– Было ли известно вам, при каких обстоятельствах был произведен этот аборт? – спросил судья.
– Нет. Об этом я узнала позднее.
– Прекрасно. Теперь я прошу выйти мадемуазель Николь Гоно!
Прежде чем сесть на свое место, Леонора посмотрела на Анжелину и удивилась тому, что та выглядит невозмутимой и отстраненной. Расстроенный Луиджи наклонился к Жану:
– Будь прокляты эти судьи с их круговой порукой! Он ни о чем не стал ее спрашивать! Пенсон добился, чтобы его любовницу оставили в покое.
– Посмотрим, что будет дальше, аристо, – шепотом отозвался горец.
К барьеру вышла горничная – в черном платье, с серьезным выражением на хитроватом личике. Она тоже принесла свидетельскую присягу. Когда судья обратился к ней, в его тоне слышалась ирония:
– Мадемуазель Гоно, не могли бы вы рассказать суду, как узнали о правонарушении, совершенном Анжелиной де Беснак?
– Я услышала, как она исповедуется в соборе Сен-Лизье…
В зале зашептались, послышались возмущенные возгласы. Встревожились горожане не без причины. Неужели и исповедаться нельзя, не опасаясь огласки? Если так пойдет дальше, грехи, в которых ты повинился перед священником, станут обсуждать все соседи!
– Это не моя вина, что у меня такой тонкий слух, – заявила служанка. – Я не подслушивала нарочно. Просто повитуха Лубе громко говорила.
– Мадемуазель Гоно, вы ведь не станете отрицать, что нужно подойти к исповедальне достаточно близко, чтобы услышать голоса, в то время как правила благопристойности предписывают прихожанам этого не делать, – насмешливым тоном проговорил судья.
– Не стану. Скажу только, что мне стало стыдно, и я никому не рассказывала про это по меньшей мере полгода, господин судья. А потом, когда мадам Лезаж захотела навредить повитухе из ревности, я ей и рассказала.
И снова публика возгласами выразила свое неудовольствие. Дело представлялось не в таком свете, как ожидали многие. Слова «ревность» уже было достаточно, чтобы посеять в душах зерно сомнений.
– Я требую тишины в зале! – провозгласил судья Мюнос. – Благодарю вас, мадемуазель Гоно, этого достаточно. Теперь я вызываю мадемуазель Розу Бисерье.
Не чувствуя под собой ног от страха, Розетта встала и подошла к барьеру. Анжелина послала ей ободряющую улыбку, но из задних рядов послышались оскорбления и грязные ругательства.
– Тишина! Или я прикажу вывести публику! – крикнул судья. – Я не потерплю хулиганства в зале суда! Мадемуазель Бисерье, я понимаю, вам нелегко, но я все же прошу вас рассказать суду о трагических событиях, подтолкнувших вас к совершению аборта.
– Но ведь вы уже все знаете, – тихо проговорила девушка. – Я все рассказала на допросе.
– Вам следует рассказать еще раз, мадемуазель. Это важно.
Взволнованный Виктор Пикемаль опустил голову, и его мать, также пребывавшая в смятении, взяла его за руку. Дениза, которая осталась в живых и стала мамой маленького Альбера только благодаря Анжелине, шепнула брату на ухо, что нужно быть мужественным.
– Что ж, я расскажу, – начала Розетта. – Прежде чем поступить на службу к Анжелине, которая всегда относилась ко мне как к своей сестре, я с лихвой хлебнула несчастья, господин судья. Наша мать умерла, когда мы с сестрой Валентиной были еще маленькие. Отец стал пить по вечерам, а потом стал приставать к сестре. Ей тогда было четырнадцать. Он стал ее насиловать, обращался с ней, как будто она – его жена.
Розетта умолкла, вспомнив все это. Судья мягким тоном попросил ее продолжать.
– Сестра родила троих детей, и люди думали, что это – наши братья. По сути, так оно и было, ведь у нас был один отец. Я заботилась о них как могла. Когда мы перебрались в Арьеж, Валентина должна была родить четвертого малыша. Сил у нее совсем не было, и мне казалось, что ей хочется умереть. Тогда я и познакомилась с Анжелиной. У нее еще не было диплома, но она пошла со мной в трущобы, в которых мы жили, чтобы помочь моей сестре разродиться.
Каждое слово Розетты резонировало в глубокой тишине зала. Люди вслушивались в напевный голос девушки, описывавший невыносимую мерзость того, что с ней случилось, ее ужас и ее отчаяние.
