– Что-что? – возмущенно переспросил Мукки. – Какая наглость!

– Но я сама этого хотела! – воскликнула Лоранс, едва сдерживая слезы. – Кроме того, он потом попросил у меня прощения.

– Он тебя попросту использовал, – резко заявил ее брат. – Лоранс, ты слишком молода для того, чтобы встречаться с этим мужчиной. Я скажу папе, чтобы он запретил тебе видеться с Лафлером.

– Прошу тебя, Мукки, не делай этого. Я уверена, что Овид меня любит. Он, конечно же, говорил мне о нашей разнице в возрасте, но это все глупости. Я подсчитала: дедушка старше бабушки на тринадцать лет, но они тем не менее были очень счастливы друг с другом. Они счастливы друг с другом и теперь.

Киона молчала. Она могла бы очень многое рассказать по поводу счастья Лоры и Жослина, а также о том, кто настоящий отец Луи Шардена, которым, насколько она знала, был пианист Ханс Цале, погибший в Европе во время недавней войны. Она также могла бы многое рассказать про Овида Лафлера, к которому она не испытывала большой симпатии, потому что он в свое время мог расколоть такую замечательную пару, какой являлись Эрмин и Тошан. Да, Кионе следовало молчать, следовало хранить тайну о тех катаклизмах, которые случались в отношениях даже самых устойчивых семейных пар. Мукки, Лоранс и Мари-Нутта не знали, что у их отца была любовница по имени Симона, и они даже не заподозрили бы, что их мать когда-то загорелась желанием отдаться Овиду.

– Лоранс, Мукки прав, – сказала Мари-Нутта. – Тебе следует держаться подальше от этого твоего драгоценного учителя, который, кстати, сегодня вечером строил глазки Эстер. Если она решит его соблазнить, то ты с ней тягаться не сможешь. Она женщина очень очаровательная.

– Ну и что? – пожала плечами Лоранс. – Овид несколько раз говорил мне, что я очень красивая. Вы ничего не понимаете. Вообще ничего. Я предупреждаю вас всех троих: если вы завтра расскажете о том поцелуе папе или маме, я вас возненавижу. Пообещайте мне, что никогда об этом не расскажете!

Лоранс начала всхлипывать, приходя в отчаяние от одной только мысли о том, что прекратятся ее поездки в Пуэнт-Блё и что она выдала человека, которого очень любит.

– Я обещаю! – заявила Киона.

– Я тоже, хотя мне это и нелегко, – сказала Мари-Нутта. – Ты тоже пообещай, Мукки.

Мукки засомневался, но в конце концов уступил и тоже пообещал ничего не рассказывать, подумав при этом, что его родители скоро уедут вместе с близняшками на берег Перибонки и что благодаря этому Лоранс окажется достаточно далеко от этого Лафлера. Лоранс, успокоившись, переключилась в разговоре еще на одну тему, которая ее интересовала.

– Киона, я призналась насчет того поцелуя. А может, ты теперь расскажешь нам о том, что у тебя произошло с Делсеном? Ты ведь так сильно его любила! Ты спала рядом с ним несколько ночей…

– Ничего такого, о чем ты сейчас думаешь, не произошло! – ответила Киона с меланхолической улыбкой. – Ты не одна такая любопытная, Лоранс, – сегодня вечером буквально все задавались этим вопросом. Мы с Делсеном целовались и обнимались в реке Уиатшуан, а также в поезде, когда ехали в Торонто. Делсен хотел большего, но я не смогла. Я попросту побоялась, хотя мне и самой этого хотелось. Я не боялась потерять девственность, нет, – я боялась потерять свою свободу. Как бы это вам объяснить? Пока что у меня не получается… А еще я была одержима той опасностью, которая ему угрожала. Чтобы его спасти, я намеревалась пожертвовать собой и уступить его настояниям. Но он в тот вечер пришел пьяным, стал вести себя агрессивно, и мне пришлось защищаться. Однако об этом вы уже знаете достаточно много.

Киона задрожала, вспомнив об ужасах, пережитых ею на берегу огромного озера Онтарио.

