«Все киностудии мира не накрутили столько фильмов, сколько их спроецировали на эту стену глаза подследственных, ожидавших нового допроса, новых мучений, смерти.

Целые биографии и мельчайшие эпизоды, фильмы о матери, о жене, о детях, о разоренном очаге, о погибшей жизни, фильмы о мужественном товарище и о предательстве… фильмы полные ужаса и решимости, ненависти и любви, сомнения и надежды. Оставив жизнь позади, каждый здесь ежедневно умирает у себя на глазах, но не каждый рождается вновь…»

Так Юлиус Фучик в своем «Репортаже с петлей на шее» рассказывает об этой комнате.

Картины из собственной жизни, беспрерывно сменяя одна другую, мелькали перед глазами Пичкаря на этом пыльном экране.

…Вот он, семилетний Митя, с гурьбой таких же босоногих сверстников собирает землянику на пологом склоне горы Баран, названной так за лысую белую вершину. Кругом высятся поросшие густым лесом горы. Каждая вершина имеет свое название. Далеко внизу виднеется село, раскинувшееся вдоль изогнутого, как светлая лента, потока. Отсюда можно увидеть почерневшую от времени тесовую крышу родного дома… Мать, тогда еще совсем молодая, стройная, с веселыми ласковыми глазами… Какая ты стала теперь, мама? Жива ли ты? Если бы ты знала, мама…

…Вот они с отцом долго пилят толстый ствол стройного бука с гладкой серой корой. Легкий ветерок пробежал по вершинам деревьев. Пилу защемило, не протащишь ни взад, ни вперед. Отец берет острый топор, ловкими привычными движениями старого лесоруба затесывает из сухого грабового полена клин, сильными ударами загоняет клин в прорезь, освобождает пилу. Если бы ты сейчас знал, отец!..

…Вот молодой Дмитрий Пичкарь в форме чехословацкого пограничника в наряде по охране границы. Потом пришли оккупанты. Темной осенней ночью 1939 года он бежит через границу в Советский Союз.

…Маленький уральский городок Бузулук, где началось комплектование Первого чехословацкого батальона подполковника Людвика Свободы. Бои Первой чехословацкой бригады у Соколово, под Харьковом и под Белой Церковью.

…Дача в Подмосковье, где он проходил специальную подготовку. Изучение радиодела. Частые тренировки в проведении дальней связи. Инструктор иногда делал замечания — курсант Пичкарь, увлекаясь, неправильно выбивал на ключе единицу. Вместо точки и четырех тире рука иногда отстукивала точку и три тире… Постой! Постой! Вчера гестаповец сказал, что они знают мой радиопочерк, знают, что я иногда срываю единицу, что они все знают…

Значит, они таки перехватывали мои радиограммы. Но ведь в своих радиограммах я передавал не только сведения о враге. В них имена людей, которые помогали собирать эти сведения: Аккерман, Пешек и другие. Нет, это невозможно! Пусть лучше убьют…

Пичкарь, задумавшись, не расслышал, что дежурный гестаповец уже дважды выкрикнул фамилию Вашел. Удар в спину сбил его на пол.

— Ты что, свинья, оглох? — орал рассвирепевший гестаповец. — Идем! Быстро!

Еще один круг ада пришлось пройти в этот день Дмитрию. Вечером избитого, окровавленного отвезли в Панкрац.

Четвертого мая на допрос почему-то не вывозили.

Значит, все. Конец. Лежал на мокром от крови тюфяке. Ждал казни. Изредка из дальнего конца тюрьмы доносились глухие удары гильотины. После каждого из них чья-то голова скатывалась в глубокую корзину. Ждал своей очереди.

И вдруг утром пятого мая по всей тюрьме поднялся шум. По гулким коридорам беготня, крики. Заключенные в соседних камерах запели чехословацкий гимн. С улицы через разбитое окно доносились звуки стрельбы. В коридоре послышались возгласы:

— В Праге восстание!

Но в тюрьме много эсэсовцев, и Пичкарь ждал, что вот-вот откроются двери, ворвутся палачи и станут расстреливать заключенных прямо в камерах. Тогда надеяться не на что.

