– Мы поедем со скоростью света, – пошутил Овид. – Мы правильно сделали, что поели на траве, на берегу озера. Думаю, Мукки не смог бы составить нам компанию.

– Да, верно, он показался мне очень серьезным, почти не улыбался и вел себя гораздо сдержаннее, чем у своих бабушки и дедушки, – закивала Эстер.

Овид с облегчением отправился в обратный путь. «Шевроле» казался ему своего рода надежным убежищем – вторым его домом, в котором никто не сможет помешать ему общаться с Эстер.

– Не переживайте, я доставлю вас в Роберваль вовремя, – заявил Овид. – Куда мне вас довезти – до санатория?

– Я предпочла бы заехать в дом Лоры, чтобы переодеться. Я могла бы там сразу подарить ей сыр, который выбрала для нее. Или это для вас не совсем удобно?

Овида умилили ее обходительность и любезность. Эстер не стала ждать его ответа.

– Хотя нет, у меня возникла идея получше, – заявила она. – Мы поужинаем в каком-нибудь ресторане на бульваре Сен-Жозеф, а затем вы отвезете меня в санаторий. В санатории на кухне имеется большой холодильник. В него я и положу свои покупки.

– Вы восхитительны, – вздохнул Овид, бросая на Эстер взгляд, полный благодарности. – К сожалению, я не могу пригласить вас сегодня вечером на ужин в ресторан. По правде говоря, у меня при себе осталось слишком мало денег.

– Овид, я не получу в полной мере удовольствия от этой нашей поездки, если мне придется расстаться с вами раньше, чем хотелось бы. Я вас приглашаю. Давайте не будем лишать себя возможности пообщаться друг с другом, сидя за столом, из-за каких-то там условностей. У меня есть деньги – а значит, их нужно тратить.

– Если вы настаиваете, я охотно соглашаюсь. И я начинаю понимать, почему вы так легко находите общий язык с Лорой Шарден: она любит тратить деньги.

– Это верно. Я тоже люблю их тратить. Я, к своему превеликому удивлению, некоторое время назад унаследовала небольшое состояние. Мой зять – муж моей сестры Симоны – и один из его двоюродных братьев спрятали драгоценности и золото в камине одной квартиры, которая досталась нам по наследству перед войной. Два года назад я предъявила свои права и вступила во владение этой квартирой. Вся мебель, все картины, все безделушки к тому моменту куда-то исчезли, а вот этот тайник никто не заметил, и его содержимое не пропало. Это было просто невероятно! Я почувствовала себя в тот день по-настоящему свободной. Имейте в виду, что вы – единственный, кому я доверила эту тайну.

– Вы не рассказали об этом Тошану?

– Нет, ни единого слова. Поскольку вы мечтаете посетить Париж, то, если представится возможность туда поехать, вы будете знать, где остановиться. Я не хочу ни продавать эту квартиру, ни сдавать ее внаем.

Эстер замолчала и опустила стекло. Ветер пошевелил несколько прядей ее черной шевелюры. Ее накрашенные губы, освещенные яркими солнечными лучами, поблескивали.

– Там такой квебекский простофиля, как я, чувствовал бы себя потерянным! Мне нужно, чтобы меня сопровождали вы, Эстер, а иначе я никуда не поеду! – пробурчал Овид с сильным квебекским акцентом.

Эстер расхохоталась – радостно и от души. Наклонившись к Овиду, она поцеловала его в щеку.

– Вы мне нравитесь, – призналась она.

– Вы мне тоже нравитесь, и это еще слабо сказано, – заявил Овид в ответ.

Он изгнал из своего сознания воспоминания о гневных упреках Мукки и жалобные вздохи Лоранс. В его жизни происходил новый поворот – поворот в сторону будущего, которое ему хотелось видеть таким же безоблачным, каким было сейчас голубое небо над его головой, и которое – впервые за много лет – уже абсолютно никак не увязывалось в его сознании с восхитительным взглядом голубых глаз Эрмин.

