Эрмин увлекла девочку в свою комнату. Там она взяла ее за плечи и посмотрела в лицо.

— Лолотта, меня и вправду не будет! Знай, я хочу поехать к Тошану, в хижину. Я ничего не сказала родителям. Ты сама им объяснишь. Это плохо с моей стороны, но я надеюсь, что между нами больше не будет ни секретов, ни лжи. Если я признаюсь, мне помешают уехать. На улице сильный ветер, и сегодня вечером наверняка пойдет снег. Но я не могу поступить по-другому, понимаешь? Я люблю его всей душой и должна идти к нему!

— Но как?

— Я найду способ! Прошу, позаботься о Мукки. Его подарки на нижней полке в моем шкафу. Он очень счастлив, когда ты с ним. Двойняшки слишком маленькие, они не заметят, что меня нет. А у тебя будет Бадетта! Скажи ей первой, что я уехала, она сумеет успокоить маму и папу. И готова поспорить, она напишет об этом в газету, в раздел «Новости»! Что-нибудь вроде «Соловей из Валь-Жальбера на тропе любви»!

Они обе прыснули, нервные, восторженные. Шарлотта представила, что бежит сквозь метель навстречу своему красавцу Симону.

— Ты поступаешь правильно, Мимин, — сказала она. — Не тревожься, я стану Мукки второй мамой сегодня вечером.

— Беги скорее, тебя зовут! Пока ты выпьешь теплого молока, я оденусь.

Эрмин причесывалась, когда вошла Лора. На матери был красивый пеньюар из зеленого атласа, накинутый поверх ночной рубашки из той же ткани, украшенной кружевом по линии декольте.

— Дорогая, — обвиняющим тоном начала она, — Мирей заявляет, что ты сегодня едешь в больницу. Уместно ли это, особенно если учесть, что приедет наша подруга Бадетта? И ты даже не поздравила меня по поводу моего героизма! Да, вчера вечером я сумела простить твоего отца.

— Мамочка, помнишь, как крепко я расцеловала тебя перед сном — это потому, что я хотела тебя поздравить! Но, сказать правду, я боялась твоей реакции. Я до сих пор поражаюсь тому, как ты воспринимаешь ситуацию. Браво, я очень горжусь тобой!

— Ты говоришь от сердца? — спросила Лора. — Мне пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, но прежде всего я думала о Луи. Мой сын должен расти в настоящей семье, окруженный родительской заботой, не так, как ты, дорогая. Вчера я прекрасно поняла, что ты хотела мне сказать, у тебя получилось призвать меня к порядку. Я сумела простить, ведь сама ошибалась в прошлом и знаю, что люди легко отдаются влечению плоти. Я решила покориться судьбе. Но с Кионой я знакомиться не хочу. А ты, похоже, обожаешь ее, даже больше, чем собственных детей…

Эрмин и так уже упрекала себя за странную привязанность, которую испытывала к своей маленькой сестре. Лора коснулась больного места.

— Ты ошибаешься, — отозвалась она с уверенностью. — Я обожаю Мукки, Лоранс и Мари, но Киона… Я не могу тебе объяснить… Если ты увидишь ее, то поймешь…

— Я не увижу ее никогда и не стану жертвой колдовских чар! Ребенок или нет, но она внушает мне страх.

— Мама, это смешно! Ей всего десять месяцев, и она такая крохотная, смуглая, такая улыбчивая! Киона очаровательна, вот и все! Когда я узнала, что она тяжело больна, то, конечно, разволновалась.

Лора вздохнула. Молодая женщина с бесконечной нежностью обняла мать.

— Я восхищаюсь тобой и очень тебя люблю, мамочка, потому что второй такой нет на свете! Радуйся праздникам, своим друзьям, своему красивому дому, папе. Жизнь так коротка! И нельзя терять ни секунды радости и покоя.

Мать поблагодарила ее растроганной улыбкой.

— Снова в брюках? — заметила она. — Эрмин, как тебе это удается? Я чувствую себя удобно только в платье… Хотя в такой холод в брюках, конечно, намного теплее, чем в чулках.

— Это несложно, — заверила ее молодая женщина. — Кстати, Бадетта пообещала, что скоро тоже примерит брюки. Ты ведь покажешь ей поселок?

— Но ты же пойдешь с нами? Расскажешь ей о золотом времени Валь-Жальбера, когда поселок был полностью заселен, о праздниках, о садовых конкурсах, о том, как работала фабрика…

— Да, правда, — согласилась Эрмин.

