В хаосе, охватившем ее рассудок, Киона сумела рассмотреть, что Делсен охвачен одновременно и ненавистью, и страхом.

– Отпусти меня! – взмолилась она.

Она уже больше не хотела помогать ему и пытаться предотвратить тот несчастный случай, который, как ей казалось, должен был произойти с Делсеном и который она видела несколько раз и во сне, и в видениях, представавших перед ее взором, когда она бодрствовала. «Пусть идет по своей дороге, пусть следует своей судьбе!» – подумала она, постепенно приходя в себя и начиная мыслить уже более хладнокровно.

В палатке было темно, но она тем не менее увидела, как Делсен приспускает свои штаны. Он – с голым торсом и напряженным лицом – выглядел по-прежнему великолепно. «Демон, но такой красивый демон!» – подумала Киона, парализованная страхом. Если она станет сопротивляться, он снова начнет ее бить. Тогда она потеряет сознание и станет легкой добычей. Ей нужно было как-то перехитрить Делсена. Может, каким-либо образом его разжалобить.

– Мне плохо, – захныкала она. – Сжалься надо мной, убери колено с моего живота. Ты надавил на меня всем своим весом. Мне сейчас станет дурно.

Ей почти не нужно было притворяться: от полученных ударов тело болело, сердце сильно колотилось, и ее действительно могло вот-вот стошнить. Делсен лег на нее сверху. Его возбудившийся член коснулся ее бедер. Киона в отчаянии закрыла глаза: ей так и не пришло в голову, при помощи какой хитрости можно было бы остановить Делсена. В этот критический момент перед ее мысленным взором предстало еще одно видение, обрамленное тусклым свечением: Талу, ее мать, еще очень молодую и ослепительно красивую, насиловал очень крупный мужчина, одетый в лохмотья и угрожающий ей ножом. Лезвие этого ножа слегка касалось нежной кожи шеи. Этот бородатый мужчина в зимней одежде наслаждался совокуплением, по-звериному скалясь. Его лицо было похоже на физиономию демона.

«Что это означает? Этого не может быть, этого не происходило!» – мысленно сказала сама себе Киона.

Делсен, ободренный ее пассивностью, разорвал ее атласные трусики и попытался в нее войти. Киона вся встрепенулась и сказала слабым голосом:

– Я тоже этого хочу, позволь мне тебе помочь. Моей спине больно, под подстилкой, наверное, лежит камень. Будь нежным, Делсен!

Делсен, удивленный и слишком пьяный для того, чтобы что-то заподозрить, отодвинулся в сторону, но на всякий случай крепко схватил Киону за руку. Киона, внезапно высвободившись, с размаху ударила Делсена кулаком по носу, а затем, воспользовавшись его замешательством, выскочила из палатки и побежала к лесу. Она инстинктивно направилась в сторону, противоположную строительной площадке, потому что не хотела предстать в полуголом виде перед теми, кто вообще-то мог бы ее спасти. Уже темнело. Киона знала, что бегает быстрее многих мужчин. Ей, охваченной страхом, пришло в голову, что она побежит по следам волка – того волка, который, по всей видимости, был ее матерью, пришедшей ее предупредить.

Оказавшись под кронами больших деревьев, она почувствовала облегчение – как будто сама природа должна была теперь ее защитить и дать ей пристанище. Ее обоняние чувствовало едва уловимые запахи: запах теплой и влажной земли, запах моха, запах папоротников, запах спелых ягод черники, усеявших кусты с малюсенькими листьями.

– Мама, прости меня! – пролепетала Киона, как только осмелилась остановиться, чтобы перевести дыхание. – Ты не оставила меня одну. Раз я тебя раньше никогда не видела – а если и видела, то редко, – то это, несомненно, потому, что ты верила в меня. Мама, ты пыталась меня предупредить и ради этого дважды делала слепой. Я и в самом деле была слепа, хотя видела очень хорошо. Я ведь не смогла рассмотреть, какая черная душа у Делсена. Боже мой, как мне хочется вернуться домой, увидеться с Мин и папой!

Киона всхлипывала так сильно, что начала задыхаться. Она заставила себя успокоиться, чтобы можно было отдышаться, полностью восстановить дыхание. В ночной тишине до нее донеслись звуки поспешных шагов и ругань: похоже, приближался Делсен.