– Когда отец стал приставать ко мне, потому что сестре нездоровилось, я сбежала, – продолжала девушка уже более уверенным тоном. – Я жила на улице, голодала, и мне случалось воровать еду. Но даже такая жизнь казалась мне лучше, чем тот кошмар, что ждал меня дома. Глядя на мучения сестры, я дала себе слово, что со мной отец такого нет сделает. Мне хотелось остаться чистой, господин судья. Это стало для меня навязчивой идеей.
Какая-то женщина в зале достала носовой платок, следом за ней – вторая. У Жана Бонзона от жалости сжалось сердце. Это был первый раз, когда он видел Розетту. И даже Оноре Лезаж вздыхал – боль, которая слышалась в голосе юной обвиняемой, заставила расчувствоваться даже его. Далее Розетта рассказала, как они с Анжелиной случайно встретились на улице де Люшон, и та взяла ее к себе. Наконец рассказ подошел к трагическим событиям прошлого лета. Жерсанда с Анжелиной привезли девушку в Сен-Годан, где жили ее старшая сестра и родитель-изверг.
– Я была так рада, так довольна собой! Теперь я получала жалованье и из этих денег накупила Валентине пирожных и разных безделушек. Они жили вдвоем с отцом, который тогда работал на кожевенном заводе. Наших братьев к тому времени отец уже отдал в приют. Я мечтала рассказать Валентине, что я учусь читать, что с прошлым покончено. Но дверь оказалась закрыта – та, что выходит на улицу. И тогда я вошла через заднюю дверь и увидела… увидела сестру – мертвую, на полу, в луже крови. В комнате стояла жуткая вонь, летали мухи. Меня словно обухом по голове ударили. Не знаю, как я устояла на ногах…
Тишина в зале стояла почти что благоговейная, люди слушали, затаив дыхание. И вдруг юная девушка зарыдала в голос. Судья перевел взгляд своих черных глаз на Розетту, и Анжелина с облегчением прочла в них бесконечное сострадание.
– Отец был дома, только в другой комнате. Он так напился, что ничего не соображал. Думал, что Валентина не встает, потому что ленится работать. Потом он взъелся на меня. Я испугалась, растерялась… На этот раз я не смогла убежать. Все случилось так быстро – он меня схватил, ударил, швырнул на пол и… он это сделал, он посмел меня… Господин судья, если бы я не забеременела, никто бы никогда об этом не узнал. Я бы ушла в монастырь или осталась жить в доме Анжелины, ведь она – самый лучший человек на земле. И потому, что она самая добрая, ей и приходится сейчас из-за меня страдать!
Дрожа всем телом, Розетта в волнении вцепилась пальцами в перила ограждения, как если бы боялась упасть или быть унесенной порывом ветра.
– Когда я узнала, что отец сделал мне ребенка, я решила покончить с собой и спрыгнула с ограды, но отделалась лишь переломом ноги. И мне пришлось все рассказать Анжелине. Она одна могла избавить меня от этого ребенка. Но, как я ни умоляла, она отказывалась. И тогда я сказала, что все равно что-то с собой сделаю, что не буду жить.
Вскоре рассказ девушки подошел к концу, породив у слушателей массу эмоций.
Судья Мюнос поблагодарил Розетту. Тяжело дыша, вся в слезах, девушка вернулась на свое место. Испытание, которого она так боялась, осталось позади. И не облегчение она сейчас испытывала, а странное, головокружительное ощущение свободы. Ей ни капельки не было стыдно, и, каким бы мучением ни было вспоминать весь этот кошмар – худшие дни ее недолгой жизни, – душу ей согревала уверенность, что это следовало сделать хотя бы ради Анжелины.
– Все закончилось, моя хорошая, теперь можно и успокоиться! – сказала ей Анжелина. – Ты держалась молодцом!
– Теперь мне легче. Ты права, все закончилось!
Далее заседание пошло по накатанной колее. Судья опросил свидетелей – почтенного доктора Бюффардо, лечившего Розетту после перелома, и Виктора Пикемаля. Юноша вышел свидетельствовать в форме, одним своим видом внушая доверие. Его семью в Сен-Жироне хорошо знали и уважали. Он был решительно настроен поддержать невесту. С энтузиазмом он рассказал присутствующим, как они с Розеттой познакомились и как, по прошествии некоторого времени, она открыла ему свою страшную тайну, уверенная, что он отвергнет ее, не станет связывать судьбу с такой, как она, – обесчещенной, недостойной любви.