Ей было немного стыдно перед родными за этот маленький обман, но всем своим влюбленным существом она стремилась к Тошану. И ничто не могло ее остановить.

Эрмин увидела Киону сидящей на постели. Девочка играла с кожаным мячиком, украшенным цветными узорами. Тала напевала колыбельную, временами тихонько насвистывая. На лице индианки отражался такой внутренний покой, что молодая женщина моментально поняла: ее маленькая сестричка скоро поправится.

— Здравствуйте, Тала! — сказала она радостно. — Киона хорошо выглядит!

— Да, доктор только что ее слушал. В легких еще шумы, но хинин снимает жар. Может, это обычный бронхит. Главное, что моя дочка лучше дышит. Я еще кормлю ее грудью, и сегодня утром она прекрасно поела.

— Это замечательные новости! — отозвалась Эрмин. — Я привезла вам пирожные с кленовым сиропом, которые сегодня утром приготовила Мирей. И шоколад! Как долго вы здесь пробудете?

— Дней десять, чтобы убедиться, что болезнь не вернется. Меня тревожит обратный путь. Будет еще холоднее, а я не хочу, чтобы она снова заболела. Эрмин, как ты думаешь, ее легкие уязвимы из-за твоего отца?

Тала, казалось, сама не хотела в это верить, хотя долго об этом размышляла.

— Понятия не имею, — призналась молодая женщина. — Нужно спросить у доктора. Туберкулез — болезнь очень заразная, но я не знаю, передается ли она ребенку[60]. В принципе вы тоже можете быть больны. Однако папа совсем выздоровел.

— Я не вполне в этом уверена, — сказала Тала. — Вчера у него было два приступа кашля.

— Это от усталости, от нервного напряжения, — возразила Эрмин, которая не хотела даже думать о плохом. — Посмотрите, Киона мне улыбается. Какая она лапочка! Можно, я подержу ее на руках? Одну минуточку?

Индианка кивнула. Эрмин взяла девочку на руки и посмотрела на нее. Миндалевидные глазки крошки были удивительного цвета — почти фиолетовые, с точками темного золота. Очень длинные ресницы казались накрашенными. Малышка засмеялась, прикоснувшись руками к милому лицу, которое уже было ей знакомо.

«Господи, — подумала молодая женщина, — какое счастье я испытываю с ней рядом! Я могла бы целовать ее часами, играть с ней, забыв обо всем на свете!»

Это было очень странно, и Эрмин невольно вспомнились слова Лоры, которая боялась попасть под чары этого невинного ребенка.

— Киона необычная девочка, — сказала она вслух.

Тала совсем не удивилась. Она даже кивнула с загадочной улыбкой.

— Случайностей не бывает, — сказала она. — В мои годы я не должна была зачать. Теперь я понимаю, что божественная сила толкнула меня к твоему отцу, чтобы создать мою маленькую фею, мою Киону.

— Почти то же самое я сказала вчера отцу, но он мне не поверил. Я же верю в это, Тала, и чувствую себя более сильной, более смелой. Мне больше не надо терзаться выбором.

С этими словами она вынула из сумки пирожные и кексы, завернутые в бумагу, и положила их на стол вместе с конфетами и бутылкой черничного сиропа.

— На обратном пути я оплачу ваш счет в больнице, — сказала она. — У меня много денег, Тала. И я горжусь тем, что они вам пригодились.

— Почему ты говоришь — «на обратном пути»? — удивилась индианка. — Ты разве не возвращаешься в Квебек?

Оказавшись в ловушке собственной экзальтации, Эрмин задумалась. Но со свекровью можно быть до конца откровенной.

— Я еду к Тошану. Я просто должна это сделать. Словно чей-то голос призывает меня пересечь наш край снегов. Я не хочу больше ждать, он нужен мне, я хочу быть его женушкой-ракушкой! Хочу видеть его улыбку, его полные любви глаза, чтобы стерлись все плохие воспоминания об этом лете, его ненависти и ярости!

Она говорила очень быстро и тихо. Дыхание у Эрмин слегка сбилось. Она положила Киону на кровать.

— Но кто отвезет тебя к хижине в канун Рождества? — всполошилась Тала. — Эрмин, это слишком рискованно! Тошан убьет меня, если я позволю тебе ехать!