— Ваше предложение я нахожу слишком поспешным, — вмешался в разговор Жослин. — Может, будет разумнее, если моя дочь еще годик поработает над голосом? Вы сами сказали, что она не может дебютировать на сцене, пока не пройдет обучение у профессионалов!

— Вне всякого сомнения, но это случится здесь, в Квебеке, — заметил Октав Дюплесси. — Эрмин не сделает карьеры, похоронив себя в Валь-Жальбере!

— Разумеется! — согласился Жослин. — Но торопиться нам некуда.

— Что до меня, то я считаю, что очень даже есть куда! — возразил директор Капитолия. — Я шучу, конечно же! Я не стану заставлять мадам нарушать течение ее семейной жизни. Но как жаль, как жаль! Это преступление — оставить при себе такой редкий дар, такой великолепный голос, который смог бы очаровать слушателей!

Эрмин решилась. Она вспомнила момент, когда отважилась на эту авантюру, которая могла изменить ее судьбу. Вспомнила, что почувствовала тогда, будто бросается с высоты водопада на своей дорогой реке Уиатшуан. И если у нее не хватило бы сил раскрыть крылья, она разбилась бы о камни у подножия гигантского водопада, а если бы хватило — его бешеные воды помогли бы ей взлететь к небесным сводам лирического пения…

— Господин директор, я сегодня же подписываю ваш контракт, но с одним условием, — мягко сказала она. — Дайте мне время! Я приеду в Квебек в сентябре, с детьми и их кормилицей. Они не помешают мне репетировать и брать уроки вокала. Я знаю, что способна работать с утра до вечера, чтобы вас не разочаровать. Все лето я тоже буду петь, повторять гаммы и упражнения. Я наизусть знаю всю партию Маргариты из «Фауста». Я выучила их, да-да, все арии из всех актов! Мой голос не предаст меня — это единственное, в чем я абсолютно уверена!

— Я вам верю, — сказал тот, слегка удивившись серьезности, с какой были произнесены ее последние слова. — И все же вам предстоит большая работа, я рискую, соглашаясь на ваши условия. Но у вас есть характер, и это мне нравится! Признаюсь, я тоже верю, что после четырех месяцев напряженной работы вы будете готовы к сезону. Так, значит, увидимся в сентябре, например второго или третьего числа?

Жослин с удивлением и недоумением смотрел на свою дочь. Она продемонстрировала решимость, даже смелость, каких он от нее не ждал. Дюплесси торжествовал.

Они прочли текст контракта и поставили свои подписи. Эрмин казалось, будто все это происходит во сне, она была в одно и то же время счастлива и ошеломлена своим решением.

— Прошу обратить внимание на одну оговорку, — сказал директор. — Вам запрещено обрезать волосы. У Маргариты длинные белокурые косы, и я не хочу даже думать о том, чтобы надевать на вас парик.

— Я об этом не забуду, — ответила Эрмин.

Последовало долгое обсуждение, закончившееся приглашением вместе пообедать. Однако Эрмин вежливо отказалась. Она очень устала, физически и морально. Жослин, догадавшись об этом, объявил, что после полудня они уезжают домой.

Оба вздохнули с облегчением, покинув стены театра. Светило солнце, и город вокруг них вибрировал тысячей самых разных звуков. Жослин остановил медленно проезжавшее мимо такси. Уже в автомобиле молодая женщина умоляюще посмотрела на отца.

— Папа, я хочу как можно скорее вернуться домой, — сказала она. — Я скучаю по детям. И по маме тоже. Довольно с меня достопримечательностей и магазинов! Я погуляю по Квебеку этой осенью.

— Ты начинаешь капризничать, как звезда сцены, — пошутил он. — Так и поступим! Я тоже хочу поскорее увидеть Лору и малышей. Я постоянно спрашиваю себя, как мог расстаться с тобой, с моей маленькой дорогой крошкой? Ты тогда была примерно одного возраста с Мукки. Каждый раз, когда я беру его к себе на колени, я думаю о тебе, о том, что не видел, как ты росла…

Эти слова глубоко взволновали Эрмин.

— Папочка, дорогой, не думай больше о прошлом! Тогда ты поступил так, как считал лучшим для меня. А теперь ты рядом! И я очень ценю это. Благодаря тебе я не убежала из театра. Не могла же я оставить тебя сидеть в ложе!

