— Прости меня, мамочка! Вчера вы так радовались моему приезду, и я не смогла рассказать, что на самом деле произошло. И Симон с Бетти были здесь… Мне же, когда я увидела вас, таких счастливых и радостных, стало еще хуже.

— Твое возвращение для нас — праздник! — сказала ее мать. — Я попросила Мирей испечь пирожные и открыть сидр, но ты готова была вот-вот заплакать, это было очевидно.

Молодая женщина молча кивнула. Она вспомнила, какой ужасной показалась ей дорога от хижины до Валь-Жальбера. Из Перибонки им удалось отправить Лоре телеграмму с просьбой прислать Симона за ними в робервальский порт, куда они планировали прибыть к вечеру. В итоге их багаж с трудом, поместился в просторном автомобиле. Часть чемоданов пришлось оставить у хозяина бакалейного магазина на улице Марку. Симон, всегда готовый оказать услугу, пообещал чуть позже за ними заехать.

«В первый раз в жизни я не радовалась тому, что возвращаюсь в мой дорогой поселок, — подумала Эрмин. — Каждую минуту мне хотелось попросить повернуть назад, вернуть меня к Тошану. И ему пришлось бы оставить меня на зиму. И, возможно, через какое-то время мы бы помирились…»

— Мама, — начала она дрожащим голосом, — мой муж прогнал меня, отказался от меня, потому что я подписала контракт с Капитолием. И, раз я продолжала упорствовать, он вернул мне мою свободу.

Это стало началом длинной исповеди. Эрмин в подробностях рассказала о том, из-за чего они поссорились. Лора не верила своим ушам.

— Не может быть! — воскликнула она. — Никогда бы не подумала, что Тошан способен на такую жестокость по отношению к тебе!

— Я не узнаю его, мама, — пожаловалась молодая женщина. — Передо мной стоял незнакомец, который приводил глупые доводы. Я предпочла оставить с ним Мукки, чтобы не разжигать ссору. К счастью, вернулась Тала. Я знаю, что она позаботится о моем мальчике.

Пришел Жослин. Он из прихожей услышал голоса в гостиной и немного послушал разговор жены и дочери, стоя в коридоре.

Наконец он решил войти, заявив о своем присутствии звонким приветствием.

— Папа, у меня нет сил пересказывать тебе все, что я только что поведала маме. Мне так плохо!

Она бросилась к нему в объятия и долго плакала. В это время Лора кратко изложила мужу ситуацию.

— Табарнак! — выругался Жослин. — Вздор несусветный! Тошан перегнул палку. Откуда в нем столько упрямства? Мне твой муж показался парнем умным… Присядь, дорогая, ты еле стоишь на ногах от волнения.

— Я не хотела ничего рассказывать, чтобы вас не тревожить, — сквозь слезы прошептала Эрмин. — Это было так ужасно — уезжать! И оставлять Мукки! А ему было все равно, он играл с собакой!

Лора налила ей еще чаю. Она испытала облегчение, узнав правду. Теперь нужно было действовать, или, по крайней мере, искать решение. Жослин тоже присел за небольшой, накрытый к чаю круглый столик.

— Во-первых, дорогая, не стоит отчаиваться. Оставив у себя Мукки, Тошан знает, что ты вернешься, и это доказывает, что он по-прежнему тебя любит. Просто он очень рассердился, но скоро поймет, что был неправ. Мукки в полной безопасности рядом со своей бабушкой. Я часто слышала, что индейцы любят и балуют своих детей, никогда не ругают и позволяют почти все, так что дети не знают ограничений.

— Если бы не Тала, я бы ни за что не рассталась с сыном, — сказала молодая женщина. — Кстати, она взяла на воспитание маленькую сироту, Киону. Она просто чудо! И всегда улыбается!

— Сколько же ей лет? — спросила Лора. — Может, она будет играть с нашим Мукки?

— Нет, ей всего полгода, — сказала Эрмин, пытаясь улыбнуться. — Она такая же черноволосая, как Мукки, у нее медового цвета кожа и замечательно тонкие черты лица!

— Не думаю, что маленькая Киона красивее нашего Луи, — решила пошутить Лора. — Правда, Жослин? Наш сын становится гордостью всего Валь-Жальбера! На крестинах, в Шамборе, кюре сказал, что он настоящий ангелочек!

Жослин пробормотал что-то бессвязное. Бывший бухгалтер, он считал в уме. Когда мужчина узнал, сколько месяцев ребенку, которого удочерила Тала, его посетило страшное подозрение. Природа иногда позволяет себе и не такие капризы… Его инстинкт говорил, что дело тут нечисто. Необъяснимые до этого разрозненные факты с невероятной скоростью складывались в ясную картину.

