Я федеральный маршал или слуга-человек Жан-Клода? Маршал или Нимир-Ра у Мики? Сотрудник полиции или возлюбленная Натэниела? Полицейский или хозяин Никки? Коп я или Госпожа Тигров у Сина, Дьявола, Нефрит, Этана, Криспина… Можно ли быть копом и при этом всем вот этим?

Сидя вот сейчас на краю кровати, я впервые подумала, всерьез подумала, что ответ может быть отрицательным.

Никаких бомб мы не нашли. А у нас есть народ, который в этом понимает – из крысолюдов, а еще из гиен и леопардов, среди которых есть отставные военные. Если бы было что найти, наши ребята нашли бы, я им верю. Официальное сообщение мне пришло от Дольфа через три часа после предупреждения Брайса. Три часа – это очень долго.

В конце разговора Дольф сказал:

– И я прошу прощения, Анита.

– За что?

– Есть тут такие, которым раскрытие дела важнее, чем сохранение жизней. А среди них – люди, настроенные против сверхъестественных общин, как был я пару лет назад.

С его стороны такое признать – это многого стоило.

– Спасибо, Дольф. Особенно ценю, что это от тебя.

– Не понимаю я всей этой увлеченности противоестественными, но мой сын по-прежнему счастлив, а тебя я никогда не видал счастливее. Жена мне говорит, что любовь не для того, чтобы ее понимать. Если она полностью понятна, так это не любовь.

– Нелогично, но абсолютно верно, – ответила я.

– Нелогично и верно – правильное высказывание о любви, – сказал Дольф и повесил трубку.

К тому времени, как выяснилось, что никому ничего не грозит и нигде никаких бомб, рассвет уже пришел и ушел, несколько часов длился день. Я чувствовала, как умер на день Жан-Клод, а это значит, что Ашер ушел до того, потому что он не так силен, как Жан-Клод. В подземелье им лучше, но когда солнце восходит, вампиры ложатся – так это устроено. Я чувствовала, как Жан-Клод обнял своего любовника, и знала, что так я и их и найду в постели. Спать с вампирами, когда они днем становятся холодными, я не люблю, так что лягу в нашей комнате с Микой и Натэниелом, может быть, еще и с Сином – если он здесь, а не на больничной койке.

Мы с Клодией шли по главному коридору «Цирка». Сейчас, когда скоро рассвет, он был закрыт наглухо. В частности, почему так трудно было обыскивать эту секцию, – это запертые наглухо киоски. Там обычные ярмарочные конкурсы, но призы в виде мягких игрушек, висящие в витринах, были все летучие мыши, черные кошки, монстры Франкенштейна и симпатичные уютные мумии, у которых через лохмотья просвечивала мертвая кожа. Все это создавало эффект комический, а не пугающий. Бывали товары и пугающие: искусственные сморщенные головы на палке, чудовищные глазные яблоки в пластиковых банках, а в одном киоске желающим наносили фальшивые раны и шрамы. Пахло сладкой ватой, корицей из киоска, где продавали «слоновьи уши» и «медвежьи когти», переименованные в «уши чудовища» и «когти оборотня», и хворост, и всегда пахнет так, как полагалось бабушкиной кухне, хотя там так не пахло.

Я люблю «Цирк» после закрытия. Наверное, это отзывалась во мне девочка, которая всегда интересовалась, что происходит, когда закрывается ярмарка. Теперь-то я знаю, что для большинства народа это как любая другая работа. Убирают, моют, готовятся к следующему дню и запираются, но когда ты ребенок, ярмарка – это волшебный загадочный мир, который открыт только для тебя. Бывали времена, когда мне этот главный коридор казался зловещим, сейчас он кажется домашним. Здесь я хожу, обычно после закрытия, а потом иду спать. Домой.

У Клодии зазвонил телефон, и она чуть отошла в сторону, чтобы ответить. Я задержалась, чтобы дать ей поговорить наедине. В основном крысолюды – наша охрана в городе, но у них есть дела вне города, и мы тут строго придерживаемся правила: они не говорят, мы не спрашиваем. У меня значок, и мне совершенно не нужно знать подробности их работы наемными солдатами.

Когда она вернулась, выражение лица у нее было не совсем мне понятно, но явно не слишком радостное.

– Что случилось?

– Мефистофель сидит у стены в гостиной и плачет.

– Блин.

– Тебе даже не надо спрашивать почему? – спросила она.

– Не надо.

