— Иду! — ответила молодая женщина. — Хотя, скорее всего, у него колики, потому что кушал он совсем недавно.
— У вас есть ребенок? — спросил Жорель.
— Да, маленький сын! — воскликнула Шарлотта. Она хотела порадовать мальчика, которого ей было так жалко. — Мы зовем его Мукки, но настоящее его имя Жослин.
Медсестра помогла Эльзеару Ноле встать со стула. Состояние пациента ее всерьез беспокоило, он дрожал всем телом.
— Идемте, мсье Эльзеар, вам нужно поскорее лечь в постель и отдохнуть, — энергично заявила женщина. — Простите его, мадам! Нашим пациентам нечасто выпадает такая удача, как сегодня вечером: посетители к нам заглядывают редко, что уж говорить об артистах…
Жослин Шарден не сводил с Эрмин растерянного взгляда. Если сейчас он вернется в свою комнату, то больше никогда ее не увидит — свою дочь, плоть от его плоти. И он изо всех сил упирался, сводя на нет усилия медсестры.
«И она уже мама, у меня есть внук! — думал мужчина. — Если она окрестила своего сына Жослином, может, она и не испытывает ненависти к собственному отцу. Несколько слов — и она узнала бы, кто я. Но я не смогу ни обнять ее, ни расцеловать ее милое лицо. Я не хочу причинить ей вред, передать болезнь, от которой сам скоро умру! Она не должна знать… Хотя, быть может, она и сжалилась бы надо мной…»
Голова у Жослина закружилась, и он пошатнулся. Одна из монахинь поспешила на помощь медсестре: удержать высокого пациента, который, несмотря на худобу, был довольно крепок, оказалось делом непростым. Эрмин, подарив Жорелю еще одну дружескую улыбку, скрылась в кухне. Сестру Викторианну она застала в весьма плохом расположении духа.
— Я чуть не оглохла от криков твоего сына! А мне еще надо собрать гору посуды, перемыть ее, продезинфицировать. Работа няньки не по мне! Хорошее дело — распевать песенки, но когда ты — мать семейства, надо иметь больше сознательности!
— Простите меня, сестра! Я вам помогу, — сказала молодая женщина, хотя при других обстоятельствах подобные жалобы вызвали бы у нее улыбку.
Однако и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы успокоить Мукки. Как только мальчик уснул, она бросилась на помощь сестре-хозяйке, которая уже пристроила к делу Шарлотту и Бадетту. Журналистка согласилась с радостью, она словно хотела показать, что знакома с порядками в этом заведении. Ее готовность помочь была весьма трогательна.
— Надевай-ка фартук, — приказала сестра Викторианна Эрмин. — Ты и так уже запачкала свою красивую юбку. Надо сказать, ты слишком хорошо одета для супруги дровосека. Как твоему мужу удалось купить тебе меховую шубку?
— Я все вам объясню, — отвечала молодая женщина. — Но позже.
Стоявший в кухне шум не располагал к разговорам. Свистел чайник. Срочно призванная на кухню уборщица перемывала сложенные в цинковые тазы суповые миски и столовые приборы, перед тем как ополоснуть их жавелевой водой.
— К завтраку столовая должна быть безукоризненно чистой, — повторяла пожилая монахиня, переходя от одного шкафчика к другому. — Санаторий переполнен, и мне придется встать на рассвете, чтобы добиться хотя бы видимости порядка. А еще мне надо приготовить постели для тебя и девочки!
— Мне хватит и постеленного на полу матраса, — заверила ее Эрмин. — Я не хочу добавлять вам работы!
Молодая женщина перетирала посуду. В просторной кухне пахло влажным бельем и слегка — овощным супом и теплым молоком. Бадетта, сновавшая взад и вперед между столами, наконец объявила, что совершенно выбилась из сил.
— Сестра, Эрмин! Я иду спать. Только что пришли сказать, что поезд отправится дальше в шесть утра, поэтому нужно быть готовыми с рассветом. Я очень рада, что мне довелось провести вечер в вашем обществе в этом учреждении, о котором у меня сохранилось столько воспоминаний, поверьте, очень рада! До завтра!
— Спасибо, Бадетта! И до завтра! — вздохнула молодая женщина, которая тоже очень устала.
— Позвольте поцеловать вас в знак благодарности за ваше чудесное пение, — ласково попросила Бадетта.
