Эрмин посмотрела на красивое лицо сорокалетнего мужчины, которое не портили первые морщинки. Он широко улыбался — лукаво, но с пугающей самоуверенностью.

— Прошу вас перестать, потому что, если вы меня расстроите, я не смогу оправдать всеобщих ожиданий, когда придет время петь, — сказала она.

Октав Дюплесси изящным пируэтом отстранился. И, смеясь, заявил:

— Как вы серьезны и степенны, настоящая воспитанница монахинь! Разумеется, я не влюблен в вас, я просто решил порепетировать с вами соблазнение доктором Фаустом! Эрмин, не надо делать драму из-за того, что я прикоснулся к вашему божественному бедру. Зато вы забыли о своем мандраже. Я тоже сделал на вас крупную ставку. Вы должны превзойти себя!

Эрмин была согласна ему поверить, и все же ей стало стыдно за посетившее ее при этих словах легкое разочарование.

«Тошан был прав — театральный мир развратит меня! У меня большое декольте, и сейчас на сцене я поцелую моего партнера. Пусть это притворный поцелуй, но все же! И мне было бы лестно, если бы Октав и вправду в меня влюбился. Какая гадость!»

Перед тем как уйти, импресарио снова ущипнул ее за талию.

— Эрмин, хочу вас предупредить: если «Фауст» пройдет с триумфом, не рассчитывайте на возвращение в вашу хижину в глубине леса, где вы намереваетесь играть роль белой индианки. Мы поедем в турне в Монреаль, возможно, в Нью-Йорк! Разве вы не понимаете, что вас ждет блестящее будущее?

— Нет, совершенно не понимаю! — отрезала она, награждая его гневным взглядом. — Я подписала контракт, срок которого истекает в последние дни марта.

Лиззи положила конец этому разговору. Она еще раз проверила костюм и прическу молодой женщины.

— Ты выходишь через три минуты. Стань с другой стороны кулис. Наш любимый баритон уже ждет тебя!

Исполнитель, о котором она говорила, довольно пожилой баритон, исполнял партию Валентина, брата Маргариты. Он встретил Эрмин улыбкой. Пришел момент, когда им полагалось выйти на сцену и занять свои места среди других певцов. С этой секунды, как все артисты, которые одалживают свои голоса и лица персонажам оперы, они думали только о своих ролях.

В зале директор театра не переставал удивляться. Эрмин, сияющая и прекрасная, мгновенно приковала к себе внимание публики, так грациозно она двигалась по сцене. Когда же она запела, по рядам слушателей пробежало нечто вроде трепета. Она заставляла вибрировать сердца и души. В этот момент в зале сидели близкие и друзья артистов, большая часть служащих Капитолия, специалисты из сферы искусства.

В финале раздался гром аплодисментов. Никогда еще Маргарита не была так красива, так молода, а ее молитва-обращение к ангелам в вокальном плане исполнена просто идеально! У Дюплесси не осталось никаких сомнений: Эрмин обладала редчайшим голосом, но, кроме того, у нее был еще один дар, о котором он раньше не подозревал — талант вживаться в свою героиню, волновать, очаровывать.

— Изумительно! — прошептал кто-то рядом по-английски. — Я хочу заключить с этой девушкой контракт! В будущем сентябре мы поставим с ней «Травиату» Верди!

Импресарио узнал своего коллегу из лондонского театра Ковент-Гарден. Он торжествовал. Соловей из Валь-Жальбера прославится очень быстро…

Мирей накрыла на пять человек. На таком столе, украшенном серебряными приборами и тончайшими кружевными салфетками, могли появиться только самые изысканные кушанья. Домоправительница и вправду постаралась приготовить нечто экстраординарное в честь генеральной репетиции, которая, по словам Эрмин, прошла с большим успехом. Молодая женщина переодевалась в своей комнате, но Шарлотта уже рассказывала всем, что она видела. Приглашенная в этот вечер на ужин Бадетта слушала, не скрывая своего восторга. Лора и Жослин засыпали девочку вопросами, желая услышать как можно более подробный рассказ.

— Все аплодировали и кричали, — говорила Шарлотта. — А конец оперы был просто фееричным! Мне хотелось плакать, я больше не думала об Эрмин, я печалилась о Маргарите! Это я заплела ей косы!

