– Но пока судно находится в русле реки, приказывать капитану вы можете?

– Да, сэр, но помните, это иностранное судно, и нам совсем не нужен дипломатический инцидент, так что мне бы очень не хотелось отменять приказы капитана, если только не буду твердо убежден, что имеет место преступное деяние.

– Ну что же они так долго? – спросил Джайлз: минуты тянулись.

Внезапно динамик ожил:

– Извини, Боб. Владелец не расположен выполнить твою просьбу, поскольку мы подходим к волнорезу гавани и вот-вот войдем в канал.

Джайлз выхватил микрофон из руки капитана порта:

– Говорит сэр Джайлз Баррингтон. Пожалуйста, пригласите владельца судна. Я хочу переговорить с ним лично.

– Прошу прощения, сэр Джайлз, – ответил капитан. – Но мистер Мартинес покинул мостик и ушел к себе в каюту, оставив строгое распоряжение не беспокоить его.

Гарри полагал, что нет сильнее гордости, чем та, что переполняла его, когда он услышал о награждении Себастьяна стипендией в Кембридже. Он ошибался. Точно так же он ликовал, наблюдая, как его жена поднимается по ступеням и идет по сцене получать диплом с отличием о бизнес-образовании из рук Уоллеса Стерлинга, президента Стэнфордского университета.

Гарри больше, чем кто другой, знал, на какие жертвы пошла Эмма, чтобы соответствовать невероятно высоким стандартам, предъявляемым профессором Фельдманом к себе и к своим студентам. Причем от Эммы этот человек ожидал еще большего и в последние несколько лет ясно давал это понять.

Когда Эмма, в темно-синем капюшоне магистра, под теплые аплодисменты покидала сцену, она, как и все студенты до нее, радостно подбросила в воздух свою академическую шапочку, салютуя окончанию студенческой поры. Эмма могла только гадать, что сказала бы ее милая матушка о подобном поведении тридцатишестилетней английской леди, да еще на публике.

Взгляд Гарри перескочил с жены на знаменитого профессора факультета предпринимательства, сидевшего на сцене всего в двух местах от президента университета. Сайрус Фельдман даже не пытался скрыть свои чувства, когда его лучшая ученица вышла получать диплом. Он первым оказался на ногах, чтобы поаплодировать Эмме, и последним опустился на место. Гарри частенько изумлялся, с каким изяществом его жене удалось заставить могущественных людей, от лауреатов Пулицеровской премии до директоров компаний, уступить ее воле. В точности как ее мать.

Как бы гордилась своей дочерью Элизабет сегодня! Но не больше, чем его мать, потому что Мэйзи совершила столь же тягостное путешествие, прежде чем получила право писать слово «бакалавр» после своего имени.

Накануне вечером Гарри и Эмма поужинали с профессором Фельдманом и его кроткой, долготерпеливой женой Эллен. Фельдман не в силах был оторвать глаз от Эммы и даже высказал предположение, что ей следует вернуться в Стэнфорд и – разумеется, под его личным руководством – завершить кандидатскую диссертацию.

– А как же мой бедный муж? – спросила Эмма, скользнув рукой под руку Гарри.

– Ему ничего не останется, кроме как привыкнуть жить без тебя. Пару лет, – ответил Фельдман, даже не делая попытки скрыть, что у него на уме.

Многие энергичные англичане, услышав подобное предложение своей жене, расквасили бы Фельдману нос. Менее терпеливую жену, чем миссис Фельдман, можно было бы простить, подай она на развод, как поступили три ее предшественницы. Гарри же лишь улыбнулся, в то время как миссис Фельдман сделала вид, будто ничего не заметила.

Эмма предложила вылететь в Англию сразу же по окончании церемонии, и Гарри согласился. Ей очень хотелось оказаться в Мэнор-Хаусе до возвращения Себастьяна из Бичкрофта. Вот и сын уж больше не школьник, размышляла она, и всего через три месяца станет студентом.

Как только церемония вручения дипломов окончилась, Эмма прошлась вокруг лужайки, наслаждаясь атмосферой праздника и знакомясь со своими коллегами-выпускниками, которые, как и она, провели бессчетные одинокие часы учебы, находясь на далеких берегах, в других странах, а сегодня встретились впервые. Представляли жен и мужей, показывали семейные фотографии и обменивались адресами.

