Смешанный с запахом грозы. Пронзительное сочетание свежего, бодрящего аромата озона – и густого, терпкого, металлического запаха крови.

И люди, повсюду люди… вернее, то, что от них осталось.

Возле правой ступни Изабеллы – белая рука, совсем недавно принадлежавшая юной женщине. Разум Изабеллы машинально подмечал мелкие детали: ссохшиеся обрывки вен и артерий, сломанную желтоватую кость, чёрную грязь под посиневшими ногтями. В душе девушки, словно мчащийся с горы снежный ком, нарастало неизъяснимое чувство, лихорадочная смесь ужаса и отвращения, – нарастало и готовилось вырваться в крик.

Но крика не было. Изабелла перевела дыхание, облизнула пересохшие губы. Это должно быть её испытание, а значит, всё, что она видит вокруг, нереально.

А значит, где-то поблизости летает сияющая белая птица.

Изабелла огляделась, усилием воли заставляя себя не обращать внимания, не замечать бесчисленные тела людей, небрежно, словно сломанные игрушки, раскиданные вокруг. Она не хотела видеть, – но видела, и отныне её кошмары обогатятся новыми подробностями.

Ни крови, ни разбросанных по асфальту внутренностей, ни запаха тлена, ни вьющихся мух. Всё очень аккуратно. Аккуратно оторванные конечности. Аккуратно переломанные тела. Будто это не живые люди, а куклы, с которыми всласть наигрался жестокий малыш. И глаза кукольные: пустые, мёртвые глаза. Вот только лица искажены страданием и болью. Куклы такими не делают.

И тишина, глубокая, абсолютная тишина, такая, что дыхание кажется громом, и пространство содрогается со стуком сердца.

А птицы нет.

Изабелла стоит посреди хаоса и ждёт – её появления, кары небесной, точных инструкций, ну хоть чего-нибудь! Но ничего не происходит. Застывший кошмар кругом, запахи грозы и крови, и безмолвие.

Глаза закрыты, голова опущена вниз, кулаки сжаты. Привычная поза. Свернуться бы сейчас калачиком, обняв коленки, и тихонько заплакать. А ещё лучше – прижаться крепко-крепко к любимому тёплому боку, глубоко вдохнуть родной запах, почувствовать себя наконец-то в безопасности, наконец-то любимой – и дома…

Но нет. Ты же взрослая, не так ли? Тебе не пристало скучать по маме, уже давно нельзя, нет. Скрепи же сердце железным ободом.

Отрешаться от происходящего, отрезать от личности нежную, уязвимую эмоциональную часть Изабелла научилась ещё в детстве. Ей пришлось овладеть этим сложным искусством за несколько минут – тех минут, когда она стояла у гроба матери и в последний раз смотрела в её лицо. Она не плакала – не могла плакать. Маме бы это не понравилось. Мама всегда говорила, что невзгоды надо встречать, расправив плечи и изобразив лёгкую улыбку, – и тогда они, возможно, испугаются и уйдут искать менее дерзкую жертву. А даже если останутся и решат помучить – не подавай виду, что тебе плохо. Смело иди вперёд и делай, что нужно, а если не можешь улыбаться, хотя бы не плачь, и победишь. Зачастую этот принцип помогал, да, он действительно работал… вот только от автокатастрофы не защитил. Наверно, мама не успела расправить плечи: на сидении автомобиля, да ещё и с ремнями безопасности, это неудобно.

И тогда, не сводя отчаянного взгляда с дорогого лица, Белочка пыталась улыбнуться, ради мамы, чтобы она видела, какая у неё храбрая дочь. Пыталась, – но так и не смогла, зато сумела не заплакать. С тех пор улыбка и слёзы одинаково редко появлялись на её лице. Их заменили горьковатая усмешка и маска безразличия. Сердце же так долго сжимали тиски, что оно почти привыкло, почти перестало болеть.

Сейчас всё это оказалось очень кстати: Изабелла смогла отрешиться от окружающего кошмара и приготовиться идти. Знать бы ещё, куда.

Вокруг, насколько хватало взора, простиралась всё та же безысходность. Вдали, впрочем, виднелись почти уцелевшие здания, но и они находились с нескольких сторон. Куда же пойти? Изабелла по привычке задрала голову и вопросительно взглянула на небо.