— Вот твое будущее и решилось, Шарлотта! — объявила Лора. — Ты будешь костюмершей и гримером дивы! Так мсье Дюплесси называет нашу Эрмин!

— Господи, как же мне не терпится оказаться в зале в день премьеры! — воскликнул Жослин.

Он потягивал красное вино из бокала — изысканное французское вино, подаренное семейству импресарио. Бадетта, в черном платье, слегка подкрашенная и с убранными в аккуратную высокую прическу волосами, достала из сумочки записную книжку. И очень быстро набросала несколько строчек.

— Чем вы заняты, дорогая? — спросила Лора.

— Хочу зафиксировать идеи на бумаге, а завтра напишу статью. Я сказала патрону, что знакома с Эрмин Дельбо, и он обещал выделить мне больше строк на полосе, чем обычно.

Мирей вышла из кухни, на ее вкус слишком узкой, с металлическим ведерком, в котором покоилась бутылка шампанского.

— Это сюрприз! — воскликнул Жослин. — Нужно отметить мастерство нашего чудо-ребенка!

— Я попросила Мирей купить креветок, крабов и филе копченого лосося, — подхватила Лора. — В качестве основного блюда нам подадут жареную утку, доставленную прямиком из Франции. Я хотела пригласить и господина Дюплесси, но он не смог прийти. Какая жалость!

Послышался детский плач. Это был маленький Луи, которому на днях исполнялось полгода. У него резался зубик.

— Вашей nurse[57] приходится нелегко с тремя такими маленькими детьми, — заметила Бадетта.

— Нашей nurse! Это громко сказано! — вздохнула Лора. — Эрмин отчитала меня, когда я имела легкомыслие назвать так Мадлен. Моя дочь считает ее родственницей, потому что та и вправду двоюродная сестра ее мужа. Я даже не имею права называть ее кормилицей! К счастью, двойняшек отняли от груди, и, поскольку у меня уже нет молока, Мадлен кормит Луи. Знаете, Бадетта, вчера вечером я читала вашу сводку новостей. И мне очень понравилось: у вас прекрасная манера подавать информацию.

— Спасибо! Я всегда боюсь попросить знакомых прочесть и высказать свое мнение.

Шарлотта воспользовалась короткой паузой в разговоре, чтобы сказать:

— Костюм Маргариты Эрмин очень идет! И мне кажется, раньше женщины одевались красивее, чем в наше время. Вы сами услышите — у дьявола Мефистофеля такой страшный низкий голос! Когда он пел «На земле весь род людской чтит один кумир священный…», я дрожала!

— Не рассказывай нам всех подробностей! — порекомендовала девочке Бадетта. — Я умираю от нетерпения. А ведь придется ждать еще целый месяц! Пока не пройдет Рождество…

— Нет, дату премьеры перенесли, — объявила Шарлотта, гордая тем, что владеет такой важной информацией. — Директор сказал, что она состоится раньше, потому что Эрмин готова и уже много билетов раскуплено.

Мирей хмыкнула с почти материнской гордостью. Жослин сжал руку Лоры. И они снова заговорили о премьере, ожидаемой с таким нетерпением.

До Эрмин, которая была в своей комнате, доносились отголоски оживленного разговора. Одетая в серый шерстяной халат, она расчесывала волосы.

«Мне следовало бы радоваться больше, — думала она. — Ведь я получила комплиментов на сто лет вперед!»

Луи надрывался от плача. У Мадлен никак не получалось его успокоить. Эрмин вошла в соседнюю комнату.

— Прости меня, Эрмин, — сказала кормилица. — Этот проказник разбудил девочек. А ведь Мари и Лоранс так хорошо спали!

— Маме не следовало устраивать в комнате троих малышей. Ты выглядишь очень усталой. Уверена, что в последние ночи ты не сомкнула глаз.

Мадлен только пожала плечами. В квартире было четыре просторных спальни, по две с каждой стороны коридора. Шарлотту и Мирей устроили в первой, Эрмин отдали другую, третью заняли Лора и Жослин, а в четвертой молодая индианка спала на раскладной кровати, окруженная тремя детьми. Еще имелись гостиная и столовая, окна которых выходили на улицу Сент-Анн.