– Я спала, но этот господин, сын той городской дамы, так барабанил в ставень, что я проснулась. Моя комната в пристройке, с другой стороны дома. И как только он нашел мое окно… Ой, какой славный малыш!

В глазах служанки Анжелина прочла любопытство, но и настороженность, что ее не удивило: сельские жители традиционно относятся к иностранцам с опаской. Поэтому она поспешила дать необходимые объяснения:

– Мадам Деплант родилась в другой стране, за морем, – в Индокитае. Но вы спокойно можете с ней говорить, она понимает наш язык.

– Вон оно что… Я ее только теперь увидела. Когда это семейство приехало, в комнаты их отвела сама хозяйка. А я тогда была на кухне. Чем я могу помочь?

Анжелина медлила с ответом. Она перевязала пуповину и обрезала ее, затем вынула из своего рабочего саквояжа инструменты, необходимые для сшивания промежности.

– Нужна теплая вода. Мыло у меня есть.

– Воды я принесу, на печи стоит целая кастрюля. Хозяйка с вечера приказала поставить ее греться, я и поставила.

После этого краткого диалога служанка удалилась. Мари-Люсиль громко всхлипывала на кровати.

– Вы должны радоваться, а не плакать, – тихо сказала ей Анжелина.

– Я знаю, что не должна плакать, простите меня! Господь послал мне здоровую дочку, и вы так добры ко мне, вы называете меня Ан-Дао… Меня никто и никогда не называл этим именем!

– Прошу, не надо плакать! Скоро вы ощутите напряжение внизу живота, и это будет означать, что отходит плацента. Мне нужно провести кое-какие манипуляции, чтобы нежная плоть ваших интимных органов поскорее зажила. Это быстро и не больно. Я обработаю ранки лосьоном, который снимает боль, и вы почти ничего не почувствуете. Потом мы приведем вас в порядок, и я пойду и обрадую вашего супруга известием о том, что у него родилась красивая дочка. Хотя, думаю, он и сам вот-вот постучит в дверь. Нужно быть глухим, чтобы не услышать громкий крик новорожденной!

Анжелина говорила все это, удивляясь про себя: прошло уже несколько минут, а из коридора не доносилось ни звука. Ни мсье Деплант, ни его мать не спешили прийти посмотреть на роженицу и дитя. Новорожденная же больше не кричала. Приоткрыв свои азиатские раскосые глазки, она только тоненько попискивала. Повитуха прислушалась, ожидая услышать шаги мадам коммерсантки и ее сына.

Роженица словно прочла ее мысли.

– Они наверняка слушают за стеной! Только они не придут: им нужен мальчик, а родилась девочка.

Эти странные речи и выражение испуга, которое снова появилось на лице молодой женщины, всерьез встревожили Анжелину. Судя по всему, в этой семье происходило что-то странное. Прошла еще четверть часа, и за это время матка роженицы благополучно извергла из себя плаценту.

– С вашего позволения, я и впредь буду называть вас Ан-Дао, – проговорила Анжелина вполголоса, не отрываясь от своего занятия, – она как раз работала иглой с ниткой.

– Спасибо! Мне приятно слышать имя, которое дала мне мать, оно утешает меня в моей печали.

– Ан-Дао, если эти люди, эти Депланты, дурно с вами обращаются, скажите мне об этом сейчас, пока они не пришли! Вы их боитесь, я это чувствую, и в ваших словах столько отчаяния…

Все, что нужно было сделать для роженицы, было сделано. Оставалось обмыть новорожденную и спеленать ее.

– Анжелина, пожалуйста, подойдите! – тихо позвала загадочная пациентка. – Вам я могу сказать правду. С того дня, как мы приплыли в Марсель, ни от кого я не видела столько доброты, как от вас…

Служанка, войдя в комнату с двумя ведрами (в одном была горячая вода, а в другом – холодная), отметила про себя, что вид у повитухи какой-то странный.

– Спасибо, мадемуазель! Вы можете вернуться к себе. Я останусь с мадам Деплант и, если понадобится, подремлю в этом вот кресле.

– Как знаете, мадам, но вам придется заплатить за ночь, иначе хозяйка с меня три шкуры сдерет.

– Мы это уладим. А сейчас я пойду и сообщу супругу мадам и ее свекрови, что мать и дитя чувствуют себя прекрасно. Они сейчас в соседней комнате, справа по коридору, верно?

