Когда мы пытались идти в галфвинд, судно дрейфовало боком, как краб, проваливающийся во впадинах волн; а что касается движения по ветру, картонная коробка плыла бы лучше. В итоге после двух-трех часов мучений нам пришлось признать поражение. Слишком измотанные и безразличные к реакции улюлюкающей толпы на маяке, которой предоставили редкую возможность отвлечься от дневной рутины, мы приняли унизительное решение о буксировке обратно паровым баркасом.
Когда я поднимался по ступенькам мола, чтобы сообщить капитану о бесполезности джонки, от толпы отделилась фигура. Человек подошел ко мне, отдал честь и протянул руку. Я уже немного про него знал: Пауль Эрлих, лейтенант имперского германского резерва ВМФ. Он выделялся среди других немецких военно-морских офицеров в Циндао, будучи евроазиатом, сыном лютеранского проповедника из Мекленбурга, прибывшего в северный Китай в 1880 году и женившегося на местной женщине.
В мирное время он занимал должность инспектора по навигации и лоцманскому делу в местных германских органах судоходства, и так как свободно говорил на китайском, кантонском и всех местных диалектах, а во время войны должен был находиться на борту речной канонерской лодки на реке Янцзы. Но в начале войны его корабль стоял на ремонте в Циндао, и теперь, как и все остальные, он оказался в осажденном городе.
Однако его положение было обособленным. С одной стороны, германские кадровые морские офицеры довольно пренебрежительно относились к резервистам, а с другой — не стоит забывать про цвет его кожи. Если офицерский габсбургский корпус был удивительно равнодушен к национальному происхождению своих членов, то для германского расовый вопрос был больным местом. В кадровом офицерском корпусе действовал запрет для евреев на получение офицерского звания, также это было весьма проблематично для поляков или франкоговорящих эльзасцев. Эрлих считал себя немцем, хотя никогда не был в Германии, но к нему с подозрением относились и немцы, и китайцы.
— Господин линиеншиффслейтенант, — сказал он, — надеюсь, вы простите меня за комментарии, но я не мог не обратить внимания, что ваш экипаж не имеет ни малейшего понятия как управлять джонкой...
«Спасибо, господин лейтенант», — подумал я про себя, — «возможно, вы наполовину китаец и никогда не видели далекого Отечества, но унаследовали природную тактичность и деликатность, которой так справедливо славятся пруссаки». Но прежде чем я успел придумать, как вежливо об этом сказать, Эрлих улыбнулся и продолжил:
— ...но, конечно, никто из европейцев не имеет понятия. Чтобы должным образом управлять джонкой, нужно родиться на ее борту и провести всю жизнь на плаву.
— Благодарю за совет, господин лейтенант. Но позвольте заметить, это никак не поможет мне в операции, которую мы планируем.
— Могу я вам кое-что предложить?
— Сделайте одолжение.
— Позвольте найти для вас сегодня на набережной местный экипаж и продемонстрировать, как они умеют управлять этой лодкой. Тогда, если это вас впечатлит, а я думаю, так и будет, можно нанять их для управления джонкой в... операции, которую вы готовите.
— М-да. Согласен, идея кажется привлекательной. Но есть две проблемы. Первая: местные моряки — китайские подданные и потому граждане нейтрального государства; а вторая — даже если удастся преодолеть бюрократические препоны и нанять их, как я объясню им, что делать? Я ни слова не знаю по-китайски.
— Легко. Я пойду с вами.
Так лейтенант Эрлих набрал экипаж из семнадцати китайских моряков. Это оказалось непросто. Как только началась война, большая часть местного китайского населения тактично исчезла из Циндао. Немецкий губернатор издал указ и объявил военное положение, чтобы завербовать оставшихся, но быстро обнаружил, что бывают случаи, когда законы спроса и предложения действуют даже на побережье Китая.
И в мирное время в городе было слишком мало европейцев, чтобы им управлять, а теперь, когда все взрослое мужское население оделось в мундиры, оставшиеся в Циндао китайцы требовали и получали вполне приличное жалование, копая траншеи и выполняя погрузочные работы в порту. В конце концов нам пришлось выложить из судовой кассы немалую сумму золотом для экипажа. Но он, несомненно, следующим утром подтвердил рациональное расходование средств, чудесным образом преобразив наш плавающий оранжевый ящик если не в океанскую борзую, то в довольно быстрое и удобное маленькое парусное судно.