Тучи нависали так низко, что казалось, ещё немного – и они раздавят мёртвый город чрезмерной тяжестью. Их украшали неподвижные стаи птиц. Слишком правильные, аккуратные косяки застыли в небе, будто приколотые к угрожающим тучам, и ни одно крыло не шелохнётся, ни один крик не долетит, – но Изабелле показалось, будто сам воздух дрожит, словно храня ещё эхо многоголосого птичьего плача. Между стаями мерцали далёкие белые огни, похожие на крупные звёзды. Что это? Зачем оно здесь?

«Стаи указывают путь, – с внезапной ясностью осознала Изабелла, – все эти косяки направлены в одну сторону – по всей видимости, вон к той чёрной башне… Ну, точнее, к тому, что когда-то было башней. Неужели мне надо идти?»

Ответа не последовало, но Изабелла знала его и так. Девушка переступила через оторванную белую руку и двинулась в путь. Он узкой тропкой вился среди искалеченных домов, машин и тел, иногда огибая их, иногда пробегая по неприглядным мосткам из разломанных столбов, иногда ведя напрямик – через развалины, по искорёженным автомобильным останкам. Изабелла шла вперёд, крепко-накрепко заперев чувства за тяжёлыми непробиваемыми воротами – дело привычное, хоть ей почти никогда не приходилось так тяжело. Чувства, как обезумевшие звери, метались за невидимой оградой, бросались на неприступные двери с дикими воплями, – но всё это оставалось глубоко внутри, а снаружи – бесстрастное лицо и прямой взгляд слегка прищуренных зелёных глаз. И так вплоть до первой настоящей преграды.

Стена. Длинная – концов не видно в обе стороны. Зато невысокая, не больше полутора метров. А за ней чернеет полуразрушенная башня, близко – рукой подать, сотня-другая шагов, и Изабелла будет на месте. Надо только перелезть через стену. Через стену из человеческих трупов.

Изабелла остановилась, почти физически чувствуя, как эмоции бьются о внутренний барьер, грозясь вот-вот проломить его. Усилием воли загнала их назад – это стоило прокушенной губы, ну да ничего, не впервой. Огляделась – птицы не видать. Могла ли она ошибиться? Может, ей в другую сторону? И снова – Изабелла слишком хорошо знала ответ.

Развернулась на пятках и пошла назад, с невыносимой ясностью осознавая, как это неправильно и глупо. Остановилась через несколько шагов. Перевела дыхание. Запах грозы почти исчез, во рту появился металлический привкус. Стук сердца грохотал по разрушенному городу.

Пути назад не было. Стрелки косяков указывали на башню со всех сторон. Можно было попробовать обойти стену, но находиться рядом с ней оказалось тяжело даже Изабелле: слишком сильное воздействие на чувства, слишком велика опасность потерять контроль.

В такой ситуации времени на размышления особо нет, и принятое решение переходит в действие почти мгновенно. Изабелла резко повернулась на сто восемьдесят градусов, сделала одиннадцать шагов, отделяющих её от стены, поставила правую ногу на торчащую снизу белокурую голову, вцепилась пальцами рук в чьи-то бёдра. Подтянулась, нашла опору левой ногой, забросила правую наверх, переставила руки. Оценила высоту: как, удастся ли спрыгнуть? Внизу – развороченная бетонная плита, выступающие обрывки арматуры… Плевать! Спрыгнула.

Не совсем удачно: приземляясь, повредила ногу и едва не упала. Еле успела увернуться от торчащих прутьев. Но и без них Изабелле хватало приятных ощущений: лодыжка мучительно ныла, ладони, с которых она при падении содрала кожу, горели. Впрочем, боль немного помогла девушке отвлечься от безумия жаждущих власти эмоций, а значит, оказалась кстати. Изабелла встала, стряхнула пыль с одежды, оставляя кровавые следы, и, похрамывая, двинулась к башне. Только бы не оборачиваться, только бы не вспоминать о том, что осталось позади, о том, что она только что делала, но поздно: стена, как и каждая деталь пейзажа, успела намертво отпечататься в памяти.

Полуразрушенная чёрная башня приближалась, с каждым шагом всё больше заслоняя небо. Беснующиеся звери, из которых самым могучим и кровожадным стал теперь страх, всё ожесточённее кидались на искусно выстроенные психологические барьеры. Под конец Изабелле стало трудно дышать, шаги давались всё тяжелее: слишком много сил отнимала внутренняя борьба. Время растянулось: казалось, она уже неделю преодолевает короткое расстояние в сотню метров от проклятой стены до башни; но наконец это закончилось, и Изабелла осознала, что ей пришлось остановиться. Если вход и существовал, он находился с противоположной стороны.