Мощь и надежность, цитадель совершеннейшей технологии. Снаружи – невзрачная, выщербленная ветром поверхность бетона, а его толщина более трех метров. На верхней плите купола сидели какие-то летающие ящероиды… Когда глаз телекамеры повернулся в их сторону, они снялись и, лениво хлопая крыльями, удалились. Далеко внизу расстилалось море; было видно, как разбиваются волны о скалу. Потом в поле зрения попали бункеры, наполовину заполненные сокровищами, извлеченными из морской воды; это побочные продукты опреснения. В одном из бункеров хранилась по меньшей мере тонна золота. На Земле это составило бы несметное богатство; но на Халвмерке оно ценилось только за химическую стойкость и использовалось для антикоррозионного покрытия тягачей и сельскохозяйственных машин. Последнее, что увидел Ян, медленно поворачивая камеру, – глубокий канал, уходивший по склону горы к черному устью туннеля, в двух километрах ниже станции.

А внутренние камеры показывали совершенство и мощь гигантского комплекса машин, созданных для надежной, безотказной работы. Он был сконструирован настолько хорошо, что Яну за все годы, проведенные здесь, лишь однажды пришлось заходить туда самому. Весь контроль и техническое обслуживание осуществлялись автоматически, постоянно. Это был громадный, гулкий храм науки, функционировавший беспрерывно, хоть туда редко кто заходил; Яну вспомнилось, как отдавались эхом его шаги. Четыре года комплекс бездействовал; плазменный генератор бесшумно выдавал лишь столько энергии, сколько было нужно для поддержания температурного режима. Теперь он должен был ожить снова. Стартовая программа была большой и сложной, с саморегуляцией на каждом этапе; такой ее создали конструкторы, умершие много столетий назад. Они хорошо потрудились. Ян включил компьютерный терминал, получил обратную связь и набрал команду запуска.

Какое-то время ничего не происходило, потому что первым этапом пусковой серии была внутренняя проверка всех агрегатов и узлов. Когда машина убедится, что все в порядке, она начнет постепенно увеличивать выход энергии. Потом заработают насосы, скрытые в скале под уровнем моря. У насосов не было движущихся деталей; они бесшумно поднимали воду по громадным трубам к опреснительной станции на гребне горы, используя вариант той же магнитной бутылки, в которой происходит термоядерный синтез. Такие «бутылки» захватывали воду и выбрасывали ее все выше и выше, пока она не попадала в камеру мгновенной дистилляции. Здесь она моментально испарялась, и почти весь пар засасывался в конденсатор. А дальше работала уже естественная сила гравитации.

Ян достаточно насмотрелся на людей, достаточно наговорился с ними – и теперь наслаждался одиночеством. Несколько часов просидел он, глядя на экраны и читая распечатки, пока в канале не появились первые ручейки, через несколько секунд превратившиеся в ревущий поток, который ринулся вниз, смывая песок и накопившийся мусор, и вскоре ворвался в туннель. Пройдет еще несколько дней – и первая грязная струйка, пройдя все туннели и каналы, достигнет города.

Отдельный поток насыщенного рассола вытекал по туннелю, пробитому в склоне горы, обратно в море. Экстракторы, извлекающие из морской воды химические элементы и соединения, Ян собирался включить не раньше чем через неделю. Поначалу нужен только мощный поток, который наполнит и промоет каналы. Все шло нормально, как и должно было быть, а Ян устал. И совсем забыл о празднике. Сейчас там, наверно, веселье в самом разгаре… Хорошо бы, если бы удалось избежать его. Устал страшно, надо выспаться… Ян снял с полки трансляционный усилитель и прицепил к поясу, с этим прибором можно следить за опреснительной станцией откуда угодно.

Ночь была жаркая, но свежий ветерок делал ее вполне терпимой. Судя по доносившимся звукам, праздник действительно был в разгаре: похоже, что все уже съели, а теперь напиваются. Ладно, пусть повеселятся. Даже без тягот, связанных с переездом, у них не так уж много радостей в жизни. Когда снова начнутся полевые работы, праздников не будет несколько лет.

– Ян! А я как раз за тобой иду!.. – Из-за угла появился Отакар. – Главы семей собрались, ты им нужен.

– Неужто они не могли подождать, пока мы не выспимся толком?