Они обменялись улыбками. С уверенностью Жослин добавил:

— Я так горжусь тобой, моя обожаемая девочка! Если бы я знал, когда ты только родилась, что однажды ты станешь оперной певицей!

Молодая женщина помрачнела. На глаза у нее навернулись слезы.

— Если я еще ею стану! — горько отозвалась она. — Я и счастлива, и напугана одновременно. Подписывая контракт, я поставила под угрозу свой брак. Тошан никогда меня не простит! И все же я не жалею о своем решении. Ты, наверное, чувствовал то же самое, когда положил меня на крыльцо монастырской школы, надеясь, что меня спасут. Мне кажется, что я жертвую любовью к мужу, но у меня нет выбора. Я хочу дарить счастье людям, которые будут меня слушать, я хочу раскрыть всю красоту музыки сотням людей! Это трудно объяснить…

— Я тебя понимаю, — заверил ее отец. — Но не возьму в толк, почему Тошан так не хочет, чтобы ты стала оперной певицей. Он должен радоваться за тебя, поддерживать.

— До того как жениться на мне, он знал, что я пою, — сказала Эрмин. — Это ему нравилось, он даже хвалил мой голос. Но теперь я его жена и мать его детей. Он считает, что я не должна выходить на сцену, путешествовать. Может, он боится меня потерять? Этим летом я узнаю ответ! Он назначил мне встречу на набережной Перибонки в начале июля. Мы проведем в хижине два месяца.

Услышанное озадачило Жослина. Он пробормотал что-то невразумительное. Поведение зятя начало его беспокоить.

— Мы были в прекрасных отношениях в новогодние праздники, — заметил он. — А теперь можно подумать, что Тошан не хочет приезжать в Валь-Жальбер.

— Нет, думаю, он просто не может поступить по-другому, — ответила молодая женщина. — Послушай, папа, есть еще кое-что. Я боялась сказать об этом вам с мамой. Тошан делает все, чтобы мы навсегда поселились там, на севере. Он написал, что Тала уходит жить к своей матери Одине. И оставляет нам хижину и участок. Мой муж хочет расширить постройку, сделать ее более комфортной.

Они вышли из такси и по Террас-Дюферрен поднялись к Шато-Фронтенак.

— Вот глупость! Жить целую зиму отрезанными от людей, да еще с маленькими детьми! Ты же не жена первопроходца и не индианка! Табарнак!

— Не ругайся, пожалуйста, — с легкой улыбкой пожурила отца Эрмин. — Вон та дама посмотрела на нас с возмущением.

— Это потому, что я расстроился! Что будет с твоей матерью, когда она узнает, трудно даже представить. Она так радовалась перспективе качать младенца рядышком с тобой… Ты должна урезонить мужа!

Они еще какое-то время говорили об этом, опершись о парапет и любуясь видом на величественную реку Сен-Лоран. Молодая женщина рассматривала корабли в порту и городок Леви, находящийся прямо перед ними, на противоположном берегу реки. Взгляд ее устремился к горизонту, на восток, к остальному миру, к Атлантике, к Европе и другим незнакомым странам, к другим океанам. Ей вдруг захотелось поехать далеко-далеко, невзирая на то, что материнское сердце страдало в разлуке с детьми.

— Надо поторопиться, меньше чем через час мы должны выехать на вокзал, — сказал Эрмин отец. — Еще вчера я узнал расписание поездов в обратном направлении.

— Тогда поторопимся, папочка, — отозвалась она. — Идем!

И удалилась грациозной походкой под восторженными взглядами мужчин. Жослин, в очередной раз восхищенный ее красотой, пошел следом. В платье небесно-голубого цвета Эрмин была сама прелесть и легкость.

Эрмин обогнала отца и, дрожа от нетерпения, взбежала по ступенькам крыльца. Шарлотта, держа на руках Мукки, уже успела открыть дверь.

— Мама! — закричал мальчик. — Мама!

Молодая женщина подхватила его на руки и поцеловала. Он обнял ее за шею и зарылся носом ей в волосы. В свои девятнадцать месяцев он уже произносил первые слова.

— Да, твоя мамочка здесь, дорогой, — проговорила Эрмин, покрывая его личико поцелуями.

Жослин растроганно наблюдал за ними. Он чувствовал себя усталым и надеялся немного поспать, желательно в компании Лоры.