Разъярившись из-за того, что позволил этой девушке так легко себя одурачить, Делсен и в самом деле выскочил из палатки, допил виски из бутылки и бросился по следам Кионы, держа в руках топорик, которым срубал на строительной площадке мелкую поросль и который он в этот вечер принес в рюкзаке к своей палатке.

– Киона! – позвал Делсен. – Мерзкая метиска, а ну-ка вернись!

Киона поняла, что сама загнала себя в ловушку, убежав так далеко от строительной площадки, на которой ей могли бы прийти на помощь. Ли Мэй и Чен Фан наверняка бы за нее заступились. Один из них мог бы поставить в известность бригадира или кого-нибудь еще – почтенных отцов семейств, которые не поленились бы вырвать ее, совсем еще юную девушку, из когтей Делсена. Она, которую так часто хвалили за ум и сообразительность, только что совершила такую досадную оплошность.

– Ну почему я такая глупая? – тихо упрекнула она себя.

Ей от всей души захотелось, чтобы произошло какое-нибудь чудо. Хотелось испариться, исчезнуть из поля зрения этого безумца, которого она считала своим возлюбленным. Она даже попыталась мысленно предстать перед Эрмин и своим отцом, чтобы они узнали, что над ней нависла опасность. Однако у нее ничего не получилось, и она снова бросилась бежать. Ей казалось, что она видит какой-то кошмарный сон.

Вскоре она почти выбилась из сил и почувствовала, что не может бежать дальше. Ее икры и лодыжки были исцарапаны колючими растениями, а мышцы ног то и дело сводило судорогой. Киона остановилась и прислонилась к стволу клена. Делсен приближался. Он был похож на злобного демона-палача, наделенного сверхъестественной неутомимостью. Маленькую полянку, на которой остановилась Киона, освещала луна. Девушка так сильно устала, что ей было наплевать на свою судьбу. «Лечь на землю, отдохнуть, заснуть! – подумала она. – Пусть он делает со мной все, что хочет, только бы я могла закрыть глаза, прилечь и отдышаться».

Чувствуя, что горло и грудь у нее буквально горят, она капитулировала и стала робко ждать, чем это все закончится. Она осознала, что угодила в эту ужасную ловушку по своей собственной воле и что теперь ей придется за это поплатиться. Что ее удивляло больше всего – так это ее собственное неразумное поведение. С восьми лет она всегда тайно мечтала о Делсене. Она выдумала для себя иллюзорный роман, основанный на одном-единственном видении. «Когда ведут себя так глупо, всегда проигрывают, – подумалось Кионе. – Боже мой, вот он уже идет. Иисус, помоги мне, Иисус, спаси меня».

Делсен, тоже тяжело дыша, остановился. Он пыхтел так, как пыхтит во время гона американский лось, готовый броситься на своих соперников.

– Ты, мерзкая метиска, ты заставила меня бежать! – проревел Делсен. – Ты думала, что способна меня перехитрить? Теперь ты не уйдешь далеко, и я смогу добиться от тебя того, что мне нужно.

Делсен снова зашагал по направлению к Кионе. В правой руке он держал топорик с блестящим лезвием. Киона попыталась найти для себя какое-либо укрытие и, ничего не найдя, подумала, что попытается разжалобить Делсена и ради этого попросит у него прощения. Может, тогда он не станет ее бить. Однако ее гордость тут же отмела мысли о подобном пресмыкании. Охвативший ее ужас неожиданно сменился гневом.

– Не оскорбляй меня! – крикнула она Делсену. – Ты сделаешь то, чего ты хочешь от моего тела, но моя душа и сердце останутся для тебя недоступными. И имей в виду, что, если ты осмелишься ко мне прикоснуться, я обрушу на тебя гнев наших предков!

– Прекрати нести тарабарщину, Киона! – заорал Делсен, снова останавливаясь.

Киона увидела, как он взял поудобнее свой топорик и бросил его в ее направлении. Топорик вонзился в ствол дерева в нескольких сантиметрах от ее головы. Киона попыталась было схватить этот топорик, но Делсен, бросившись на нее, не позволил ей этого сделать. Вытащив топорик из ствола, он обхватил Киону за талию, крепко поцеловал в губы и затем больно укусил ее за нижнюю губу. Горьковатый вкус крови вызвал у нее отвращение.