– Наверно, что-нибудь срочное. Меня оторвали от холоднющего кувшина с пивом – я возвращаюсь к нему. Они поставили купол и заседают там. Утром увидимся, да?

– Доброй ночи.

Идти медленно у Яна не получалось, а до купола было рукой подать. Теперь, когда первый рейс закончен, они наверняка снова примутся за прежнее нытье. Обидно, но, хочешь не хочешь, придется с ними поговорить. Пусть сольют излишки желчи, чтобы с утра могли приняться за разгрузку зерна… У входа в купол стоял проктор, при полном параде и с оружием. Когда Ян подошел, проктор постучал в дверь и отворил ее.

Все были в сборе. Главы семей и технические руководители молча ждали, пока он сядет. Первой заговорила Градиль. Так было заведено, что первой начинала говорить именно она.

– Серьезные обвинения, Ян Кулозик.

– Кого я на этот раз обидел? И не может ли это подождать до утра?

– Нет. Дело не терпит отлагательства, правосудие должно свершиться. Ты обвиняешься в том, что напал на проктора-капитана Хайна Риттершпаха, и в том, что твои действия повлекли за собой смерть троих детей. Это очень серьезные обвинения, поэтому до суда ты будешь взят под стражу.

Он вскочил, усталость как рукой сняло.

– Но вы не…

Договорить он не успел. Два дюжих проктора бесцеремонно схватили его за плечи, а напротив возник ухмыляющийся Хайн Риттершпах с пистолетом в руке.

– Без фокусов, Кулозик, иначе стреляю. Ты опасный преступник и должен сидеть под замком.

– Слушайте вы, идиоты! Что вы затеяли? У нас нет времени на дурацкие забавы! Нам надо ехать – разворачивать поезда и мчаться! – за оставшимся зерном… После этого я готов играть в ваши игры, если вы так уж настаиваете.

– Нет! – Градиль победно улыбалась; в ее улыбке не было и следа человеческой теплоты. – Мы решили, что зерна вполне достаточно. Еще один рейс может быть слишком опасен. – Улыбка ее погасла, осталась только холодная злость. – И жить мы здесь будем, как жили всегда, пока тебя не было… А тебя и не будет. Некому станет воду мутить.

Ведь Градиль задумала все это с самого начала!.. При этой мысли, горькой, словно желчь, Ян буквально ощущал вкус плескавшейся в нем ненависти. Задумала, спланировала – и осуществила. Есть, есть-таки мозги за этими змеиными глазами!.. Была бы она мужчиной – он бы ее убил на месте, на глазах у всех, пусть бы и его убили за это.

Каменный пол был горяч, еще хранил тепло отпылавшего лета. Ян снял с себя рубашку и смастерил из нее подобие подушки. Голове стало чуть полегче, но пот льется – хоть купайся. В этой маленькой кладовке градусов сорок, а то и побольше… Они, наверно, подготовили ее еще до того, как собрались его судить: вон видно, где лежали запчасти – следы остались. Окон нет. Высоко, под самым потолком, беспрерывно горит лампа. Стальная дверь заперта снаружи… Под дверью была щель, через которую проникало немного прохладного воздуха. Ян лежал, прижавшись к ней лицом, и гадал, сколько времени он уже провел здесь и принесут ли ему воды.

Кто-то должен был за ним присматривать – но никого не было. И казалось совершенно невероятным, немыслимым, что еще вчера он был начальником поездов и отвечал за всех людей и все ресурсы целой планеты, а сегодня стал забытым узником.

Градиль. Конечно же, они сделали то, что она захотела. Когда старуха поддержала его – это была лишь уловка. Она знала, что только он сможет управиться, больше некому. Но она знала и то, что сразу после перехода с ним нужно покончить. Слишком крутых перемен добивался он, слишком большой свободы – а ей это не нужно… И остальным тоже. Их наверняка не пришлось уговаривать, чтобы приняли участие в его свержении.

Но нет!

Слишком многое уже изменилось и слишком многое меняется, чтобы она могла победить. Если она все сделает по-своему – они засеют семенное зерно, привезенное с собой, а остальное оставят до прихода кораблей. И, отдавая его, конечно же, станут униженно кланяться, как всегда, и будут счастливы вернуться к прежней, привычной жизни…