До маминого дома нужно было ехать еще и на автобусе, но плюс его месторасположения состоял в том, что от метро до нужной остановки ходили несколько маршрутов, а сам дом располагался близко к дороге.

– Привет! – Мама встретила меня с улыбкой и, проводив на кухню, налила чай.

– Прелесть! – Я оценил горячий травяной напиток.

– Я звонила тебе в среду, но ты не брал трубку.

– Да, там было целое деревенское приключение. – Я кратко пересказал события, опустив неприглядные подробности.

– Я волновалась.

– Волноваться надо, когда я звоню. Раз не звоню – значит, справляюсь сам, – с иронией ответил я. – Тут нужно гордиться.

По поводу звонков и позднего возвращения между мной и мамой со школы шло негласное противостояние. Я считаю, что, если человек попал в неприятность, ему со стороны близких нужна либо помощь, либо нейтралитет. Беспокойный голос в трубке, когда и так все идет плохо, только усугубляет ситуацию, а если все хорошо и ты продолжаешь, скажем, веселиться на вечеринке, тем более не хочется оправдываться за то, что забыл предупредить. Когда я жил с мамой и ей случалось возвращаться поздно, я никогда не дожидался ее для «разбора полетов», а спокойно ложился спать. Начав жить отдельно, я всегда был рад выслушать маму, но отчетов о своем времяпрепровождении не давал, так как не хотелось жить с ощущением «ока Большого Брата».

Помню, когда я учился в школе, у нас в семье существовало железное правило, согласно которому я должен был ложиться спать в одиннадцать вечера. Так вот, даже больной или крайне уставший, я все равно сидел строго до 23:00, каких бы титанических усилий это ни стоило. Если бы я хоть раз лег пораньше, то «контрольное время» было бы перенесено и пришлось бы рано ложиться до самого института. Признаюсь, несмотря на возраст, внутри меня все еще жил подросток-бунтарь, которому хочется сделать что-нибудь назло родителям.

Обменявшись рядом дежурных вопросов, мы с мамой постепенно разговорились.

– Как твои ученики? – поинтересовался я.

– Сережа переезжает в Санкт-Петербург, так как его мама переходит на новую работу, – последовал ответ с ноткой грусти. – Даша больше ходить не будет.

– Насколько я помню, ты говорила, что оценки Даши в школе сильно улучшились, так?

– Да.

– Тогда все правильно. Как репетитор, ты полностью справилась со своей задачей. В конце концов, цель любого учителя состоит в том, чтобы ученик стал самостоятельным.

Мне было намного интереснее слушать про ее учеников, друзей или духовные открытия, чем рассказывать про себя. Погружаясь в мир мамы, я расслаблялся и мог отдохнуть от собственных проблем. Выступая в роли беспристрастного слушателя, я чувствовал себя взрослым, мудрым, опытным. Конечно, я не был идеальным сыном, но время поддержать и выслушать маму находилось всегда.

– Знаешь, Джерри, иногда я думаю, что некомпетентна, поэтому они и уходят. Вот Лида… – Мама вспомнила свою знакомую, тоже репетитора.

– Мам, – прервал я. – Да твою Лиду давно пора судить по статье «мошенничество». Не будь у нее знакомой в приемной комиссии РГГУ, ни один родитель, находясь в здравом уме, не привел бы к ней своего ребенка.

Мне не нравилось, когда мама начинала себя принижать, забывая обо всех своих достижениях. Кроме того, я был твердо уверен, что репетитор обязан искать к ребенку индивидуальный подход, так как получает за это немалые деньги.

– Знаю, ты не испытываешь симпатии к Лиде, но у нее все-таки есть знания, – продолжила мама.

– Ага, и недописанная кандидатская, с которой она носится пятый год и регулярно жалуется тебе, что нет вдохновения ее закончить. И этот человек еще позволяет себе кричать на детей, якобы взывая к их силе воли. Я думаю, того, у кого язык поворачивается кидаться в сторону маленьких учеников диагнозами «социопат» или «пограничное расстройство», вообще нельзя допускать до такой работы.

– Тем не менее к ней идут.

