В прядильне неба женщины соткали,

Земным веленьем пашни и нови,

Из радости, надежды и печали

Полотнище для знамени Любви.

И с той поры, как вздыбленностью суши,

Кавказ мой предвосхитил взлет ракет,

Не это ль знамя осеняет души

И отражает их небесный свет?

Сердечных мук, друзья, не опасайтесь,

Чтоб в пору вьюг вам пели соловьи.

И женщинам, ликуя, поклоняйтесь,

Храня подобье Африки в крови...

"Влюбленные всех стран, соединяйтесь!"

Я начертал на знамени Любви!

Твоя сказала мама:

Посмотрим, ухажер,

Дубовый пень ли сможешь

В дрова ты превратить?

Был пень железным, как топор,

А сам топор, как пень, остер.

Но смог, в тебя влюбленный, очаг я растопить.

Жизнь подает порою топор мне до сих пор!

- Вот пень! Руби, приятель!

Огонь почти угас!

А пень железный, как топор,

А сам топор, как пень, остер,

Но вновь я заставляю огонь пуститься в пляс.

И от тебя не слышал поныне горьких слов

О том, что меньше стало в камине нашем дров.

Из-за тебя потребовать к барьеру

Мне в жизни рок другого не судил.

В недобрый час твою предавший веру,

Я сам твоим обидчиком прослыл.

Куда от прегрешения деваться?

И вновь себя, как недруга кляня,

Один в двух лицах выхожу стреляться,

И нету секундантов у меня.

Быть раненным смертельно на дуэли

Хотел бы я: чтобы, подняв с земли,

Меня на бурке или на шинели

К твоим ногам кавказцы принесли.

И вымолить прощение успели

Уста, что кровью изошли.

На площади, где марши ликовали,

Мы шествие военных наблюдали,

Увенчанных созвездьями наград.

Вдруг я сказал: - Имел бы вдоволь власти,

Дивизиям, сгорающим от страсти,

Назначил бы торжественный парад,

Чтоб, на седых мужей держа равненья,

С нашивками за славные раненья,

Держали строй влюбленные всех стран.

И за тебя я умереть готовый,

Шагал бы с ними, как правофланговый.

Ты рассмеялась: - Ах, мой ветеран,

Зачем парад влюбленным и равненье,

Им во сто крат милей уединенье.

Встревожены земные шири,

Но знаю способ я один,

Как укротить в подлунном мире

Воинственность его мужчин.

Когда б мне власть была дана,

Вершинам всем,

являя разум,

Я даровал бы в мире разом

Любимых женщин имена.

Чтоб опустились руки вдруг

Пред картою у бомбардира,

Пусть лучшей половины мира

Глаголят имена вокруг.

Когда б мне власть была дана,

Неся ответственность пред веком,

Я матерей бы имена

Присвоил пограничным рекам.

Еще дух рыцарства в чести,

И, может, власть его опеки

Переступить такие реки

Удержит воинов в пути.

В честь просветления очей,

Издав указ антивоенный,

Назвал бы звезды во вселенной

Я именами дочерей.

И сразу бы на небе мира

Не стало б в далях грозовых

Ни одного ориентира

Для самолетов боевых.

И, обретя покой, планета

Жила бы, радости полна...

Звучат всегда в душе поэта

Любимых женщин имена.

Тебя я заклинаю, сеньорина,

Еще не поздно,

на берег сойди!

Надежда, как свеча из стеарина,

Горит и тает у меня в груди.

Вели глушить моторы капитану,

Остаться пожелай на берегу.

И я, седой,

мгновенно юнгой стану,

Тебе сойти по трапу помогу.

Куда бежишь?

На зов какого долга?

Попутчикам недобрым крикни: "Прочь!"

Предавшим Революцию

недолго

И женщину предать в любую ночь.

Какая мысль больная осенила

Тебя бежать?

Отбрось ее, молю!

Ты слышишь, дорогая сеньорина,

Как шепчет Куба:

"Я тебя люблю!"?

Молю, взгляни еще раз на Гавану,

Пролей слезу. Вот холм Хосе Марти.

Одумайся - и молодым я стану,

Тебе по трапу помогу сойти.

Я видел много женщин, убежавших

В чужие земли из краев родных,

Я видел их, за деньги ублажавших

Кого угодно в сумерках ночных,

И даже перед пламенем камина

Они весь век согреться не могли.

Судьбы не ищут,

слышишь, сеньорита,

ОТ ненаглядной родины вдали.

Холодной, словно дуло карабина,

Сразит чужбина и тебя тоской.

Не уплывай, останься, сеньорина,

Печального солдата успокой.

Он в бой ходил, он знает силу слова

И рисковать умеет головой.

Нигде не встретишь рыцаря такого

В зеленой гимнастерке полевой.

Пускай морская пенится пучина,

Кидайся в воду.

К берегу плыви!

Иду тебе на помощь, сеньорина,

Посол надежды, веры и любви.