Вода покрылась тонкой корочкой льда, а затем во мгновение ока промёрзла до самого дна. Словно стекло наполнило чашу. Прошло несколько томительных секунд – девушки боялись шевелиться или хотя бы дышать – и вдруг лёд треснул и разлетелся на множество маленьких осколков, которые тут же исчезли. Чаша опустела.

– Нэйры, – медленно и непривычно серьёзно сказал голос, – это может означать лишь одно. Ваша подруга мертва.

Свет. Ослепительно яркий свет, будто она внутрь лампочки попала. В таком количестве свет не лучше тьмы – ничего не видно, ничего нет, лишь сияющая белая пустота вокруг. Вокруг – и внутри, прохладным серебристым потоком, мириадами искрящихся пузырьков. Щекочет, тревожит, умиротворяет, оживляет – свет, удивительный свет.

«Где это я?»

– Благодари небеса, что ты есть хоть где-то, – ответил мыслям глубокий нежный голос. Она сразу узнала его, но различить говорившую в окружающем светохаосе не смогла. – Хотя «есть» – не совсем верное слово.

«Что ты имеешь в виду?»

Воцарилось молчание.

«Эй!»

– Ты умерла, – наконец ответила птица. – Более того, та же участь почти постигла и Лиэрту. Едва ли её смог бы убить собственный кинжал; дело, несомненно, было в руке, нанёсшей удар.

«Как это – умерла? Разве всё, что происходит в Испытании, не… понарошку?»

– Всё происходит в разуме испытуемой, но, конечно, не «понарошку». Зачем, по-твоему, вообще нужны Испытания?

«Ну, не знаю… Чтобы нас помучить?»

– Чтобы завершить соединение человеческой души и Нэйры. После окончания Испытания личность становится целой, хоть память предыдущей жизни и не возвращается. Так произошло с Виолеттой-Недалионой, Эвелин-Риланой, а теперь ещё и Лили-Фиос.

«Но только не со мной, да?»

– Да. Ритуальное самоубийство должно было продемонстрировать способность к самоотречению, самопожертвованию, а эти черты, в свою очередь, позволили бы предположить, что, возможно, твоя душа сможет развить другие навыки и качества Лиэрты, помимо разрушительной силы.

«То есть? Я что, не должна была этим самым просто выкинуть себя из нашей с Лиэртой личности?»

– Нам было необходимо, чтобы ты так думала. Впрочем, сейчас это вряд ли имеет значение, поскольку ты мертва, а Лиэрта всё равно что мертва – без тебя ей теперь не возродиться.

И снова молчание. В разуме Изабеллы метались осатаневшие мысли. Так значит, она провалила Испытание! Вот же неудачница! Но вот это вот всё «самопожертвование», вот это вот «самоотречение»… Не слишком ли многого они от неё хотели? Других-то девчонок не заставляли отказаться от самих себя!

– Чем больше сила, тем больше ответственность, – прокомментировала невысказанные возражения птица. – Нэйра Звёзд должна быть свободна от эмоций, иначе она не сможет выполнять свою работу. До перерождения Лиэрта именно такой и была – но не ты, как выяснилось. А ведь мы с детства заставляли тебя контролировать чувства.

«То есть? Вы готовили меня с детства?!»

– И тебя, и других Нэйр. Это было необходимо.

«Но если я такая гадкая, несдержанная и провалившая Испытание, зачем ты тогда сейчас со мной возишься?»

– Потому что надежда для тебя ещё есть.

«Это какая же надежда? Я ведь мёртвая!»

– Ты можешь родиться заново. Ты на границе между смертью и жизнью, и это – единственное место или, если угодно, состояние, в котором твоё могущество безгранично. Здесь ты можешь сотворить всё, что угодно, одной лишь силой мысли. В том числе и выход.

«Выход – это звучит заманчиво… Он тут таки есть?»

– Он тут может быть. Но вряд ли захочет открыться тебе.

«Захочет? Он что, типа живой? Но если я всемогуща, почему не могу просто повелеть ему появиться?»

– Можешь, – заверил голос. – Но он не обязан повиноваться.

«Софистика, блин, какая-то. Как же тогда…»

– Ты должна овладеть собой, установить в душе мир, равновесие и гармонию.

«Но как…»

– И не забудь отыскать вторую половину своей личности – Лиэрту. Только вместе вы сможете вернуться.

