— Но без меня вы — ничто, — тихо сказал он. — Я нашел вас в Валь-Жальбере, поселке-призраке, где вы пели для пустых домов! И только я могу привести вас к вершинам славы, дорогая Эрмин.

— Вы хотите сказать, что я всем обязана вам? — тоже шепотом спросила она, поскольку следом за ними шли Лора и Бадетта. — Если так, оставьте себе деньги, которые я заработала, все деньги! Во времена монастырской школы я жила в бедности и могу зимовать в хижине и быть довольной этим. Я ошиблась в выборе пути, господин импресарио! И скоро поверну назад!

— Вы говорите вздор! — всполошился он.

Они пришли. Эрмин попрощалась с Дюплесси, забрав у него сына. У нее было только одно желание — поскорее оказаться в уютной квартире, чтобы зажечь разноцветные электрические гирлянды на рождественской елке.

— До свидания! Но не делайте глупостей! — проворчал он в ответ. — Ваша частная жизнь не должна мешать исполнению условий контракта, который вы подписали.

— Оставьте при себе свои ученые слова, — бросила она. — Доброй ночи!

Шарлотта с трудом стояла на ногах, так ей хотелось спать. Эрмин уложила ее в свою постель вместе с Мукки. Мадлен пришла сказать Лоре, что Луи и малышки спят как ангелы.

— Вы сегодня ужинаете с нами, — со вздохом отозвалась та. — Мой муж уехал, и на столе будет лишний прибор. И именно под Рождество, когда должны случаться чудеса! Мсье бегает за Тошаном, но ему никогда не поймать зятя…

Кормилица кивнула и вежливо поблагодарила за приглашение. Она казалась спокойной, но сердце быстро билось у нее в груди. Слова Лоры встревожили ее. Едва оставшись с Эрмин наедине, возле сияющей огнями елки, она посмотрела на нее вопросительно.

— Мадлен, дорогая, ты была права насчет Кионы, — тихо сказала молодая женщина. — Это и вправду дочка Талы. Однако ты имеешь право узнать всю правду: ее отец — мой собственный отец, Жослин… Но ни слова Лоре. Обещай!

По смуглым щекам Мадлен потекли слезы. Она кивнула.

— Что вы там замышляете? — громко спросила у них Лора. — Сегодня вечером я и так расстроена и сердита, возвращайтесь за стол! Поговорим о «Фаусте». Прекрасное произведение! Демон, Мефистофель, такой страшный! Но голос его меня очаровал. Это баритон, не так ли?

— Нет, Мефистофель — бас, мама, — поправила ее Эрмин. — Баритон — это Валентин, брат Маргариты.

— И эта сцена, где ты поешь, сидя за прялкой. Это так трогательно! — продолжала Лора. — Но в ней ты целуешь исполнителя роли Фауста, это смущает…

— Не больше, чем в фильме, — возразила Бадетта. — Я обожаю оперу, и мне этот спектакль показался исключительным.

Далее разговор коснулся великих опер французского и итальянских композиторов — «Богемы» Пуччини, «Кармен» Бизе и «Травиаты» Верди.

Молодой женщине с трудом удавалось делать вид, что все хорошо. Она думала только о Кионе.

«Завтра я узнаю, как она, завтра я, быть может, поеду к ней, к моей маленькой сестричке! Господи, спаси ее, потому что, если она умрет, я никогда не прошу отца. Никогда!»

Эрмин спала плохо, преследуемая мыслями о невероятных новостях. Ночь показалась ей одновременно и слишком длинной, и слишком короткой. Известие было настолько ошеломительным, что в него с трудом верилось. У них с Тошаном одна сестра на двоих, причем она приходится сестрой и маленькому Луи тоже!

Несколько месяцев назад она бы по-другому судила о поведении Талы и своего отца. Но недели, проведенные в театральных кругах, весьма своеобразных в смысле норм поведения и морали, ее многому научили. В этом мире царили интриги, фамильярность и снисходительное отношение к внебрачным связям. Да и она сама оказалась неравнодушна к «французскому» шарму Дюплесси. Эрмин не хотела обманываться: когда импресарио поцеловал ее, тело женщины ответило, дрожа от желания.

