— Она до завтрака натворит десяток гадостей, а потом будет жаловаться, что тост холодный! — вспылила Мошка. — Ох, сколько я про нее могу рассказать! Ну уж нет! Будь я проклята, если позволю ей победить после всего, что она сделала!

Мошка раскинула руки, как озверевшая сиреневая чайка.

— Она использует людей. А когда они лежат в крови у ее ног, она спешит прочь, чтобы не замарать атласные туфельки. Скеллоу был ее правой рукой, а она подвела его под пулю. Кстати, этот простофиля Бренд Эплтон в похищении не участвовал! Единственная его вина — что он как дурак влюбился в бездушную стерву и послушно делал все, что она скажет. Зато весь город хочет его крови, так что, если он не умрет от ран, его найдут и вздернут, и Тихоню тоже, если она будет его защищать. В этом прогнившем городе полно людей, готовых умереть за Лучезару Марлеборн, и она милостиво этим пользуется. Она видела Ночной Побор, она знает, что грозит ее родине. Но все, о чем она мечтает, — побыстрее уехать и найти себе теплое местечко! Пусть Побор захватывают Ключники или сам дьявол, пусть сэр Фельдролл сжигает его дотла, главное, чтобы она успела переехать в Оттакот, где есть шоколад! — Не лучшая речь в мире, но, когда говоришь от души, всегда получается бессвязно. Зато громко. — Она нас использовала! Она играла с нами! — Мошка беспомощно всплеснула руками. — Надо как-то разобраться! С ней… с Манделионом… с Побором…

— Мошка, малышка. — Клент покачал головой и начал загибать пальцы. — Во-первых, кто поверит нашему слову против ее слова? Мы кончим у позорного столба. Во-вторых, нельзя одновременно спасти и Побор, и Манделион. На этой стороне Длиннопера сэра Фельдролла удерживает лишь то обстоятельство, что Ключники захватили Дневной Побор. Будь счастлива, что этот город постигла такая участь. К тому же он с первой минуты тебе не понравился.

— А если сэр Фельдролл сожжет полгорода и пройдет через мост?

— В-третьих, — продолжал Клент, не обратив внимания на вопрос, — если у нас и были какие-то варианты, они остались по ту сторону ворот. Мы ушли из города и больше на его судьбу повлиять не можем.

Мошка тяжело дышала, разглядывая бойницы в обшарпанных стенах. Госпожа Прыгуша заламывала руки. Сумбур смущенно отводил глаза.

— Дитя, мы потратили столько сил, чтобы вырваться из этой вонючей дыры. Ты всерьез собираешься туда вернуться? — Клент покачал головой. — И как же? Пробить стену взглядом? Залезть в пушку, чтобы тобой выстрелили в город? Или пойдешь на поклон к Арамаю Тетеревятнику — вдруг он окажется в добром настроении?

Мошка ничего не ответила. Клент сделал две ошибки. Во-первых, счел, что она признала поражение. Во-вторых, через пять минут перестал за ней следить.

Мошка нашла убежище по следам колес. Побор и Оттакот связывала накатанная колея без единого поворота, но Мошка искала, искала и наконец обнаружила место, где следы кареты съехали с дороги. Она упрямо углублялась в холмы, несмотря на тревожное чувство, что вокруг умирают звуки. Ладно, что шум города и солдатского лагеря затих вдали, так и птицы перестали петь!

Причину девочка поняла, увидев первую сову. Та сердито нахохлилась на шесте, ушастая голова четко выделялась на фоне неба. Мошка долго ее разглядывала, потом подошла и подергала жердь. Не расправились крылья, не вспыхнули глаза. Сова закачалась вместе с шестом. Она была деревянной. Чуть дальше Мошка увидела такие же насесты.

Совы на палочке смотрелись забавно, но их взгляд заставлял чувствовать себя неуютно, тревожно… жертвой, мышью. Вот почему здесь так тихо: эти фигурки распугали всех птиц.

— Я ела рагу из совятины, — пробормотала Мошка.

Она прокладывала маршрут по грязным ранам на ярком мху, пахнувшем давленой зеленью, по раздавленным ягодам боярышника, а потом раздвинула стену вереска и увидела ту самую карету.

Та стояла, сверкая черными боками, реальная, как счет из лавки. Мошка правильно догадалась: держать карету в Ночном Поборе невозможно — лошади быстро зачахнут, у них испортится норов, да и молча сидеть взаперти они не способны, так что дневные жители все время будут слышать их ржание. Значит, каждую ночь карета выезжает из города.

