Находившиеся на Пушкинской площади никак не могли понять, где же искать основную группу митингующих. Кто-то предлагал проехать на площадь Коммуны, другие говорили, что надо добиваться прохода на Манежную площадь и там возложить венки к могиле Неизвестного солдата. Наконец, один из активистов «Трудовой Москвы», появившийся в это время на Пушкинской, предложил пройти на Маяковку, куда, по его словам, перенесли митинг. Толпа пошла в указанном направлении, однако дальше театра им.Станиславского пройти не смогла, так как в этом месте Тверскую перегораживали три цепи дзержинцев, вооруженные дубинками и щитами. За ними были установлены заграждения из автобусов, а возле Благовещенского переулка — из автомобилей для перевозки заключенных (автозаки).
Остановившись напротив театра, люди услышали шум, свист, крики и скандирование «Позор, позор», доносившиеся со стороны дальних заграждений. Над машинами замелькали красные флаги и транспаранты, слышались глухие удары. Шум с той стороны продолжался минут 10-15. В 11-30 милиционеры сдвинули в сторону на короткое время одну из машин и в образовавшееся свободное пространство хлынула толпа (этого хватило на то, чтобы скозь заграждение проскочила примерно одна тысяча человек). Во главе манифестантов шел Макашов в генеральской форме, а следом за ним -группа ветеранов с большим венком в руках. Продавив оцепление возле театра (дзержинцы не очень-то и сопротивлялись), группа слилась с находившимися там же манифестантами и направилась в сторону Пушкинской.
Когда толпа шла мимо магазина «Академкнига», ей наперерез, из-за угла старого здания «Известий», бросилась рота дзержинцев со щитами и дубинками в руках. Манифестанты ускорили шаг, стремясь выскочить на простор Пушкинской площади, но сделать это им не удалось. Стороны схлестнулись «стенка на стенку» почти по всей ширине Тверской улицы. Военные пустили в ход дубинки, не различая ни пола, ни возраста демонстрантов. Женщины истошно закричали, а мужики, отчаянно матерясь, стали с остервенением молотить кулаками по щитам, одновременно пытаясь перехватить дубинки из рук солдат. В ход пошли древки от флагов и транспарантов. Схватка продолжалась 3-4 минуты, в ходе которой двухтысячной толпе удалось расчленить цепь дзержинцев и остудить их наступательный порыв, после чего с ними была проведена воспитательная работа («Сынки, как вам не стыдно в такой день набрасываться на безоружных людей, женщин и стариков» и т.п.). Среди демонстрантов серьезно никто не пострадал — спасла зимняя одежда, но у некоторых появились синяки и ссадины на лицах. После этого инцидента Макашов вместе с группой ветеранов вернулся к основной группе манифестантов, все это время находившейся за заграждениями возле Благовещенского переулка. Манифестантов со стороны Пушкинской площади туда не пропустили.
Некоторое время спустя к цепи дзержинцев у театра им.Станиславского подошел армейский капитан и попросил пропустить его в сторону Маяковки. Ему тоже отказали. Тут один из манифестантов спросил его: «Где же офицеры? Почему их не видно на Тверской в такой день? Штатские вышли и пытаются как-то противостоять ментам, а офицеров, которых в Москве навалом и которые любят поговорить о своей нелегкой доле, не видно». Капитан оказался из порядочных и во всеуслышание заявил, что подобный вопрос ему сегодня задавали неоднократно, и что ему стыдно за офицеров. Толпа одобрительно загудела. Кто-то сказал, что многим офицерам выдали на эти выходные семейные путевки в дома отдыха, чтобы они 23 февраля были подальше от Москвы. Собравшиеся сочли подобный довод неубедительным.
В начале первого со стороны Пушкинской к толпе подошел депутат Бабурин. Манифестанты поздоровались с ним и рассказали о происшедших событиях. Бабурин мило улыбался и пообещал сделать соответствующий запрос на очередном заседании Верховного Совета. Подойдя к цепи дзержинцев, он предъявил офицеру свое депутатское удостоверение и тот дал команду пропустить депутата. Цепь разомкнулась и вслед за Бабуриным в образовавшуюся щель проскочили 40-50 человек, которые затем проходными дворами вышли к основной группе манифестантов у Благовещенского переулка, где уже шел митинг (здесь собралось примерно 7 тыс. человек).
