– Еще кто-нибудь не спит? – спросил он.

– Да нет, – ответил Отакар. – Может, кто-нибудь и поднимается, если отлить приспичило, но тотчас падает и засыпает. Это же была форменная пьянка. Но что ты затеял?

– Сейчас расскажу. Но сначала хочу уточнить некоторые факты. Перед началом перехода мы повздорили с Хайном Риттершпахом. Он утверждает, что я его ударил. Он лжет. Там был свидетель – Лайош Надь.

Все повернулись к Лайошу. Он попытался укрыться от их взглядов, но деться было некуда.

– Ну, Лайош? – подтолкнул его Ян.

– Да… Я там был… Я не все слышал, что вы говорили…

– А я об этом и не спрашиваю. Ты только скажи, ударил я Хайна или нет.

Лайошу очень не хотелось говорить – но он уже был втянут в это дело. В конце концов он помотал головой:

– Нет. Ты его не бил. Был момент, я подумал, что вот сейчас кто-то кого-то треснет, уж очень вы оба сердитые были. Но ты его не ударил.

– Спасибо. Есть еще одно дело, не такое простое. Умерли несколько детей. Умерли от укусов каких-то насекомых, когда мы двигались через джунгли. Вы все об этом знаете. Мне пришлось принимать трудное решение. Я не остановил поезда, чтобы дать доктору возможность добраться до них. Быть может, я был не прав. Быть может, остановка могла бы их спасти. Но безопасность всех я поставил выше безопасности нескольких человек, хоть это и были дети. Это на моей совести. Если бы мы остановились, – быть может, доктор смог бы что-нибудь…

– Нет! – громко перебил его Отакар. – Ничего он не смог бы! Я все слышал. Слышал, как старый Беккер связался с ним и кричал. Но тот же Росбах – а они звереют, когда на них кричат, – так он кричал еще громче. Кричал, что ничего не может сделать, кроме укола сыворотки, а это и так уже сделано… И костерил на чем свет стоит идиотов, что позволили открыть окна, включая самого Беккера.

– Хотел бы я это услышать! – восхитился Эйно.

– Я тоже, – с улыбкой поддержал его Гизо.

– Спасибо, Отакар, – сказал Ян. – Я рад был узнать эти подробности по нескольким причинам. Только что вы узнали все детали обвинений против меня. Я считаю, что это лживые обвинения. Но если главы семей хотят, чтобы я предстал перед судом, – я готов.

– Какой суд? – удивился Отакар. – Следствие – еще куда ни шло. Но суд может состояться только после того, как обвинения будут доказаны. Как же иначе!

Все закивали, соглашаясь; Ян подождал, пока затихнут комментарии, а когда все умолкли – продолжил:

– Я рад, что все мы едины в этом. А теперь могу рассказать, что произошло. Пока вы праздновали, главы семей собрали тайное совещание. Они схватили меня и упрятали под замок. Потом состоялся суд по тем обвинениям, что я вам изложил, – заочный суд, – и меня признали виновным. Если бы я не бежал, то сейчас мог бы уже умереть. Таким был их приговор.

Сначала ему просто не поверили. Потом, когда правда дошла до сознания присутствующих, шок сменился ожесточенной яростью.

– Вы не верьте мне на слово, – предложил Ян, – это слишком важное дело. Хайн с одним проктором заперты в кладовой, они подтвердят…

– Да не хочу я слушать, что скажет Хайн! – воскликнул Отакар. – Слишком много он врет всегда. Я тебе верю, Ян. Мы все тебе верим. – Остальные снова закивали. – Ты просто говори, что надо делать. И людям надо рассказать. Нельзя, чтобы эти мерзавцы вышли сухими…

– Выйдут, – возразил Ян. – Еще как выйдут, если только мы им не помешаем. Просто рассказать людям – этого мало. Ты можешь себе представить, чтобы кто-нибудь из семьи Тэкенгов восстал против старика? Нет, вряд ли – я не могу. Я хочу предстать перед судом, действительно хочу. Но – как положено по Книге законов. Публично, чтобы все слышали каждое свидетельство. Я хочу, чтобы все было открыто. Но главы семей постараются этого не допустить. Значит, мы должны их заставить.

– Как?