«Да как же мне…»

– Прости, больше подсказывать не могу. Но я верю в тебя. Удачи.

«Эй, птица… Птичка! Ты здесь?»

Ответа не было.

«!»

Материться в копне сияющего света – это что-то новенькое. Так она никогда не делала. Ей до такой степени понравилось, что несколько минут она просто не могла остановиться! Наверно, это очень пошло – умереть и сразу же начать сквернословить. Но такова была её натура… гадкая и несовершенная человеческая натура… а некоторых горбатых и могила, как выяснилось, не исправляет.

«Однако же выход! Где ты, родной? Ути-ути-ути… Гули-гули-гули… Цып-цып-цып! М-да, похоже, никак я от общения с птыцкой не отойду… Выходы, наверно, по-другому надо звать? Хмм…. Выход-выход, повернись к свету задом, ко мне передом! Передом… Да, именно передом!… Что-то не помогает. Выход-выход, стань передо мной, как лист перед травой! Как х… Хотя нет, обидится ещё… Со слов птыцки он таким своевольным получается. Ох, что-то я не так делаю. Она сказала – привести себя в равновесие. Ну, и как прикажете это делать, если я вообще ничего не вешу? Издевательство-то какое! Задолбали дурацкие Испытания и птицы эти нелепые!.. Ладно, так я отсюда не выберусь. Мне же надо сначала Лиэрту отыскать. Может, стоит этим и занятьcя, походить тут, по углам позаглядать? Хотя какие тут нафиг углы? Ладно. Похожу так. Только мне бы всё-таки мануал по тому, как ходить…»

Ходить было невозможно. В этом месте не было ни того, по чему ходить, ни того, кому ходить. В некотором роде там не было ничего, и самого этого места тоже не было. Изабелла могла лишь видеть вездесущий, душераздирающе прекрасный, слепяще белый свет.

Девушкой овладело лихорадочное веселье. На первый взгляд, это казалось странным и безумно нелогичным, ведь она только что узнала о собственной смерти, но, на самом деле, именно в этом и заключалась причина её необычайно хорошего настроения. После того, как ты умер, терять уже нечего, и, что бы ты ни делал, хуже не будет.

То есть, разумеется, это Изабелла так решила.

Как бы то ни было, она не ощущала ни грусти, ни тоски. Времени у неё было сколько угодно, потому что в месте, которого нет, времени быть не может как такового. Отсутствие тела, безусловно, казалось очень непривычным, но не причиняло никаких неудобств. Слова птицы о том, что Изабелла может создать всё, что угодно, силой мысли, вдохновляли и внушали оптимизм.

«О! Да я же просто могу представить тут выход! Сейчас нарисую в воображении дверь, она и появится! Ну, то есть если я правильно поняла слова птыцки, конечно… А там, возможно, и Лиэрта подтянется. И где она тут бродит? И, интересно, как… Ладно. К делу.»

Изабелла сосредоточилось и постаралась представить в сияющем пространстве перед собой дверь. Ничего не произошло. Она попробовала ещё раз, и ещё, и ещё – всё безрезультатно. Что-то она делала не так, но что?

«Может, птыцка подшутить решила? Хотя на неё это не похоже. Наверно, это я косячу. Знать бы ещё, в чём».

Ослепительно белая пустота молчала. Это начинало немного раздражать. Изабелла никогда не отличалась общительностью, но здесь было слишком уж одиноко.

«Но я ведь не одна, где-то здесь застряла и Лиэрта. Как её отыскать? Нет, надо сосредоточиться на выходе. Наверно, я просто представляю его недостаточно отчётливо. Попробую детализировать».

Но где искать детали для воображаемой двери? Поразмыслив, Изабелла решила взять за основу вход в свою комнату в общежитии, благо его она помнила более, чем хорошо. Сказывались долгие бессонные часы, в течение которых она пялилась на окаянную дверь – изжелта-белую, обшарпанную, с многочисленными надписями, похабными и дурацкими.

Девушка начала с левого нижнего угла. Представила прямоугольный треугольник сходящихся деревянных балок, покрытых неровной резьбой, выступающие гвозди, полосы пыли – и вдруг воочию увидела этот кусочек прошлой жизни перед собой, прямо в белом свете. Изабелла так удивилась, что перестала думать о выходе – и видение тут же исчезло. Так девушка поняла, что должна всё время держать в голове то, что хочет создать.