Импровизированную трибуну устроили на лесах ремонтировавшегося жилого дома по Тверской улице (через два года дом был снесен, а на его месте построили отель «Мариотт»). С лесов на уровне второго этажа выступили Макашов, Терехов, Алкснис, Бабурин и другие, менее известные, представители оппозиции. Практически все выступавшие осудили произвол властей и призвали к проведению активных действий по защите прав трудящихся в ходе проводимых реформ (все это время у края толпы, возле магазина «Эфир», стоял Зюганов с букетиком красных гвоздик в руках; на митинге он не выступал).
В толпе манифестанты делились впечатлениями о происшедших час назад событиях: как им достаточно легко удалось продавить обычное милицейское оцепление у Маяковки, а затем о столкновении напротив магазина «Эфир» с озверевшими омоновцами, против которых пришлось пустить в ход кирпичи и доски с соседней стройки. Досталось и манифестантам: некоторые ходили с синяками и перевязанными головами, а одну женщину, которую омоновцы избили до крови, пришлось отправить на скорой помощи в больницу (место на мостовой, где была пролита кровь, огородили досками).
Одновременно с этим митингом шел митинг на Маяковке, так как там осталась значительная часть манифестантов (примерно 15 тыс. человек), не сумевшая преодолеть милицейские заслоны. Здесь солировал Жириновский со своим обычным репертуаром.
В 13-30 митинг «на лесах» завершился и толпа по призыву организаторов направилась к Арбатской площади по Благовещенскому переулку, Малой Бронной улице и Суворовскому бульвару. Появление на тихих Патриарших прудах возбужденной толпы с красными флагами, скандировавшей «Банду Ельцина по суд!» и «Ельцина на рельсы!», вызвало у обитателей этого буржуазного квартала негативную реакцию. Со стороны публики, прогуливавшейся в это время возле пруда, а также из некоторых окон раздались крики в адрес манифестантов: «Дураки», «Фашисты». Аналогичной была реакция торговцев и прохожих на Арбатской площади, причем многие из них забросали манифестантов металлическими монетами (катастрофически обесценившимися после 1-го января).
Обойдя заграждение из автомобилей через сквер возле кинотеатра «Художественный», толпа прошла по Воздвиженке к «Военторгу», где уже стояла вторая линия заграждений из тяжелых машин (КАМАЗы, КРАЗы) с поднятыми платформами. Большая часть манифестантов (4 тыс. человек) осталась митинговать возле заграждения, а меньшая (1 тыс. человек) вышла проходными дворами в Староваганьковский переулок (между Ленинкой и Музеем архитектуры), однако вырваться из него в сторону Манежной площади не получилось. Узкую горловину переулка перекрыли несколько шеренг дзержинцев и несмотря на отчаянные усилия толпы, возглавлявшейся Алкснисом, продавить цепь военных, орудовавших дубинками и щитами, не удалось.
Вскоре после этого (примерно в 15-00) на митинге возле «Военторга» зачитали обращение, поступившее от властей. В нем предлагалось выделить от манифестантов группу в количестве 20 человек для возложения венков и цветов к могиле Неизвестного солдата. Несмотря на протестующие крики наиболее радикально настроенной части толпы (скандеж: «Вместе пойдем!»), большинство, уставшее от многочасового напряжения, согласилось на формирование группы. Люди стали расходиться.
Ближе к 16-00 на Тверской улице все еще стояли заграждения из автомобилей, возле которых собирались небольшие группы людей. В это время в районе Центрального телеграфа вниз по улице, в сторону Манежной площади, в одиночку проследовал Зюганов, все с тем же букетиком красных гвоздик в руке.
Вечером в ТВ-новостях показали эпизоды столкновения манифестантов с омоновцами в районе Маяковки (подробнее всего по московской программе). Комментарии к показанному изобиловали привычными штампами: «красно-коричневые», «хулиганствующая толпа», «группы пьяных», «нарушители общественного порядка». В «Известиях» появилась статья Выжутовича, злорадствовавшего по поводу избиения демонстрантов: мол, так и надо обращаться с коммунистами и фашистами. Из влиятельных демократических изданий лишь в «Независимой газете» попытались дать объективную картину произошедшего. В левой прессе («Правда», «Советская Россия») было много эмоций, много праведного гнева в адрес властей, но мало хроники событий.