– Идут не к ней, а к ее знакомой из приемной комиссии, – напомнил я. – А попав к Лиде, быстро от нее сбегают.

– Она не говорила.

– Было бы странно, если бы сказала – с самокритикой у нее так же плохо, как и с выдержкой. А у тебя мало учеников потому, что ты себя не рекламируешь. Давно говорю, что тебе следует сделать свой сайт и зарегистрироваться в профессиональных сообществах.

– Ты же знаешь, я не люблю компьютер.

– Мам, я прекрасно понимаю, как это неприятно, но по-другому никак. Хотя бы подумай об этом. Я могу сделать тебе сайт, но не знаю, что на нем писать, так как не работаю с детьми.

– Через знакомых все-таки надежнее.

– Да, если их много, – парировал я. – Мам, пойми, у меня нет цели тебя обидеть, но ты такая же, как я, то есть не умеешь работать с сарафанным радио.

– Другие могут заставить себя, а я нет.

– У «других» нет выбора. Например, для той же Лиды работа – вопрос выживания, а для тебя – это удовольствие.

– Эх, не выполняю я общественный долг. – Мама слегка улыбнулась.

– Налоги платишь – значит, выполняешь, плюс ты же не нарушаешь УК РФ. Да за то, чтобы жить, как ты, многие, включая Лиду, продали бы душу дьяволу.

– Ты в своем репертуаре.

На своей шкуре я сумел убедиться, что постоянное сравнение с другими людьми приводит только к бесполезным переживаниям или лишнему злорадству. Время, которое ты тратишь на самоуничижение, если в гонке достижений результат не в твою пользу, можно использовать намного эффективнее. Именно поэтому я старался не позволять маме играть в игру под названием «Я хуже, чем…». Видя, что она оживилась, я решил сменить тему:

– Как там твой новый ученик Никита?

– Беспокойный, совершенно не слушает. Все приходится объяснять по десять раз.

– И такие бывают, – философски заметил я. – Кто-то усваивает материал быстрее, кто-то медленнее.

– Совершенно немотивированный, ходит только из-за родителей.

– А кто мотивированный? Мы все учились из-под палки. Просто у кого-то иммунитет к палкам сильнее. Никита – сложная задача, но, я знаю, ты справишься.

– Думаю перенаправить его к другому репетитору.

– Успеешь, – возразил я. – Сначала хотя бы попробуй найти к нему подход.

– Есть! – Мама картинно приложила руку ко лбу, имитируя жест «отдать честь».

В глубине души я считал, что мама давно отработала свой общественный долг в браке и в детстве. Первое образование у нее было техническим. В институте она и познакомилась с папой. Три года она отработала по специальности, как полагалось в СССР. Свою работу она при этом ненавидела. Частично поэтому, частично потому, что я терпеть не мог детский сад, мама при первой возможности стала домохозяйкой. После развода отец исправно платил алименты даже после того, как мне исполнилось 18 лет, да и дедушка еще при жизни оставил маме в наследство некоторые сбережения. Все это вкупе с репетиторством позволяло ей вести достойную, обеспеченную жизнь, не задумываясь о необходимости зарабатывать. Поскольку я уверен, что поддержание хороших отношений с родителями и здравое поведение во время развода само по себе огромная работа, мое твердое убеждение состояло в том, что маме следует плевать на все упреки окружающих, особенно Лиды, и наслаждаться жизнью. Именно так я и отвечал маме, когда она расстраивалась из-за отсутствия карьеры.

На кухне за чашкой чая мы могли говорить часами, успевая обсудить почти все от погоды до бренности бытия.

– Хочешь посмотреть мое новое платье? – похвасталась мама.

Она вообще могла очень быстро переключаться с одной темы на другую. Только что ты обсуждал с ней кризис развития личности, а в следующее мгновение вы говорите о ценах на помидоры. Со временем я привык к ее скачкообразной манере рассуждений и сам научился не уходить в один животрепещущий вопрос с головой.

– Великолепно! – отметил я, когда мама вернулась в темно-фиолетовом платье и стала крутиться перед зеркалом. – С поясом будет еще лучше.

– Возможно, я надену его на встречу выпускников, – задумалась мама.