— Князь Александр, вы хоть бы уши у шапки опустили, мороз жуткий.

Он улыбнулся ей и спросил:

— Кому это из руководства срочно понадобился наш профессор?

— Да как же, жену привез начальник управления. Профессор Тринкверт только что операцию сделал ей, кесарево сечение. И мать и ребенок живы и здоровы. Хороший мальчик. Но вы идите. У меня уже руки замерзли.

«Вот она радость! Натали мне сына родила!» — подумал Александр и, еще раз раскланявшись с княжной, поспешил на склад, с единственной мыслью увидеть вечером сына.

Возвращаясь назад в мастерскую, он всю дорогу думал, чтобы такое оставить о себе на память сыну. А когда вошел, сразу же увидел на столе кусочек казенного серебра, оставшийся у него от отделки уздечки для коня. Машинально он взвесил серебро на ладони и решил, что на медальку с копеечную монету его хватит. А уж выгравировать на медальке свой герб ему не трудно. Как всегда, когда он был увлечен работой, ему было не до еды. А из начальства в этот день никто его, слава Богу, не навещал. «Отмечают рождение сына руководства», — усмехаясь, думал Александр.

Тщательно зачистив медальку, он зажег настольную лампу, вооружился лупой и принялся за гравировку. К вечеру работа была закончена. Он проделал дырочку в медальке, прокипятил отрезок сапожной дратвы, высушил и для дезинфекции натер шнурок оставшейся серебряной пылью. И поскольку до вечера было время, он взял лупу побольше и на обратной стороне очень мелкими буквами привычно начертил решеточку, написал название города и поставил число. Простому глазу прочесть это было невозможно.

* * *

Охранник больницы ужинал обычно после семи вечера. В это–то время Александр и пришел к профессору Тринкверту. Он поздоровался с ним, тщательно помыл руки с мылом и надел халат.

Профессор смотрел на князя, не понимая зачем он так тщательно моет руки. А Александр думал: «Я дал слово чести не разглашать тайну Натали. Но я хочу увидеть своего сына…»

Профессор сам заговорил:

— Странная эта Невельская, жена главного. Ребенок нормальный, я бы сказал, замечательный. Но почему–то попросила меня еще до операции сказать мужу, что сын у него семимесячным родился. Да и не лечилась она у меня от бесплодия. Или спала днем, или читала. А вечером куда–то уходила. Начальник благодарил меня, он счастлив. Говорит, что другие жены детей ему не рожали. А я так думаю, что он глуп. Вряд ли Невельская от него родила. Вот интересно, к кому из лагерного начальства она по ночам бегала? Неужели наши дворянки до того дожили…

Стоя спиной к профессору, Александр сказал:

— Простите меня, профессор, что перебиваю Вас, у меня мало времени. Скоро вернется охранник. Принесите мне, пожалуйста, ребенка, минут на десять. Я хочу его видеть.

Профессор медленно встал из–за стола и, глядя в спину молодому князю, тихо проговорил:

— Так это… Это к вам она бегала!? Я несказанно рад сообщить вам, князь Александр, что у вас замечательный сын! Уж Невельская за ним на воле хорошенько присмотрит. Поздравляю вас!

Поскольку Гедеминов не отвечал, профессор поспешно направился к выходу.

Через минуты три он вернулся с ребенком, отдал его князю Александру и, понимая, что тому хочется остаться с сыном наедине, вышел за дверь.

Малыш закряхтел и открыл глаза. Александр Гедеминов нашел в сыне сходство с собой. «Похож», — радостно подумал он, прижав к груди теплый комочек. Потом положил его на стол, слегка распеленал, достал из носового платка медальку с семейным гербом и со словами «Помни об отце» повесил на шею ребенку. Потом перекрестил сына, поцеловал, и тут вошел профессор, легонько постучав в дверь.

— Охранник возвращается. Дайте мне малыша, — сказал он и поспешно унес ребенка, а потом так же быстро вернулся назад. Поскольку князь Александр молчал, он спросил его: — Так что же все–таки передать Невельской?

— Ничего, — твердо сказал Гедеминов. — Я ей слово дал, что без ее согласия никто, в том числе и сын, не узнает нашей с ней тайны. Но если я выйду на волю…

— Что ж, — мягко сказал профессор. — Как говорит пословица, «Время — честный человек». Оно все расставит на свои места. И дай вам Бог, князь, рано или поздно обрести своего сына. А я, как вы понимаете, тайны вашей не выдам.