Роберваль, дом Лоры, пять часов вечера

Картонный домик для куклы был уже готов. Лоранс разукрасила его своими красками, гуашью, которая очень быстро сохла на свежем воздухе. Адель была так восхищена этим домиком, что даже не осмеливалась с ним играть: она просто разглядывала его, сидя на одеяле – Эрмин и Киона решили, что будет правильнее поставить домик прямо на газон, чтобы освободить стол в беседке для чаепития, столь дорогого сердцу Лоры.

– Какой чудесный день! – восторженно воскликнула Лора, расстилая на этом столе скатерть. – Время как будто остановилось, заботы улетучились… Мне нравится это время суток – когда уже наступает вечер. Розы приятно пахнут, воздух теплый…

– Ты говоришь верно, мама, – кивнула Эрмин. Она надела простенькое белое платьице, а волосы собрала в пучок на затылке. – Мне даже хочется петь.

– Иисусе милосердный, это неплохая мысль! – заявила Мирей, уже усевшаяся в тени. – Не стесняйся, Мимин! Лично мне нравится и этот день, и вообще моя жизнь. Я в этом доме как кот в масле катаюсь… Хотя нет, правильнее сказать «кошка». Старая драная кошка.

– Мирей, не говори таких слов в присутствии детей, они станут их повторять! – запротестовал Жослин. – Посмотри-ка, какой веселой стала физиономия у Констана. Ступай на кухню, мальчик! Ты уже достиг того возраста, когда можешь чем-то помочь. Принеси сахарницу и тарелку с блинчиками.

– Нет, папа, он может ее уронить. Хватит и сахарницы! – вмешалась Эрмин. – Я целый час топталась на кухне, чтобы приготовить для вас эти блинчики, поэтому мне совсем не хочется, чтобы они шлепнулись на траву.

Лоранс расставила на столе чашки из китайского фарфора, а Киона принесла пузатый чайник для заварки, из носика которого шел пар.

– Спасибо, мои дорогие! – промурлыкала Эрмин.

Она начала петь, но старалась не напрягаться и пела негромко. Однако так продолжалось недолго. Вскоре она уже стала брать высокие ноты и, к великой радости детей, делать танцевальные движения. Катери начала хлопать в ладоши, Констан – тоже, а Адель просто сидела и слушала, как зачарованная.

– Это песня, обращенная к Магали, из оперы «Мирей»! – сообщил Жослин, когда его дочь закончила петь.

– Я выучила ее, чтобы доставить удовольствие Бетти – моей дорогой Бетти, – задолго до того, как стала выступать на сцене. Как-то раз зимним вечером я спела ее Мелани Дунэ – очаровательной пожилой женщине, которая жила на улице Сен-Жорж. Мне тогда было четырнадцать лет. Она напустила на себя возмущенный вид и сказала мне, что эта песня фривольная и что петь ее меня научили явно не монахини из монастырской школы. Мне очень нравилось ходить по заснеженным улицам Валь-Жальбера! Из печных труб валил дым, а во всех окнах горел свет. Мне помнится, я носила горячий суп мадам Дунэ, а сестра-монахиня по имени Викторианна готовила для нее целебные настои из трав.

Киона ласково положила руку на плечо Эрмин. Это легкое прикосновение позволило ей увидеть те сцены из прошлого, которые мелькали сейчас перед мысленным взором ее сводной сестры.

– Ты также пела ей песню «Скиталец из Канады», которая очень нравилась Жозефу, – сказала Киона.

– Спой, мама! – попросила Лоранс. – Я ее не слышала.

– Хорошо, если вспомню слова… Позвольте мне подумать.

Жослин сел на одну из скамеек и, улыбаясь, стал набивать свою трубку. В тот же момент появилась Мадлен, спустившаяся со второго этажа. Она села рядом с хозяином дома, неизменно очень сдержанная. Эрмин начала петь песню в медленной и меланхоличной манере.