К вечеру пришла долгожданная помощь, а с ней свобода и жизнь. Вооруженные повстанцы ворвались в Панкрац, разбили запоры и освободили узников. За ворота тюрьмы в тот день вышли свыше трех тысяч заключенных, в том числе свыше пятидесяти смертников, так называемых «секираров», которым были уже приготовлены рубашки из бумаги и нож гильотины.

Среди них был и Пичкарь.

В ту последнюю военную весну — весну сорок пятого года — нацисты возлагали значительную часть своих последних надежд на Чехию и Моравию. После того, как Рур был парализован воздушными налетами, а Силезия занята советскими войсками, Чехия и Моравия с их развитой и налаженной машиностроительной промышленностью остались последним арсеналом для гитлеровской армии.

Достаточно сказать, что чехословацкая промышленность имела уже перед войной такой потенциал, что могла обеспечить вооружением миллионную армию. За время войны производство вооружения на захваченных немцами чешских заводах было еще более расширено.

Недаром над воротами огромных заводов «Шкода» в городе Пльзни гитлеровцы укрепили надпись на немецком языке: «Кузница оружия новой Европы». Заводы поистине были огромны, с опытными, квалифицированными кадрами. Именно здесь, на «шкодовке», в первую мировую войну была изготовлена гигантская сверхпушка «Большая Берта», из которой немцы в 1915 году вели обстрел Парижа, находясь в то время в сотне километров от французской столицы. Тогда это было сенсацией, а «Большая Берта» являлась «чудо-оружием», так и не оправдавшим надежды немцев.

Во вторую мировую войну «кузница оружия» день и ночь ковала новые артиллерийские системы, выпускала из своих ворот тяжелые танки. Поэтому обороне Чехии от «внешнего и внутреннего неприятеля» гитлеровцы уделяли много сил и внимания.

Кроме группы армий «Центр» фельдмаршала Шернера, прикрывавших Чехию с северо-востока, в распоряжении протектора Карла Германа Франка для борьбы с «внутренним неприятелем» имелось весной сорок пятого года свыше шестидесяти тысяч эсэсовцев, около трех тысяч чиновников гестапо, криминальной полиции и СД, шестнадцать тысяч полицейских.

Вся эта свора карательных органов была призвана подавлять сопротивление чешского народа, заставить чехов работать на воину. И заводы работали, хотя производительность их, несмотря на все усилия и зверства гитлеровцев, снизилась почти наполовину. Последнее время рабочие не только «не спеша торопились», но все чаще и чаще применяли активные формы саботажа, выводили из строя оборудование, портили готовую продукцию, разбегались с заводов.

Чешские заводы не подвергались налетам авиации союзников. До тех пор, пока чешская промышленность поставляла оружие для армии Гитлера, Англия и Америка позволяли ей работать на полную мощность. Один только раз, в апреле 1942 года, английские бомбардировщики совершили ночной налет на завод «Шкода». Несколько бомб, упавших на лугу за речкою Уславою в восьми километрах от «шкодовки» — таков результат этого налета, проведенного явно с целью демонстрации.

Теперь же, к концу войны, когда окончательно выяснилось, что большая часть Чехословакии будет освобождена Красной Армией, англо-американские круги проявили заботу о Чехословакии и ее народе своеобразным способом.

Начались интенсивные массовые налеты американской авиации на важнейшие промышленные объекты страны. Были уничтожены большие станкостроительные заводы в Брно и Праге, обувной завод Бати в Злине (теперь г. Готвальдов), химический комбинат в Залужи у Моста, сахарные заводы в Каралупах и Пардубице и другие предприятия большого народнохозяйственного значения.

В самом конце войны, 25 апреля, всего за тринадцать дней до полной капитуляции фашизма и за неделю до падения Берлина, жители города Пльзни увидели высоко в небе сотни четырехмоторных «летающих крепостей». Пльзенцы толпились на улицах и площадях города, гадали, спорили между собой. Куда летит эта воздушная армада? Высказывались разные предположения. Одни утверждали, что с самолетов будет выброшен большой десант в тылу армии Шернера, другие считали, что американцы летят на помощь русским, штурмующим Берлин.

Но вдруг с раздирающим душу визгом на город посыпались бомбы. Страшный грохот разрывов потряс окрестности. Казалось, что раскололась сама земля и дома проваливаются в бездну. Клубы дыма и пыли закрыли небо.