– Да, мадам. Но свет там не горит, и мсье уже спит, если судить по храпу… Я бы на вашем месте дождалась утра.

Еще через полчаса Ан-Дао уснула, прижимая младенца к груди, а Анжелина опустилась в кресло и задумалась. Теперь ей было известно все, и не нашлось бы слов, чтобы выразить испытываемые ею возмущение и ярость. С ее точки зрения поведение этих людей было отвратительным, даже преступным, и она не собиралась закрывать на это глаза. Правда, способа отнять Ан-Дао у ее так называемой «семьи» она еще не придумала. В одном она была уверена: нельзя терять ни минуты!

В доме на улице Нобль, четырьмя часами позже

Было пять утра, когда звонкий лай Мсье Туту заставил Октавию выбраться из мягкой постели. Ворча, она поправила свой ночной чепец и потянулась, стряхивая остатки сна. Пудель между тем уже скребся в дверь спальни Жерсанды. Решив, что песик соскучился по хозяйке, Октавия открыла ему дверь.

– Угомонись, маленький безобразник, иначе разбудишь мадемуазель!

– Что там, Октавия? – спросонья пробормотала хозяйка дома.

– Все хорошо, мадемуазель, спите спокойно! Я выведу Туту во двор. Похоже, ему приспичило!

Зевая на ходу, домоправительница дошла уже до входной двери, когда из глубины дома вдруг послышалось приглушенное мяуканье.

– Неужели кошка в дом пробралась? – сердито воскликнула она.

Только она взялась за ручку двери, за которой располагалась внутренняя лестница из тесаного камня, как со стороны гостиной донесся все тот же странный звук.

– Пресвятая Дева! Неужели я совсем из ума выжила?

– Октавия, не говори глупостей! Иди лучше сюда! – позвал ее знакомый голос.

– Энджи? Ты как тут очутилась?

Радостно виляя хвостом, пудель ринулся в гостиную. Вскоре и Октавия вошла в залитую блеклым рассветным светом комнату. Увидев лежащую на диване молодую женщину, такую миниатюрную, что ее можно было принять за ребенка, она заморгала от изумления. Рядом с диваном стояла Анжелина, и на руках у нее был младенец.

– Энджи, ущипни меня, чтобы я проснулась! – пробормотала пожилая дама. – Почему ты оказалась в доме в такую рань и как ты вошла?

– Ты разве забыла, что ключи всегда у меня в саквояже? Октавия, дорогая, сейчас мне нужно уйти. Когда вернусь, все объясню. Прошу, присмотри за малышкой и за ее мамой. И приготовь для гостьи что-нибудь вкусное. Только пока ни о чем ее не спрашивай, я сама отвечу на все вопросы, когда вернусь. Могу я на тебя рассчитывать?

– Можешь, но мадемуазель удивится, когда…

– Конечно она удивится! Скажи ей, что у меня не было выбора. И, во имя христианского милосердия и Христа-Спасителя, сделай, как я прошу! Ан-Дао, это Октавия. Не бойтесь, здесь вы в полной безопасности!

Едва увидев лицо незнакомки, Октавия в испуге отшатнулась.

– Но… как…

И она в недоумении повернулась к Анжелине.

Но дверь за повитухой уже закрылась.

В таверне местечка Ториньян, через час

Анжелина привязала уздечку к низкой ветке яблони на лугу у реки, решив, что незачем вести лошадь в конюшню. Погладив Бланку по шее, она сказала:

– Отдохни пока, моя красавица! Этой ночью тебе пришлось потрудиться. Дома я угощу тебя овсом, но придется немного подождать. Я скоро!

Все четыре километра пути повитуха проговаривала про себя слова, с которыми намеревалась обратиться к Юберу и Морисетте Деплант. Теперь, когда решающий момент настал, она мысленно обратилась к своей матери, Адриене: «Мамочка, ты смотришь на меня из рая, я знаю! Пожалуйста, дай мне сил и смелости спасти Ан-Дао и прогнать этих людей прочь! Мамочка, я до сих пор не могу поверить, что такое вообще бывает…»

Перекрестившись, Анжелина с тревогой посмотрела на печную трубу на крыше таверны, из которой валил серый дым. День только занимался, но в общем зале уже хлопотали прибиральщицы. После недолгого колебания Анжелина вошла в заведение. Вид у нее был совершенно безмятежный. Хозяйка таверны, смотревшая на догорающий в очаге огонь, выпрямилась, повернулась и посмотрела на нее с удивлением.