«Мама, если ты пришла, если ты наконец пришла, то наверняка для того, чтобы предупредить меня о какой-то опасности!»

Киона, почувствовав, что к горлу у нее подступает ком, а голова начинает кружиться, опустилась на колени возле костра. Ей стало холодно, очень холодно, а ее взор затуманился.

«Я ничего не вижу – как в Валь-Жальбере, когда я шла к “сахарной хижине” Жозефа Маруа, – подумала Киона. – Но почему?»

Она легла на бок и прижалась щекой к земле. Ее сердце лихорадочно заколотилось, и ей даже показалось, что она вот-вот умрет. Перед ее мысленным взором предстала сцена неслыханной жестокости: Делсен наносил удары ножом священнику – лысому и очень худому старику, который сжимал в руке распятие, висевшее на цепочке на его шее.

«Нет, нет, нет! – запричитала Киона. – Нет, только не это!»

Затем она увидела этого священника лежащим на больничной койке. Его тело было перебинтовано, и над ним склонилась медсестра. Киона поняла, что раны не были смертельными.

Ужаснувшись увиденному, она стала всхлипывать. Однако к ней снова вернулось зрение, и ей уже не было холодно. Она поспешно протянула руку в ту сторону, где только что стоял волк. Но он уже исчез.

«У меня была галлюцинация, не более того. Или же это духи посылают мне такие видения, чтобы вызвать у меня страх. Но это все неправда, неправда!» – сказала Киона самой себе, вставая.

Уже поднявшись на ноги, она увидела, что по тропинке по направлению к ней идет Делсен. Он пошатывался из стороны в сторону и выглядел очень веселым. Киона догадалась, что он выпил спиртного. Она впервые видела его пьяным, и все ее существо возмутилось против этого. Гнев и негодование открыли ей глаза, и она увидела, что на самом деле представляет собой ее возлюбленный.

«Что я наделала? – мысленно спросила она себя. – Как я могла быть такой слепой, такой глупой?»

Делсен в этот момент окликнул ее сиплым голосом, не похожим на его собственный:

– Эй! Киона, я уже иду! Я думал о тебе весь день, красавица моя, и ты знаешь почему!

Делсен сбросил со своих плеч серый полотняный рюкзак Кионы, который он взял еще утром, и достал из него бутылку виски. Откупорив ее и бросив пробку в траву, он сделал большой глоток.

– Ложись, я сейчас приду, – сказал он, подмигивая.

– Нет, – резко ответила Киона. – От тебя воняет спиртным и потом. Лучше пойди проспись.

– А как насчет того обещания, которое ты дала мне утром? – усмехнулся Делсен. – Ты ведь мне кое-что обещала. Так что бегом в постель!

– Делсен, мне за тебя стыдно. Неужели у тебя была какая-то необходимость напиться именно в этот вечер? Мне нужно с тобой поговорить, это важно, и нужно, чтобы ты меня выслушал. У меня есть кофе. Он холодный, но от него ты, возможно, немножко протрезвеешь.

Делсен в ответ лишь обхватил девушку руками за талию и попытался поцеловать ее в губы. Киона стала яростно сопротивляться, не подозревая о той опасности, которой она себя подвергает.

– Когда-нибудь, возможно, и свершится то, к чему ты так стремишься. Когда-нибудь, но не сейчас, – сказала Киона суровым тоном. – Я считала тебя пострадавшим, считала тебя человеком, которого нужно спасать и о котором нужно заботиться, но теперь я понимаю, что ты этого не заслуживаешь. Делсен, ты ранил ножом священника, причем старика, да? Ты ведь вроде бы скрываешься от полиции из-за каких-то мелких краж, совершенных тобой в различных местах. А может, по какой-то иной причине? Рассказывай! Я тебя видела!

Ошарашенный данным обвинением, Делсен замер и посмотрел на Киону недоверчивым взглядом.

– Такого не может быть, ты не могла меня видеть, – пробормотал он. – Кто тебе рассказал об этом? Полиция узнала обо всем и рассказала китайцам?.. А я, может быть, даже горжусь тем, что совершил, понятно? Ты что, забыла о том, что монахи делали с нашими братьями в интернате?

Он посмотрел на Киону с угрозой. Ей следовало бы броситься наутек, поскольку он сейчас выпустил ее из рук, но она не могла этого сделать: ей очень хотелось узнать правду, хотелось победить в себе то чувство, которое она испытывала к этому юноше вот уже несколько лет.