Я до сих пор понятия не имею, как они это делали. Конечно же, на мой взгляд это совершенно противоречило всем принципам мореплавания, преподаваемым в военно-морских учебных заведениях Европы. Китайцы как муравьи суетливо ползали туда-сюда под аккомпанемент странного китайского уличного шума, своего рода хриплого носового звука «ван-ван-ван». Но на первый взгляд беспорядочные и хаотические движения давали хороший результат. Под командованием Эрлиха джонка шла как любая европейская яхта, и даже на каком-то этапе плыла пять румбов к ветру, что почти подвиг для любого судна с люггерным парусом, а особенно для неуклюжей, плоскодонной шаланды с высокими бортами вроде нашей.
Я заметил однажды, что они кренят судно так, что почти квадратный бортовой стрингер начинает играть роль своеобразного киля, но, не считая этого, все походило на волшебство во всех смыслах, какие только можно представить. Полагаю, как сказал Эрлих, такое возможно, если живешь всю жизнь на борту джонки и чувствуешь любую вибрацию корпуса, как продолжение собственного тела.
К вечеру к удовлетворению линиеншиффскапитана Маковица мы доказали, что с местным экипажем, попутным ветром, темной ночью и с большой долей удачи китайскую джонку можно превратить в эффективный торпедный корабль. Проблема заключалась в том, как этот весьма нетрадиционный проект привести в соответствие со служебными инструкциями. Нанять иностранцев на службу австрийскому императору не стало препятствием: со времен принца Евгения Савойского армия Габсбургов нанимала солдат из всех стран Европы и даже за ее пределами, и в уставе ничего не говорилось о гражданстве.
Что касается самих китайцев, как выяснилось в наших переговорах с ними через двух представителей, входивших, видимо в местный профсоюз моряков, они вовсе не беспокоились о службе в иностранном флоте, при условии достаточно высоких выплат и выдаче красно-белых повязок австро-венгерских кригсмарине для защиты от любых неприятностей в соответствии с Гаагской конвенцией. Нет, проблемы начались только тогда, когда стали искать деньги для оплаты. В конце концов, потребовалось два дня мучительных и сложных переговоров с казначеем «Элизабет», прежде чем он с неохотой согласился признать, что капитану делегированы полномочия от Министерства финансов, и открыл сейф.
Каждому выплатили не менее восьмисот крон золотом — примерно двухлетнее жалование рядового матроса австрийского флота. Я был крайне недоволен оплатой вперед, боясь, что получив деньги, китайские моряки уйдут в открытое море и бесследно исчезнут, но Эрлих меня успокоил.
— Вам нужно понять одну вещь о китайских моряках, — сказал он. — Они не имеют к вам абсолютно никакого уважения ни как к офицеру, ни как к европейцу. Они прекрасные моряки во всех отношениях, за исключением разве что чистоплотности, но и пальцем не пошевелят, если станете требовать от них повиновения, в отличие от наших моряков, которые будут охотно работать на жесткого капитана, даже если с ними плохо обращаются или не доплачивают. Китайцы считают всех европейцев довольно нелепыми и в лучшем случае будут вести себя с ними, как родители со слабоумным ребенком. Но несмотря на все недостатки, на вашем месте я бы хорошо им заплатил, потому что они всегда выполняют работу, за которую получили деньги. А по поводу бегства с деньгами — не стоит беспокоиться на этот счет. Я и сам не могу объяснить, почему. Но они так не поступят, поверьте на слово.
Что касается самой джонки, несмотря на ее очевидные мореходные качества, для европейского глаза она выглядела странно. Если честно, то каждая её часть смотрелась будто сделанной задом наперед или вверх ногами. Взять, например, корпус. Думаю, многие люди, даже плохо разбирающиеся в конструкции корабля, согласятся, что корабль обычно имеет округлое днище и плоскую палубу. Даже тут у нашей джонки все было не так — плоское днище и округлая палуба, будто её начали строить как ящик, а закончили как бочку. Дно в разрезе было плоским, без киля и сконструировано из массивных сосновых досок, скрепленных железными шипами.
