Все решили, что Князь — это кличка, и охотно приняли ее, тем более что вожак им давно не нравился.

На второй день ограбили скобяную лавку. Александр велел забрать только замки и ножи: большие и маленькие, любые. Все удивлялись: «Зачем нам замки? На них ничего не выручишь».

— Выручают только дураки, да тот, которого я вчера убрал. А мы хотим разбогатеть, значит, нужно учиться — учиться открывать любые замки и делать к ним ключи.

Снова ограбили какую–то лавку, там же переоделись и ушли, захватив с собой самое ценное. Александр сказал:

— Так, на подготовку два дня, забираем все ценное — и в следующий город. Ночуем в поле.

— Холодно же, — сказал кто–то.

— Ничего, Суворов спал на земле. Не барышни, — ответил Александр. И первый улегся на землю.

— Звезда упала! — крикнул кто–то.

— Звездопад всегда в начале августа. Загадывайте желание, — сказал Александр. Потом он вспомнил старого монаха и пожалел, что не смог как следует проститься ни с ним, ни с черкесом. Хотел было рассказать ребятам то, что знал о звездах, но раздумал: «Дурака учить — только портить. Поговорить не с кем. Да и кто я теперь? Разбойник?»

Все, что он делал сейчас, было ему противно, но без этого сейчас не обойтись. Ему хотелось домой, к матушке, к брату.

Банда двигалась к Белоруссии. Александр хотел в одиночку уйти лесами в Польшу, а оттуда добраться до Парижа. Что делать с членами банды, он еще не решил.

Обследуя улицы Витебска, Александр неожиданно в переулке наткнулся на беспризорника, своего ровесника. Тот как–то странно посмотрел на него. Александр был одет как белорусский парубок. Он уже прошел мимо, но задумался: «Где я мог видеть эти рыжеватые кошачьи глаза?» Александр обернулся. Парень шел следом за ним. И юный князь его узнал. Это был Эдуард, сын его преподавателя военного дела, товарищ детских боев.

— Княжич? — тихо и неуверенно спросил парень.

— Я.

Александр обрадовался встрече с Эдуардом, но не подал виду. Эдуард был оборванный и голодный. Александр оглядел его с ног до головы и сказал:

— Пойдем. Познакомлю кое с кем. Мы здесь на брошенной даче остановились.

— Эй, Егорка! — крикнул Александр, когда они вошли. — Сделай баню человеку. Одежду приличную из лучших запасов дай. Да остриги. И чтобы рот зря не открывал. Понял?

Егорка мыл и стриг Эдуарда, но любопытство его было так велико, что он не выдержал и спросил:

— Никак это молодой барин твой?

— Да, — подтвердил Эдуард, — молодой князь. Хороший, добрый, веселый был до переворота.

— Не знаю, каким был твой барин раньше, и сейчас, когда шутит, мягкий что твоя рубашка. Но если что не так, глазом моргнет, посерьезнеет, а зубы сожмет так, что щеки побелеют, и мы молчим, а то шутя, как главаря нашего, злой смерти предаст. Ты смотри, дурных мыслей не имей, тотчас поймет. Но ко мне хорошо относится. Я его не предам, он это знает и доверяет мне. Я добычей заведую. А чего это он так о тебе заботится?

— Не знаю, — ответил Эдуард.

Вечером пили вино вдвоем. В основном рассказывал о себе Эдуард.

— А вы, княжич, вроде как совсем взрослый стали. Раньше вы веселый были, а сейчас строгий, в отца… Волосы чернеют. Отец ваш жив?

Александр помолчал, потом спросил в ответ:

— Ты знаешь что–нибудь о своем отце?

— Нет, не знаю, — ответил Эдуард.

Александру не хотелось его огорчать, но сказать все равно надо было.

— Погибли они вместе. Мой батюшка и твой. В армии генерала Дончака. Россию спасали. Да не получилось… Иди погорюй один, я тебя понимаю.

Но Эдуард просто нагнулся над столом. Плечи его тряслись. Мать его давно умерла, а теперь он и вовсе стал сирота.