– Этот старый священник – хороший человек, очень хороший, я это чувствую. Если ты хочешь отомстить за то, что тебе довелось пережить, нападай на того, кто действительно в этом виноват, то есть на монаха Марселлена, а не на первого попавшегося священника. Паршивых овец в большом стаде служителей церкви отнюдь не много. Среди священников нашей страны есть самые настоящие святые, и они не должны отвечать за грехи тех, кто нарушает свою клятву творить добро.

Делсен с туповатым видом посмотрел на нее своими оленьими глазами, а затем криво усмехнулся.

– Заткнись! – рявкнул он. – Хватит с меня твоих разговоров и твоих красивых слов!

Однако затем он, оробев от выражения лица Кионы, отступил на шаг назад. Ее изящные черты исказились, и она на какое-то время перестала быть самой собой. С ней происходило нечто такое, чему не раз доводилось быть свидетелями Жослину и Эрмин. Она сейчас совсем не была похожа на себя и казалась существом непонятно какого возраста, наделенным даром, происхождение и значимость которого были Делсену неведомы.

– Проклятая ведьма – вот кто ты такая! – наконец процедил сквозь зубы Делсен.

– Мне плевать на то, кто я такая! Я уже привыкла к тому, что ко мне относятся как к ведьме. А вот ты – обманщик и вор. Ты позоришь наших предков, наш народ. Твоя красота скрывает то, кем ты являешься на самом деле. Ты – демон, гнусный демон. А я еще, как какая-нибудь дура, тебе все прощала: и то, что ты украл собаку Тошана, чтобы ее продать, и то, что ты украл моего коня… Получается, ты просто пользовался моей наивностью и слепотой. Ты всегда ими пользовался.

– Да заткнись же ты наконец! – вспылил Делсен.

Его вдруг охватил неудержимый гнев, и он бросился к Кионе, схватил ее за левый локоть и несколько раз ударил по лицу. Киона от этих сильных ударов едва не потеряла сознание.

– Я тебе покажу, как я обращаюсь с девками вроде тебя, – проревел Делсен, заставляя Киону опуститься на колени.

Без особого труда он затащил ее в палатку, по-прежнему держа за локоть и ухватив другой рукой еще и за волосы. Швырнув ее на подстилку, служившую им матрасом, он стал бить ее по животу, лицу и груди. Его охватило бешенство: лицо перекосилось, взгляд стал обезумевшим, а губы растянулись в почти зверином оскале.

Киона от боли испытала такой ужас, что не могла произнести ни слова. Ей показалось, что она вернулась на восемь лет назад, в карцер школы-интерната, в котором она стала жертвой извращенной похоти монаха Марселлена, причем, как ни странно, именно один из индейских детей, тоже ставших там такими жертвами, теперь пытался ее изнасиловать. А может, даже убить.

«Его душа – черная, да, абсолютно черная, – подумала она. – Бабушка Одина была права».

Ей нужно было сейчас закричать. Да, нужно было закричать, причем погромче. Ее крики наверняка кто-нибудь услышал бы. И пришел бы ей на помощь. Перед ее мысленным взором снова появился волк, стоящий в камышах. Если в нем обитает дух Талы, этот зверь может прибежать сюда и спасти ее, Киону!.. Однако ей никто не поможет. Сегодня ведь суббота, и многие рабочие, покинув свои бараки и палатки на строительной площадке, отправились в соседнюю деревню выпить пива и развлечься игрой в карты. Те, кто остался в лагере, занялись тем же самым.

Делсен прижал Киону к земле коленом. Он уже больше не скалился – он был серьезным, спокойным и похожим на жреца какой-то древней цивилизации, собирающегося совершить жертвоприношение своим богам, жаждущим крови.

– Умоляю тебя, Делсен, не делай этого, – наконец сумела выдавить из себя Киона.

Ее дрожащий голос не только не остановил Делсена, а наоборот, подтолкнул того действовать активнее.

– Ты уже не такая гордая и не такая красивая после того, как я слегка обработал твое личико. Веди себя тихо, иначе прикончу. И еще кое-что: того старого священника я пырнул перочинным ножиком – маленьким перочинным ножиком, от которого никакого серьезного вреда быть не может. У этого старика, я думаю, просто останутся шрамы – только и всего… Да, я выпил алкоголя, я люблю пить, и если бы у меня была такая возможность, я выпил бы еще больше.