К шести часам, когда официанты начали складывать стулья, собирать бутылки из-под шампанского и последние пустые тарелки, Гарри заметил, что им пора возвращаться в отель.

Эмма болтала не умолкая всю обратную дорогу в Фэрмонт, пока упаковывала вещи, пока ехали на такси в аэропорт и пока ждали объявления о посадке в зале ожидания для пассажиров первого класса. А поднявшись на борт самолета, она отыскала свое место, пристегнула ремень, после чего закрыла глаза и мгновенно провалилась в глубокий сон.

– Ты говоришь прямо как мужчина средних лет, – сказала Эмма, когда они выехали из лондонского аэропорта к Мэнор-Хаусу.

Поездка предстояла долгая.

– Я такой и есть, – ответил Гарри. – Мне тридцать семь, и, что еще хуже, молодые женщины начинают обращаться ко мне «сэр».

– Ну а я не чувствую себя дамой среднего возраста, – сказала Эмма, разглядывая карту. – На светофоре поверни, пожалуйста, направо, на Грейт-Бат-роуд.

– Это потому, что для тебя жизнь только начинается.

– Что ты имеешь в виду?

– Именно это. Ты только что получила диплом и назначение в совет директоров «Пароходства Баррингтонов»: и то и другое открывает перед тобой новую жизнь. Будем смотреть правде в глаза: двадцать лет назад подобное казалось просто немыслимым.

– Все это стало возможным – в моем случае – лишь благодаря тому, что Сайрус Фельдман и Росс Бьюкенен просвещенные и свободные от предрассудков люди и ведут себя соответственно в вопросах отношения к женщинам как к равным. И не забывай, что Джайлз и я на двоих владеем двадцать одним процентом акций компании, и Джайлз не проявляет ни малейшего интереса к тому, чтобы сидеть в совете директоров.

– Согласен. Но если люди поймут, что ты хорошо делаешь свое дело, это поможет убедить других членов совета последовать примеру Росса.

– Не обманывай себя. Пройдут десятилетия, прежде чем компетентным квалифицированным женщинам предоставят шанс заменить некомпетентных мужчин.

– Ну, давай, по крайней мере, надеяться, что для Джессики все сложится иначе. Хочется верить, что ко времени окончания школы у нее будут и другие цели в жизни, кроме как научиться стряпать и удачно подцепить женишка.

– Ты думаешь, это были мои единственные цели в жизни?

– Я думаю, если это так, то ты провалилась по обоим пунктам. И не забывай – ты выбрала меня, когда нам обоим было по одиннадцать лет.

– Десять, – поправила Эмма. – Но чтобы понять это, тебе понадобилось еще семь лет.

– И все же нам с тобой не следует считать, что раз уж мы оба выиграли стипендию в Оксфорд, а Грэйс преподает в Кембридже, значит Джессика выберет именно эту стезю.

– А почему нет, с ее-то талантом? Я знаю, она восторгается успехами Себа, но ее образцы для подражания – Барбара Хепуорт[44] и некая Мэри Кассат[45], вот почему я всегда считалась с тем, какие возможности открыты ей. – Эмма вновь опустила взгляд на карту. – Примерно через полмили направо. Там должен быть указатель «Рединг».

– Чую, вы обе что-то затеваете за моей спиной, – сказал Гарри.

– Если Джессика будет достаточно прилежна, а ее учительница рисования убеждает меня в этом, школа будет добиваться для нее места в Королевском художественном колледже или в Школе изящных искусств Феликса Слейда.

– Мисс Филдинг училась в школе Слейда?

– Да, и постоянно напоминает мне, что Джессика более одаренный художник в свои пятнадцать, чем была она сама в год получения диплома.

– Это, наверное, ее слегка задевает.

– Типично мужской вывод. Уверяю, мисс Филдинг на самом деле заинтересована в том, чтобы Джессика воплотила свой потенциал и стала первой девушкой из «Ред мэйдс», завоевавшей место в Королевском колледже.