— Я прощаю тебя. Ты сражалась как настоящий воин. И, думаю, медведице Року не поздоровилось бы, свяжись она с тобой.

— В честь примирения предлагаю выпить по чашечке мятного чая, — сразу оживилась индианка и сунула руку в мокасин.

Остер Кинн подозрительно сощурился:

— Слушай, давно хотел спросить, откуда ты берешь все эти листья?

— А зачем тебе? — хитро осведомилась Эдна Тау. Она явно норовила уйти от ответа.

— Но ведь сама прекрасно знаешь. В массиве, как ни изощряйся, мяту не вырастишь. На камнях-то. Там только сосны уживаются. Так что признавайся.

Индианка закатила глаза к небу. В детстве ее отучили врать — за вранье шаман стриг девочек налысо.

— Мы их выращиваем, — наконец выдавила она.

— Выращиваете? — не поверил Остер Кинн.

— Рядом с мастерской счастья Лисса есть обширные угодья, и мы, племя Знойной Зари, издавна возделываем там клочок плодородной земли.

— Вот так-так! — присвистнул путешественник. — И почему ты раньше-то молчала?!

— Значит, и в магазинах у нас продукты из мастерской? — встряла Минорис, которая примчалась сразу же, как почуяла похлебку.

— Так и есть, — подтвердила индианка. — Но большая часть — поставки из-за океана.

Капитан Кэйтайрон тронул Остера Кинна за локоть и лаконично заметил, что пора бы уже и отобедать. На звон большого трапезного колокола сбежалась вся команда: и взмыленные матросы, и не менее взмыленный боцман-пересмешник, и даже Папирус, на которого накатило вдохновение и который, по идее, должен был прилипнуть к своей бочке, как клейкая лента.

Не явился только Диоксид. Таймири сказала, у него мигрень и хандра.

— Правильно, — отозвалась Сэй-Тэнь. — Пусть себе хандрит. Главное, чтоб мне на глаза не попадался.

— И отчего ж ты его так невзлюбила? — подивилась Минорис. — Он ведь никому не сделал зла.

— Личная неприязнь, — сухо пояснила та.

— Может, он сейчас как раз обмозговывает, какую бы учинить пакость, — хихикнул Остер Кинн.

— По себе судите, да? — вскинулась на него Минорис. — Философы так не поступают! У них есть честь. И благородство!

Разгорячившись, она нечаянно опрокинула тарелку с похлебкой. И, после того как Остер Кинн заключил, что у него ни чести, ни благородства нету, выбежала из камбуза в слезах.

— И всё-таки за едой нужно думать о еде, — изрекла Эдна Тау. — Золотое правило индейца.

— Золотая твоя головушка! — сказал Остер Кинн и любовно потрепал ее по щеке. А Сэй-Тэнь машинально пригладила волосы.

Взявшийся невесть откуда Зюм проявил расторопность и начисто вылизал пол там, где разлилась похлебка. Его мог бы похвалить любой чистоплюй.

Щенка хватились на следующий день, когда капитан распорядился поднять легкий плайвер Таймири на крышу каюты. Все, даже самые непонятливые, уже догадались, что Кэйтайрон собрался перевалить через горы в самом непроходимом месте.

— А где же твоя лодка, Эдна Тау? — спросил Остер Кинн.

— Я отвязала ее еще на реке. На суше каноэ было бы дополнительным балластом.

А плайвер так и волочился по песку до конца похода к горам. Из полированного он превратился в пыльный и поцарапанный — больно было смотреть.

Зюм опять сбежал. Таймири рассудила, что раз уж он дух гор, то, стало быть, отправился к своим собратьям и впитался, подобно аморфной субстанции, в породу адуляра. Благо, в ее рассуждения никому вникать не пришлось.

Пока плайвер водружали на яхту, ей никак не давала покоя одна смутная мысль. Эта мысль ускользала, как только Таймири пыталась на ней сосредоточиться. Но вот мыслишку наконец удалось поймать за хвост: «Записки отшельника»! Вдруг их постигла та же участь, что и блокнот капитана? Вдруг Зюм и до библиотечной книги добрался?

Таймири бросилась к машине со всех ног, расталкивая на бегу зазевавшихся матросов. Кое-как вскарабкалась на крышу и, перекувырнувшись, очутилась в плайвере, где в бесформенной куче валялись ее вещи.