– Так что это правда, что вы отсылаете Ашера прочь за вчерашнее?

Я кивнула.

– Давно пора было.

– Ты его и правда так не любишь?

– Он твой любовник, Анита, не мой. Я бы такой эмоциональный шантаж минуты не стала терпеть.

– Мы вроде бы тоже с ним разобрались, – сказала я и пошла к дальней двери, ведущей в подземелье. Клодия догнала и поравнялась.

– Это Грэхем звонил.

Это был один из немногих наших охранников-вервольфов, и так как он во взрывчатых веществах не разбирался совсем, его поставили вниз, охранять спящих. Хотя он лучше в качестве вышибалы в клубе, а не охранника с оружием.

Я пожала плечами:

– И что?

– Звонил мне – найти тебя и послать к Мефистофелю. Если бы сейчас была ночь и Жан-Клод на ногах, он бы все равно послал меня за тобой.

Мне уже видна была ведущая в подземелье дверь. Сегодня ее сторожили двое охранников в черном. Обычно охрана стоит только внутри, в комнатке за дверями, но сегодня и еще на некоторое время мы решили ставить охрану и перед дверью. Усилить охрану повсюду, чтобы отпугнуть психов.

– Дьявол – тигр моего зова.

– Не в том дело, Анита. Мика все больше разъезжает по делам Коалиции. Натэниел обо всех заботится, как хорошая домохозяйка пятидесятых, но он недостаточно доминантен, чтобы справиться с утешением Мефистофеля.

– Значит, я главная по держанию за ручки. Поняла.

Она так мотнула головой, что подпрыгнула высокая тугая коса.

– Я к тому, что Жан-Клода мы бы звать по этому поводу не стали.

Я остановилась и посмотрела на нее:

– Ладно, кончай эти тонкости. Ты их не умеешь плести, а я – распутывать.

Она улыбнулась:

– Ты стоишь тут, одетая как мы, и не соображаешь.

Я глянула на свою одежду и не могла не улыбнуться в ответ. Я была в черной футболке, черных джинсах, черном поясе с черненой пряжкой и в черных ботинках. Ботинки с каблуками, так что скорее клубные, чем военные, но в остальном Клодия была права. Как все охранники, я была увешана кобурами и оружием. Когда «Цирк» был закрыт, мы не давали себе труда скрывать, что вооружены.

– Ага, у меня полно в шкафу киллерского шика.

– Я знаю, что футболку выбирал не Натэниел, потому что выреза нет, и охранника на таких каблуках я бы отправила переобуться, но в остальном ты одета как мы.

– Ну, наверное, я должна сказать спасибо?

Она улыбнулась, и ее лицо вдруг стало красивым и радостным. Редко она так улыбается.

– Мы верим, что ты разберешься со всем, что мы к тебе тащим, Анита. Доверяем тебе решать вопросы, где дело касается оружия и силы, и вот такого типа вопросы – тоже.

– Ты про то, что Дьявол плачет?

Она кивнула, и улыбка слегка увяла.

– Я бы не смогла столько романов тянуть одновременно. Даже с одним тяжело. Представить себе не могу, как это заботиться о стольких сразу.

– То есть сейчас у тебя кто-то есть?

Она покраснела. Никогда такого не видела, чтобы Клодия краснела. Моя была очередь ухмыльнуться:

– Так кто это?

Она покачала головой:

– Ты иди своим любимым займись, а моего мне оставь.

– Ого! «Любимый», даже не «бойфренд».

Она засмеялась, и такого смеха я еще никогда от нее не слышала.

– Иди Дьявола успокаивай.

Она ушла, продолжая смеяться. Я смотрела ей вслед и думала, как же я не заметила. Для нее это должно быть серьезно, раз ни слова не сказала. Влюбленная Клодия – кто бы мог подумать? Круто.

Я пошла к двери в подземелье – заняться моим Дьяволом. От этой мысли у меня чуть ссутулились плечи, будто я пыталась нести что-то тяжелое, но я их расправила, сделала глубокий вдох, подтянулась и встала настолько прямо, насколько позволяли мои пять футов три дюйма плюс еще и каблуки трехдюймовые. Очень много работы – заботиться обо всех, с кем у меня роман, но я никого не могла бы из них отдать. Ашер смог заставить нас отослать его, но я буду тосковать по нему, а я ведь не была для него главной возлюбленной целый год, каким был Дьявол. Он хотел добавить себе лишнюю девицу, а не терять мужчину, которого любил.