«Господи, что, если это ее собственный ребенок? Тогда становится понятным все, что произошло в последние несколько месяцев. Я не думал о предохранении, когда мы были вместе. И в те рождественские праздники Тала уже вполне могла быть в положении. На ней была странная накидка, скрывавшая фигуру. Там, на берегу реки, она не боялась затягивать талию и ходила передо мной в облегающей блузке. Это объясняет и поведение Тошана. Он все знает и, должно быть, проклинает меня. Потому-то он не вернулся в Валь-Жальбер, и никогда не вернется. Мстить за это Эрмин несправедливо и гадко, но он наверняка ненавидит меня всем своим существом. К счастью, Эрмин, похоже, ни о чем не догадывается. И Лора тоже. Она никогда не узнает, уж об этом я позабочусь!»

Прежние страхи преследуемого человека ожили в нем. Он снова ощутил нависшую над собой угрозу, снова почувствовал себя последним трусом. Приятная жизнь, которая до сих пор казалась ему чудом, могла закончиться в любой момент.

— Жослин, — позвала Лора, — я слышу плач Луи. Сходи и принеси его, пожалуйста! Наш ангел проголодался!

Видя, что отец погружен в задумчивость, Эрмин сама предложила сходить за малышом. Она поднялась на второй этаж и склонилась над лежащим в колыбели пухленьким младенцем. Тот моментально замолчал и замахал ручонками.

— Иди ко мне, шалунишка. Какой ты тяжеленький! Мама права, ты растешь не по дням, а по часам.

С ребенком на руках она заглянула в комнату к Мадлен. Молодая индианка как раз переодевала двойняшек, которые рядышком лежали на краю кровати с подложенными под попы чистыми пеленками и, улыбаясь от удовольствия, дрыгали голыми ножками.

— Посмотри, Эрмин, как они радуются, когда я снимаю пеленки, — заметила кормилица.

— Да, ты права, — согласилась та. — Ты ухаживаешь за ними лучше, чем я. Скоро они решат, что это ты — их мама. Здесь я тоже потерпела неудачу.

Она задохнулась от желания расплакаться. Это было невыносимо: Лоранс и Мари очень привязались к Мадлен. Только она могла их успокоить и укачать.

— Я могу уехать, если хочешь, — сказала кормилица. — Так будет даже лучше, потому что я очень привыкла к тебе, Эрмин. Если мы расстанемся сейчас, мне будет легче.

— Об этом не может быть и речи! — возразила молодая женщина. — Разве что ты скажешь, что сама этого хочешь. Без тебя у меня не хватит решимости остаться на всю зиму в Квебеке. Ты же не наемная работница, ты — член моей семьи, ты — двоюродная сестра Тошана, который для меня все еще супруг перед Богом, в которого я верю. Он прогнал меня, но так легко он от меня не отделается!

— Прекрасно сказано! — заявила Мадлен. — Ты готова сражаться, меня это успокаивает. Ты выглядела такой печальной…

— Я рассказала родителям правду, и теперь мне стало легче.

— В Квебек ты должна ехать радостной, без печали на сердце. Ты будешь петь на сцене, это твоя мечта, и нужно идти к ней с открытой душой.

Кормилица добавила, понизив голос:

— Быть может, совсем не из-за тебя мой кузен Тошан так разозлился.

Мадлен закусила нижнюю губу, как если бы уже пожалела, что сказала больше, чем нужно. Эрмин подошла ближе и посмотрела на нее умоляюще:

— Ты что-то знаешь? Прошу тебя, расскажи! Мне станет легче, если я буду знать, что не одна во всем виновата!

Луи беспокойно заерзал у нее на руках. Эрмин дала ему пососать свой мизинец.

— Это касается моей тети Талы, — начала кормилица. — Я думаю, Киона — ее собственная дочь. Она просила меня ее покормить, ты это помнишь, но когда я принесла девочку назад, то увидела у тети на платье мокрое пятно возле левой груди. Это было молоко, я уверена! И ночью Киона ни разу не плакала. Если у Талы был любовник и от этой связи родился ребенок, Тошан счел себя обесчещенным. Он гордый и дорожит репутацией матери. Это могло озлобить его, наполнить его сердце желчью и ненавистью. Ты не знаешь некоторых вещей, Эрмин. Белым мужчинам очень нравятся индианки, их смуглая кожа и то, что женщины моего народа не такие стыдливые и более веселые. Не хочу тебя шокировать, но так было всегда.