Александр поднялся и ушел. Вернулся через час. Было уже поздно. Он заказал Егорке еще вина. Пили за упокой и молчали. Потом сказал:

— Спи здесь, на диване, комнат много. Немного холодновато, но там куча перин свалена. Ребята мои натаскали. Глупые они. Грабят для того, чтобы грабить. Никакой цели. Пробовал их учить чему–нибудь, да ничего не понимают. Мы с тобой в Париж уедем. Там матушка у меня и брат младший. Обещал ему весточку подать, а как — не знаю. Здесь кругом красноармейцы. Надо к Москве двигаться. Найду родственников, нам паспорта выправят — и уедем. В Москве, говорят, жулье себе НЭП устроило, новую экономическую политику. Нас ограбили и теперь на том жить собираются. Поедешь со мной. Ювелирную лавку откроем. Надо будет где–то в пригороде жить и оттуда делать набеги. В антикварных лавках много чего лежит. Все возьмем. Здесь драгоценности оставлять смысла нет. Все прахом пойдет. Не станут они богатства умножать. А будут прожирать да продавать за оружие для мировой революции. Зря предки мои силы положили на становление государства. — Про то, что он воевал у Дончака, Александр даже Эдуарду сказать не мог. Своей шайке он приказал:

— Сидите здесь в Витебске тихо всю зиму. У вас все есть. Я поехал по делам. Если все будет хорошо, вернусь.

— Ага, сам с новеньким будет ювелирные магазины брать, а мы здесь на тряпках сидеть. Не согласны, — впервые осмелился возразить Егорка. Он подслушивал.

— А я твоего согласия и не спрашиваю, — шагнул Александр к Егорке. Все притихли. Егорка испуганно ответил:

— Да это я так. Мы согласны ждать.

— Если к зиме не вернусь, поделишь добро между всеми — и разбегайтесь по домам. Матерям своим этим поможете.

Вечером они с Эдуардом сели на поезд и через две недели добирались до Москвы.

* * *

За зиму оба изрядно выросли.

— Я становлюсь заметным, — сказал Александр. — Хорошо быть маленьким. Но надо дальше жить. Хочу домой, в Париж.

Однажды на вокзале встретил Александр дальних родственников. Они уезжали за границу как иностранцы. Александр передал через них письмо матери и железный портсигар для брата с фамильным гербом и надписью, где сам очень удачно выгравировал «Москва 1922 год». Серебро могут отобрать, а эта штука никому не нужна, решил он. Брат же будет счастлив получить от него весточку.

Удачно ограбили четыре ювелирные лавки. Выправили выездные документы, как вдруг Александра остановил на улице красный патруль. Одного из красноармейцев Александр узнал. Это был белочех, из тех, что сначала от красных переметнулись к генералу Дончаку, а потом обратно к красным. Их было человек 20.

— Да ты чо? Я тебя не знаю, — притворяясь простачком, попытался уйти от него Александр.

— Постой! Постой! Глаза! Хватай его, ребята!

Александр не сопротивлялся, понимал, что бессмысленно. Начнут стрелять, а на улице женщины, дети.

Командир крикнул: «Вяжите его, это ординарец генерала Дончака. Ученик китайского монаха. Вырос. Но я узнал тебя, щенок. Чего же ты не брыкаешься? Ты же умеешь». Александр громко крикнул Эдуарду по–немецки: «Бери драгоценности и уезжай в Париж!» Тут его оглушили.

Когда он пришел в себя, была ночь и он сидел за столом. А перед ним тот самый красный командир, белочех.

— Я тебя узнал! Ты князь Гедеминов, любимец генерала Дончака. Мы расстреляли его. А вот у него в кармане и рисунки — как брыкаться, — сказал он стоящим у стола.

— А вы думали, что я буду отпираться? — удивился Александр. — Я от отцовской фамилии не откажусь. Вы можете и меня расстрелять. Чего вы хотели? Чтобы не было богатых? Так не бывает.

— Рассуждаешь ты, князек, хорошо. Только у нас теперь богатыми будут те, кто плохо жил. А вы станете бедняками. Как в песне поется: «Кто был ничем, тот станет всем».

— И так каждый раз переворот будет? — удивился Александр.

— Почему переворот? У нас революция.

— А когда вы всех нас переловите, а привычка останется, тогда друг друга топить будете? Или новых богатых убивать? Восточная пословица гласит: «Где чтут недостойных и презирают достойных, там находят себе прибежище трое: голод, смерть и страх».

— Ну ты, князек, эту философию прекрати. Она нам ни к чему.

Зазвонил телефон. Начальник взял трубку и, кивая головой, смотрел на Александра.