– Ну ладно, ладно! – вздохнул Мукки, обнимая ее за плечо. – Все уже позади, ты вернулась, и Делсен остался жив. Давайте, девочки, поболтаем немного обо мне и Эмилии…

В три часа утра Эрмин проснулась от звуков шагов, которые были, в общем-то, негромкими и доносились из коридора на втором этаже. Она услышала, как кто-то перешептывается и как осторожно закрываются двери. Усмехнувшись, она придвинулась к спящему Тошану и, прижавшись щекой к его торсу, поцеловала. Они, улегшись в постель после вечеринки, занялись любовью и занимались ею как-то так молча, по-животному, но у нее осталось от этой их близости приятное ощущение благополучия и пресыщенности.

«Мне уже больше нечего бояться. Всем нам уже больше нечего бояться. Киона – рядом с нами!» – подумала Эрмин, снова засыпая.

Валь-Жальбер, четверг, 3 августа 1950 года

Жослин припарковал свой шикарный «Линкольн Континенталь» неподалеку от Маленького рая, но мотор глушить не стал. Оглянувшись на двух своих дочерей, расположившихся на заднем сиденье, он посмотрел на них лукавым взглядом. На переднем пассажирском сиденье стояла большая корзина, наполненная съестными припасами, предназначенными для Шарлотты и ее семьи.

– Я очень доволен этой поездкой, – сказал он. – Мне не так уж часто доводится общаться с вами обеими одновременно.

Обменявшись растроганными взглядами, Эрмин и Киона улыбнулись своему отцу. Они обе были одеты в почти одинаковые летние платья из цветной материи, купленные в Торонто – как и то платье из зеленого муслина, в котором Киона красовалась на вечеринке.

– Я первым делом навещу моего старого приятеля Жозефа! – сказал Жослин. – Раз уж я сейчас без супруги, мы сможем покурить и поболтать спокойно.

– Ты забыл об Андреа, – сказала Эрмин.

– Я отправлю ее к вам, чтобы она могла поцеловать малышей и поболтать с вами. Я приду позже.

На часах было три часа дня. Бадетта и Мари-Нутта еще рано утром сели на поезд, едущий в Квебек. Мукки вернулся в Ла-Бе в среду вечером. Что касается Лоранс, то Овид Лафлер, как обычно, приехал за ней, но настоял на том, чтобы взять с собой еще и Констана, хотя тот всячески сопротивлялся, поскольку ничуть не хотел учиться читать.

– Ну ладно, папа, пока! – сказала Киона, выходя из машины. – Не пей слишком много карибу, тем более что у Жозефа он уж очень крепкий. Подожди-ка минутку, я возьму корзину.

Эрмин, тоже вышедшая из «линкольна», наклонилась над дверцей водителя и легонько поцеловала Жослина в щеку.

– Спасибо, папа, ты прекрасно водишь автомобиль.

Он в ответ сделал такое движение, как будто приподнимает кепку, которой в действительности на его голове не было, и затем медленно поехал по поселку, изнывающему от жары и залитому ослепительным солнечным светом. Эрмин и Киона неторопливо направились к дому Шарлотты.

– Ты использовала свою способность читать наши мысли, чтобы устроить эту поездку только для нас двоих? – поинтересовалась Эрмин.

– В определенной степени – да, использовала, – ответила Киона. – Я знала, что у Лоры болит голова и что она не согласится ехать. Мысли Тошана мне и читать не пришлось: он еще вчера в обед объявил, что поедет сегодня во второй половине дня в аэропорт Роберваля. Он все еще мечтает обзавестись собственным самолетом!

– Он теперь только о гидросамолете и думает! Боже мой, я вот уже три года не могу исполнить его самое заветное желание. Он меня не упрекает, потому что я все-таки отложила денег на эту покупку, причем довольно приличную сумму. Но я стараюсь быть благоразумной. Я не решаюсь инвестировать в такие аппараты, про которые даже не знаю, благодаря какому чуду они летают.

– Мин, Тошан по меньшей мере десять раз объяснял тебе, каким образом функционируют самолеты, а особенно самолеты небольших размеров.

– Я неисправима: у меня в одно ухо влетает, а в другое – вылетает. Смотри, а вот Адель. Какая она милая!

Адель, игравшая в тени навеса, увидела их и пошла им навстречу. При ходьбе она подпрыгивала, едва не падая, потому что старалась скрыть от этих красивых женщин свою хромоту. «Бедняжка, она уже начала стыдиться своего недостатка!» – подумала Киона, чувствуя, как у нее сжимается сердце. Эрмин тоже почувствовала жалость, но, целуя ребенка, широко улыбнулась.