
С кровати слышится смех. Тоня замечает женщину. Мужчина кивает.
— Вон она — Речкунова.
Женщина счастливо, заливчато смеется. Потом, давясь, сквозь смех:
— Ты налей ей, налей. Пусть выпьет с нами.
— Вы Речкунова?
— Выпей, тогда она скажет. Нинка, где стакан еще?
— Вы не Речкунова.
— И… наплевать! — говорит мужчина. — А выпить ты с нами должна. Понимаешь, у нас начало жизни. Теперь она жена, а я муж… За наше счастье!..
Женщина перестает смеяться.
— Уймись, не буровь чего ни попади. Может, у нее дело.
Мужчина садится на кровать.
— Ты пойми… Она от Федьки ушла… а на Фроську мне наплевать! Не вышел на работу, ну и что? Я имею на то право. А на животноводство я…
— Пашка!
Женщина обнимает его, зажимает ему рот рукой.
Тоня выбегает на улицу. Навстречу девушка-почтальон с сумкой через плечо.
— Скажите, где живет Речкунова?
Девушка показывает дорогу…
В кухне жарко натоплена русская печь. Чистые крашеные полы. Запах борща. Старуха, чернобровая, переломленная в пояснице, с любопытством разглядывает Тоню.
— Фрося-то? На ферме она. С утра ушла.
— А ребенок?
— Миколка? Отдыхает.
Старуха с любовной улыбкой смотрит в сторону кроватки.
Миколка спит на спине. Руки раскинул, словно летит. Раскраснелся от сна. Рядом пушистая кошка. Тоже раскинулась: жарко.
— Так с кыской и спит. Без нее никуда.
Тоня наклоняется к малышу, проводит ладонью по светлым волосам. Все лицо — и глаза, и брови, и губы — все, все Борисово.
— Вы откуда? — спрашивает старуха.
— Я издалека.
— Может, поисть хотите?
— Нет, спасибо. Кто вам Фрося?
— А никто. Живу у нее. За мальчонкой присматриваю…
Тоня идет на скотный двор. В коровнике пахнет животным теплом и свежим сеном. Какая-то девчонка большой совковой лопатой толкает вдоль бетонного желоба хлипкую вонючую жижу. Синяя кофтенка на спине промокла. Руки голые, красивые, сильные. Ноги в резиновых сапогах.
— Мне Речкунову.
Девчонка взглядывает мельком.
— Я Речкунова. Вы бы в сторону. Как бы не брызнуть.
Тоня стоит и смотрит на нее. Так вот она какая — молодая, красивая. Трудно такую забыть. Может быть, Борис и сейчас ее любит. А Колюшку — и сомневаться нечего. Потому и развод не оформлял.
— Вы чего так смотрите?
— Разве нельзя?
Злое выражение не идет к мягкому лицу Фроси. Видно, что сердиться она толком не умеет.
— На меня смотреть нечего. Вы бы лучше на скотника нашего посмотрели. А нам и доить и чистить. Аж руки отваливаются. И когда только до него доберутся?