Наступило молчание. Все ждали, что скажет Ян, и горели желанием ему помочь. Но как далеко они могут пойти? Ян интуитивно понимал, что если они задумаются над тем, что собираются делать, – то остановятся. Но если сейчас возьмутся все разом, пока злость не прошла, то могут и сделать. А обратного пути уже не будет, важно начать. Сейчас у них возникли революционные мысли, а предстоят – революционные действия… Он заговорил осторожно, взвешивая каждое слово:

– Без электроэнергии ничего работать не будет. Эйно, как проще всего на время вывести из строя тягачи? Снять компьютерные программные блоки?

– Слишком сложно. – Инженер решал сугубо техническую задачу и не задумывался о том, какое чудовищное преступление они обсуждают. – По-моему, лучше всего вытащить многоканальный штекер в системе управления. Просто выдернуть пробки с обеих сторон и забрать кабель. Тут дел-то на пару секунд.

– Отлично. Так мы и сделаем. И на танках тоже. И соберем все кабели в шестом танке, самом большом. А потом разбудим всех – и расскажем, что произошло. И заставим старейшин немедленно устроить судебное разбирательство по всем правилам. А когда оно состоится – поставим кабели на место и вернемся к работе. Что скажете?

Он задал вопрос как ни в чем не бывало, хотя его решение было наиважнейшим. Это поворот настолько крутой, что пути назад уже не будет. Если они сообразят, что сейчас берут в собственные руки власть принимать решения – единственную реальную власть, какая вообще существует, – могут и призадуматься. Еще минутное колебание – и он пропал.

Но собравшиеся были технари, механики, – и никогда не мыслили подобным образом. Они просто хотели исправить явную несправедливость.

Все шумно обрадовались и начали распределять обязанности, готовясь к операции. Только Гизо Сантос не принимал участия в общем ликовании, а сидел, пристально глядя на Яна большими, умными глазами. Ян не дал ему никакого поручения и вскоре остался наедине с молчаливым начальником связи. Когда все разошлись, Гизо заговорил:

– Ты понимаешь, что ты затеял, Ян?

– Да. И ты тоже. Я нарушаю все правила и ввожу новые.

– Это что-то гораздо большее. Правила, однажды нарушенные, никогда уже не вернутся. Главы семей не захотят…

– Мы их заставим.

– Я знаю. И могу назвать это подходящим словом, даже если ты не назовешь. Это революция. Верно?

Ян несколько долгих секунд смотрел в угрюмое лицо Гизо.

– Да, это революция, – согласился он наконец. – Тебе эта мысль отвратительна?

Гизо медленно расплылся в широкой улыбке.

– Отвратительна? По-моему, это прекрасно! Рано или поздно это должно было произойти. Как раз об этом написано в книге «Класс и труд: извечная борьба».

– Я никогда не слышал о такой.

– О ней мало кто слышал. Мне ее дал один человек из команды корабля. И сказал, что это невидимая книга, ее нет ни в одном списке, но где-то существуют несколько эталонных оригиналов, и с них делают дубликаты.

– Ты связался с опасным делом…

– Знаю. Он пообещал привезти еще – но больше я его не видел.

– Нетрудно догадаться, что с ним стряслось. Так, значит, ты со мной? Быть может, эта заваруха окажется еще серьезнее, чем ты думаешь.

Гизо обеими руками схватил Яна за руку:

– С тобой! До конца! Во всем!

– Прекрасно. Тогда ты можешь помочь мне прямо сейчас. Я хочу, чтобы ты пошел со мной на склад, где заперты Хайн со вторым проктором. Они были готовы привести приговор в исполнение, значит, оба знают о тайном суде. Это наши свидетели.

Когда они шли к складу, кто-то уже поднялся и бродил по улице. Дверь склада была распахнута настежь, так, как Ян ее оставил…

Но и дверь кладовки оказалась открытой, а оба проктора исчезли.

Ян быстро осмотрел все вокруг – в здании склада никого не было.

– Куда они подевались? – спросил Гизо.

– Это неважно. Важно, что времени у нас в обрез: нам надо начать раньше, чем начнут они. Быть может, еще успеем. Пошли.

Они побежали к неподвижной, безмолвной колонне танков, глубоко увязая в пыли и не обращая внимания на изумленные взгляды людей, встречавшихся им по пути. Задержать их никто не пытался. Вскоре Ян запыхался и перешел на шаг.