Через месяц кончились метели, солнце засветило ярче. И в середине марта начальник управления увозил Натали с ребенком. Его перевели работать в Москву за 2000 километров от лагеря.

Чтобы развеяться от грустных мыслей, вечером князь Александр пошел в клуб. Он знал, что привезли новых актрис, которые обычно поначалу терялись в лагере и плакали. Ему непременно хотелось одну из них утешить и хоть на время скрасить ей лагерную жизнь, да и свою тоже.

Мне, как и тебе, дорогой читатель, не хочется расставаться с Александром Гедеминовым. Как и когда произойдет его встреча с Натали Невельской, или вовсе не произойдет, об этом мы узнаем чуть позже. А сейчас вернемся к осиротевшей в гражданскую войну дочери помещика Квиринга и к молодому барону, талантливому математику, преподавателю политехнического института, Фридриху фон Рену. Теперь он просто Фонрен.

Тонкий, интеллигентный человек, Фонрен был полной противоположностью князя Гедеминова. И по своей натуре был приспособлен исключительно к мирной жизни, к стабильной обстановке.

Как ты помнишь, читатель, он не без помощи своей сестры Лизы решился наконец сделать предложение юной и прекрасной Аделине Квиринг.

И вот, поженившись, они остались наедине, два девственных, чистых человека, смущаясь и даже стыдясь того, что должно было произойти. И когда это случилось, оба были разочарованы и пришли к единому мнению, что в этом нет ничего такого, о чем обычно окружающие шепчутся с таким восторгом. Кроме того, оба почувствовали, что это унизительно для обоих, да и Лиза могла их услышать, и в дальнейшем отношения супругов были скорее платоническими.

Фридрих, чтобы заработать побольше денег на наряды для жены и сестры, стал давать еще уроки игры на скрипке занимался репетиторством с балбесом–семиклассником, мать которого за это стирала их белье. Аделина днем училась, а вечерами продолжала работать. Лиза взяла на себя хлопоты по хозяйству, после школы она ходила за продуктами и готовила. Скоро стало ясно, что Аделина ждет ребенка. Больше всех этому радовалась Лиза.

Когда, наконец, родилась девочка, Аделина первая предложила мужу назвать ее в честь его матери Эрикой.

— Пусть снова живет ваша мама, баронесса фон Рен. Смотрите, она на нее похожа.

Лиза возразила:

— Нет, она беленькая, вся в тебя. Только глаза черные и реснички длинные и пушистые, у мамы были такие и у Фридриха.

Малышка росла здоровой и веселой. Ее серебряный смех радовал жильцов, подселенных несколько лет назад. И нянек у нее было предостаточно. Аделина продолжала учиться и уже проходила практику на кафедре хирургии, радуясь тому, что все складывается хорошо в институте и у мужа на работе. Он защитил диссертацию, пошел на повышение и в доме наконец появился некоторый достаток. Лиза и Фридрих настаивали, чтобы Аделина шила себе хорошие платья, потому что она — будущий врач–хирург. Аделина вместе с Лизой бегала по магазинам в поисках модного материала и модных туфель, да и Фридриху, при его новой должности, нужен был хороший костюм и обувь.

Еще через год Аделина уже работала хирургом в больнице. Фридрих фон Рен с гордостью наблюдал, как мужчины провожают взглядами его жену, и хотел обеспечить ее всем, чего она пожелает.

Аппетит красивой молодой женщины, как известно, велик. Аделине хотелось хорошего нижнего белья и царских — французских, екатерининских — духов, переименованных советской властью в «Красную Москву». По этому поводу муж иронизировал: «А духи–то чем провинились?»

Лиза стала невестой, она нашла себе жениха, красного командира–артеллериста, и теперь во всем подражала Адели. Лиза бы и платья ее надевала, но была намного ниже ростом. Своего жениха, Василия, из русской интеллигентной семьи, она показала сначала Аделине, а когда та одобрила ее выбор — уже брату. Потом она вышла срочно замуж: жениха направляли на службу в Северо — Кавказский округ. Там же жили его родители. Когда Лизу провожали, она расплакалась и взяла с брата и Аделины слово, что в июне они к ней приедут. Это было в феврале 1941 года.