Вокруг не было ни души. Пара черных коней на привязи, не обращая внимания на Мошку, щипала густую траву. Эта жутковатая картина походила на иллюстрацию к сказке. Мошка погладила коня по шее, потом провела ладонью по кучерскому месту. Дерево было чуть теплым.

— Эй! — Крик вышел писклявее, чем она хотела.

Ответил ей лишь ветер, тряхнувший погремушки сухих стручков. Мошка глубоко вдохнула, собрала храбрость в кулак и попробовала еще раз:

— Я знаю, что вы здесь! Мне надо поговорить с Арамаем Тетеревятником!

Слушая тишину, Мошка ощущала облегчение, густо замешанное на разочаровании. Но ей все-таки ответили.

— Как зовут? — спросил грубый, низкий голос с местным царапучим акцентом.

Мошка крутнулась на месте, но никого не увидела и даже не смогла определить направление.

— Мошка Май! — крикнула она, а потом осознала, что большинству людей это имя ничего не скажет. — Секретарша Эпонимия Клента, с которым мистер Тетеревятник познакомился в Манделионе! — Лучше объяснить так, чем пересказывать их приключения в Поборе. — Есть разговор про Удачу Побора!

Тихие перешептывания.

— Стой на месте, не шевелись, — приказал голос.

Влажно захрустела трава под сапогами. Мошка замерла, только в голове дергались суетливые мысли.

Она стояла на полянке, окруженной вереском, и вновь чувствовала себя мышью под острыми взглядами сов. Кто прячется в траве, кто на нее смотрит? Когда из зарослей внезапно поднялся широкоплечий незнакомец, Мошка не удержалась, вздрогнула.

— Сюда, — кивком указал он, и Мошка послушно двинулась за ним, размышляя, вернется ли назад или навсегда останется в этом странном месте.

Молчаливый проводник вел ее по незаметной тропинке среди зарослей боярышника. Она уперлась в каменную пирамиду, много веков тому назад возведенную в честь добряка Хоп-Хея, ведущего беззаботных путников по высоким и опасным местам. Внутрь пирамиды вели ворота из трех длинных камней.

Проводник отступил в сторону и взмахом руки пригласил Мошку войти. Та, пригнувшись, нырнула в ворота. В пещере оказалось совсем не так темно, как ожидала Мошка. С потолка на длинных цепях свисали шесть ламп. Их свет отражался в двух дюжинах золотых глаз. Полярные совы, сипухи и неясыти не моргая следили за Мошкой, будто вот-вот набросятся на девочку и острыми клювами разорвут ее на части. Лишь заметив пыль на когтях, Мошка догадалась, что это чучела, но тревожное чувство не пропало.

Посреди совиного собрания на резном кресле восседал Арамай Тетеревятник. Его ручонки в перчатках перебирали пачку записок, а с невыразительного рябого лица смотрели глаза, холодные и блеклые, как зимняя грязь.

Мошка заготовила ворох легенд в расчете подобрать ту, что лучше подойдет под настроение Тетеревятника. Но врать под взглядом этих промозглых глаз оказалось невозможно. У нее пересохло во рту. Тетеревятник видел ее насквозь. О чем она только думала, когда пришла сюда?

— Мошка Май, секретарша Эпонимия Клента, с которым я познакомился в Манделионе, — задумчиво проскрипел Тетеревятник. — Да, я помню, как наши пути пересеклись в Манделионе.

Наверное, и на Манделион ссылаться тоже не стоило.

— Твой наниматель обожает вмешиваться в чужие планы. Не самое здоровое увлечение. Его неуклюжие действия в Поборе заслужили мое неодобрение.

У Мошки лихорадочно заработала мысль. Насколько хорошо осведомлен Тетеревятник? Наверняка он в курсе, как они с Клентом спасали Лучезару. Лишь бы только он не знал, что Мошка бродила по городу в неположенное время и приложила руку к созданию самой неубедительной Скелошади в мире.

— Честно говоря, я намеревался пригласить вас с мистером Клентом в свою скромную обитель, чтобы обсудить последние события и местонахождение одного драгоценного камня.

Мошка поняла, что от такого «приглашения» трудно было бы отказаться, а пережить «обсуждение» еще труднее.