«Тала долго жила одна. И когда мой отец приехал к ней, кстати, не знаю зачем, она в него влюбилась… Или же свекровь просто нуждалась в мужской ласке, как я вчера вечером в объятиях Октава. Плоть слаба, это всем известно…»

Но как она себя ни уговаривала, вся эта история безумно ее огорчала. Жослин солгал им, ей и матери, без всяких зазрений совести. По крайней мере, она видела события именно под таким углом.

«И мы с Тошаном столько страдали из-за этих секретов! Да и мама переживет ужасную боль, а ведь она так гордилась, что им с папой снова удалось стать парой!» — подумала она на рассвете.

Мадлен проскользнула к ней в спальню на цыпочках. Кормилица была сама не своя от волнения.

— Эрмин, я молилась всю ночь и слышала, как ты ворочаешься в кровати. Мне так жаль вас всех!

— Ты тут ни при чем, — сказала молодая женщина. — Это жизнь! Тала и моя мать могли и не зачать. Или не полюбить одного и того же мужчину. Если бы я знала, что происходит, я бы сумела помочь Тошану, заставить его все мне рассказать! В нашей семье слишком много секретов и недомолвок. Мне очень хочется во всем признаться матери. Она все равно узнает, не сейчас, так позже. Зачем откладывать?

С этими словами Эрмин встала. Проходя мимо кормилицы, она погладила ее по черным волосам, таким похожим на волосы Тошана.

— Не грусти! Я много думала о Кионе. Сейчас семь утра, я позвоню в больницу, а потом решу, что делать дальше. Пока у меня одно желание: сесть на первый же поезд. Я умираю от нетерпения, Мадлен. Киона не может умереть! Я видела ее совсем крошкой и чувствую, что мы с ней связаны. С прошлого лета я сильно переменилась. И я так скучала по Мукки, что поняла очень важную вещь: дети — это святое! Их драгоценная жизнь, их счастье — вот что взрослые должны беречь прежде всего. Дети приходят в мир невинными, и они не должны расплачиваться за ошибки взрослых. Мне нужно было понять это намного раньше. Когда мне было три года, с неба спустился ангел, окруживший меня любовью и нежностью — красивая монахиня, сестра Мария Магдалина.

— Твои слова полны мудрости, Эрмин, — отозвалась молодая индианка. — Я молилась и за Киону, надеюсь, Господь ее спасет. Твой ангел-хранитель заботится о ней, и о нас тоже!

Эрмин сдержала вздох. Она подумала, что было бы лучше, если бы небеса вовремя вмешивались в действия людей, весьма склонных поступать вопреки здравому смыслу. Через пять минут она уже пыталась связаться с больницей Сен-Мишель в Робервале. Но это оказалось невозможным, потому что снег оборвал провода. Ей посоветовали попытаться еще раз, в полдень.

В лиловом домашнем халате и с бигуди на голове, Лора подошла, чтобы ее поцеловать.

— И кого ты намеревалась разбудить телефонным звонком в такую рань? — спросила она. — Наши мужья так и не появились. Ты не знаешь, где они, я полагаю?

Вопрос прозвучал странно, как если бы Лора знала правду.

— Вчера вечером, когда мы возвращались из театра, я не хотела портить тебе радость, мама, — начала Эрмин. — Но я кое-что узнала благодаря Бадетте, которую отправила на вокзал. Тошан привез нам Мукки, потому что Тала больше не могла оставить его у себя: маленькая девочка, о которой я тебе рассказывала, Киона, очень больна. Она сейчас в больнице, в Робервале. И я пыталась узнать, как она, вот и все.

— Вот как? Тогда я понимаю, почему Тошан так быстро уехал, но Жослин? Он здесь ни при чем.

— Что ты, мама! Он счел нужным поехать с зятем, чтобы поддержать его.

Мирей, нахмурившись, слушала их разговор из кухни. Она чувствовала, что начинаются неприятности. Шарлотта, которая тоже была уже на ногах, навострила ушки, потягивая свое теплое молоко.

— Одного я не могу понять, — сказала Лора. — Киона — приемный ребенок, правда? Я понимаю, почему она дорога Тале. Но из-за нее жизнь целой семьи перевернулась вверх дном — это кажется мне оскорбительным! Даже Тошан никак не связан с этой девочкой!

Мадлен вошла в столовую с маленьким Луи на руках. Кормилица сочла нужным признаться:

— Киона из нашей семьи, мадам. Она моя двоюродная сестра.

— Вы все двоюродные сестры и братья! — вздохнула Лора. — Я совсем запуталась в вашей генеалогии!