Вот они, «записки», невредимы! Теперь уж лучше пусть лежат в каюте. Там за ними присмотрит философ. Уж он-то знает цену книгам.

«Хлоп-флип! Хлоп-флип!» — всхлипывали «ноги-прилипалы». Тяжек был для них труд восхождения в гору. Минорис отважно стояла на носу корабля и смотрела вниз: от высоты захватывало дух. Но стоило возвести глаза — и ты оказывался лицом к лицу с многовековой гладью утеса.

— Вам меня не одурачить! — как бы сквозь пелену расслышала Минорис. — Думаете меня провести, проникнуть в мои пещеры и завладеть моими сокровищами? Не выйдет! Едва вы достигнете вершины, всесокрушающий ветер свергнет вас в бездну!

Минорис с опаской глянула на реющие флаги и подрагивающие на ветру приспущенные паруса. Действительно, если на яхту обрушится шквал, на скале ей не удержаться. Надо срочно предупредить капитана!

Но капитан предостережению не внял.

— Не хватало еще, чтобы всякие молокососы учили меня, как следует жить! — вспылил он.

Минорис сникла. И правда, кто она такая, чтобы лезть со своими советами к искушенному человеку.

Распахнув дверь каюты, Диоксид не поверил своим глазам: над яхтой угрожающе нависала затвердевшая гигантская волна. Он понятия не имел, что это за диво, но на всякий случай решил записать. Вдруг в ученых кругах его заметку сочтут открытием века? А волна была не чем иным, как высоким утесом, с которого начиналась горная цепь.

Изнутри массив Лунных гор полый. То есть, на самом деле это не такой уж и массив, и по строению он далеко не однородный. Этакий коренной зуб без пломбы. Индейцы зовут его родиной рек. И, надо сказать, неспроста. Потому что донце «коренного зуба» просто кишит этими самыми реками — бурлящими, свободолюбивыми и никем не укрощенными.

Яхта ползла по склону с размеренным чавканьем — ну, точь-в-точь как чавкает изголодавшийся Остер Кинн. Слева по борту отдаленно гудел водопад. Прислушиваясь к гулу, Сэй-Тэнь и Эдна Тау держались за руки. После недавней схватки они очень сдружились и открыли друг в друге много общего.

— Что дернуло меня навязаться вам в попутчики? — гадала Эдна Тау. — Плыла бы сейчас себе спокойно, пела бы песенки да выдергивала рыбу из воды…

— А по-моему, рыбачить совсем не весело, — возражала Сэй-Тэнь. — К тому же, ты могла задремать от собственных песенок.

— Случалось пару раз, — усмехнулась та. — Помнится, старая Овдорна меня еще и бранила. Нет, положительно, я бы много потеряла, если б не повстречался мне Остер Кинн. Ведь это он меня на яхту пригласил.

— И правильно сделал, — заметила Сэй-Тэнь. — Здравомыслящий человек нам не помешает. На нашего капитана положиться нельзя, а уж на матросов и подавно.

Эдна Тау с сомнением посмотрела на чмокающие у форштевня красные присоски.

— Интересно, могут они шибче? Или только так, по-улиточьи? Вершины что-то пока не видать.

Сэй-Тэнь задрала голову — макушка утеса дремала в облаках и сизоватой дымке. И дымка эта окутывала скалу подобно легчайшему шелку. Точно вестник грозной бури, налетел хлесткий, шквалистый ветер. Он взъерошил волосы Сэй-Тэнь, которые за время путешествия несколько отросли. В вышине прогрохотало.

— Вот ведь напасть! — воскликнула Эдна Тау. — Эдак нас сдует, как соринку! Придется убирать мачты.

— Куда же их убирать? — изумилась Сэй-Тэнь.

— Капитан знает, куда. В трюме полно свободного места. А мачты наверняка складные. На этой яхте всё не как у людей.

Капитан нервно попивал в рубке кофе и без толку гипнотизировал свой блокнот, когда к нему ворвалась индианка. За нею, бледная и дрожащая, следовала Сэй-Тэнь.

— Негоже с расправленными крылышками на ветру красоваться. Того и гляди, снесет! — сказала Эдна Тау с порога.

— Предоставьте мне самому решать, когда и что негоже! — огрызнулся Кэйтайрон. — Или кто я, по-вашему, безмозглая кукла?!