Эрмин с радостью согласилась. Эта женщина была намного старше ее, но иногда вела себя простодушно, как ребенок. Эрмин ощущала к ней искреннюю симпатию и доверие. В Бадетте она угадала милосердную душу и человеколюбие, расцветавшие при первой же возможности. Звонкие поцелуи порадовали ее, потому что на душе у Эрмин было грустно. Мысли ее полнились эмоциями и впечатлениями. Она вспомнила лица кое-как устроившихся в столовой пассажиров поезда, улыбку маленького Жореля, чей бледный лоб окружали каштановые кудряшки. Потом — сломанные сосны, лежащие поперек железнодорожных путей, и свое прибытие в санаторий.
— Эрмин, я хочу спать, — пожаловалась Шарлотта.
— Идем со мной, — сказала сестра Викторианна. — Я тебя уложу.
В кухню вошла медсестра, чтобы приготовить себе настой ромашки. Это была приятного облика полная женщина с коротко остриженными волосами.
— Вот вечерок выдался! — призвала она в свидетели Бадетту. — Столько беготни, весь вечер на ногах! Мне с трудом удалось угомонить бедного мсье Эльзеара. Я никогда не видела его таким беспокойным.
Монахиня отправилась наверх, уводя за руку Шарлотту. Эрмин решилась задать вопрос:
— Это из-за меня? Скажите правду, мадам, может, мне не нужно было петь? Поверьте, мне стало не по себе, когда этот мсье ко мне прикоснулся.
— О, надо относиться к нашим пациентам с пониманием, особенно к мужчинам! Они чувствуют себя одинокими, лишенными внимания и ласки. Они гуляют на свежем воздухе, читают книги и журналы в библиотеке, но все равно сильно скучают. Тем более что большинство знают, что проведут здесь еще очень много месяцев. Эльзеар Ноле — человек замкнутый и сдержанный. Наверное, вы напомнили ему кого-то из родственниц. Когда вы заканчивали петь «Ave Maria», он плакал.
Заинтригованная, Бадетта замерла на месте. На лице у нее появилась шаловливая усмешка.
— Вы настоящая артистка, Эрмин, — сказала она. — Сегодня вечером в поезде был еще один журналист. Он расспрашивал о вас директора санатория. Я сама хотела сделать это…
— Правда? — удивилась Эрмин.
— Да, — ответила Бадетта. — Я его понимаю. Наша встреча побуждает меня написать рассказ, главной героиней которого станете вы. Я живу одна. Вечерами беру перо и пишу маленькие рассказы о людях, с которыми сталкиваюсь в жизни. Это занятие — всего лишь приятное времяпрепровождение, и все же оно позволяет мне нести бремя былых горестей и неприятностей.
— Я бы с удовольствием их почитала, — отозвалась Эрмин. — В школьные годы я прочла множество романов. О, простите, мой сын снова плачет! Мне пора его кормить. Доброй ночи, Бадетта!
Вошла сестра Викторианна и ворчливым тоном заявила, что всем пора спать. Эрмин с чувством огромного облегчения последовала за ней. Единственное, что огорчало ее — рано утром им придется продолжить путь в Квебек. Она улеглась на раскладную кровать, не раздеваясь, только сняв ботинки, и приложила сына к груди. Комнату заливал розоватый свет ночника. Мебель была скромной, современной. Рядом, на матрасе, разложенном на полу, уже спала Шарлотта.
— В монастырской школе комнаты были уютнее, сестра, — заметила молодая женщина. — Я же просила не ставить для меня кровать, мне бы хватило места рядом с Шарлоттой.
Монахиня только отмахнулась. Она легла и погасила лампу.
— Эрмин, мне не терпелось поговорить с тобой наедине. Ты все еще хочешь попасть в Квебек? Я признаю, у тебя прекрасный голос и ты достигла замечательных успехов в пении, и все-таки я считаю, что ты поступаешь необдуманно. Почему твой муж позволил тебе ехать одной? А твоя мать? Насколько я поняла, вы нашли друг друга. Ей следовало бы поехать с тобой.
— Сестра, простите меня! Я вам солгала. Я решила пройти прослушивание, не сказав об этом семье. Это было глупо и безответственно, я согласна. Но не волнуйтесь, завтра я вернусь домой, в Валь-Жальбер.
— Спасибо, Господи! — вздохнула сестра Викторианна. — Я очень рада, моя крошка, что ты послушалась моего совета. А теперь, когда у меня стало легче на душе, расскажи, как ты нашла свою мать.