На приличном расстоянии следом за «Элизабет» из Чифу шел небольшой японский каботажный пароход, а русский крейсер, на который мы наткнулись за день до этого сразу за оконечностью Шаньдунского полуострова, в ответ на обычные флотские любезности с нашей стороны вел себя довольно неучтиво. Но в остальном — обычная корабельная рутина. Вообще-то примерно через три дня пребывания в Циндао мы начали подозревать, что о «Кайзерин Элизабет» просто забыли. Капитан дважды в день сходил на берег, чтобы переговорить с немецким губернатором колонии и узнать, нет ли каких-либо сообщений для нас из Вены или Пекина, но их не было.
Тем временем мы наблюдали, как корабли наших германских союзников приводят в состояние боевой готовности: выгружают на берег всё легковоспламеняющееся, устанавливают затемнение, а моряки сменили яркую бело-жёлтую тропическую форму на серую военную. Или они просто были слишком заняты, чтобы думать о форме. А на нижних палубах «Элизабет», праздно стоящей на якоре в липкой жаре конца лета, начали с тревогой осознавать, что через несколько дней эта нескладная старая посудина, еще с давних времен лишь на словах являющаяся военным кораблем, может превратиться в груду полыхающих развалин, заполненную мертвыми и умирающими.
В конце концов, утром двадцать девятого июля мы получили радиосообщение через станцию компании «Телефункен» в Циндао. Двуединая монархия объявила Сербии войну, и военные действия с Россией неминуемы. Последуют дальнейшие инструкции. Это в случае, если о нас кто-нибудь вспомнит.
Что касается меня, я не был чужаком в немецком порту Циндао. Раньше я дважды посещал город и своё первое представление «Весёлой вдовы» видел в гарнизонном театре, примерно году в 1906. Но, впрочем, сколько бы раз я сюда ни приезжал, город не казался мне менее странным: как будто Дармштадт или Геттинген позднего девятнадцатого столетия чудесным образом переместился на окраины Поднебесной.
Немцы вытребовали это место у Китая в начале века, как компенсацию (по их словам) за убийство двух немецких миссионеров, а затем приступили к строительству города, который будет стоять тысячу лет как маяк немецкой культуры на берегах Восточной Азии. И, надо сказать, они достигли своей цели в весьма угнетающем смысле, принявшись за работу с пугающим прусским сочетанием технических навыков и целеустремлённости, и построили неправдоподобно точную копию кайзеровской Германии на противоположной стороне земного шара.
В Циндао царили немыслимый порядок и аккуратность. Тошнотворная готическая архитектура из коричневого кирпича в духе Бисмарка, эти основательные громады, неуклюжие и непривлекательные, могли бы пережить сотню будущих поколений, а закованные в известняк бульвары пересекались под идеально прямыми углами. Еще там были евангелистская кирха и католический костел с монастырем, отель «Централь» на перекрестке Вильгельмштрассе с Фридрихштрассе, кафе «Метрополь» и «Дахзаль», дендрарий и пивная «Фюрстенхоф», больница императрицы Августы, военная и торговая гавани, радиостанция «Телефункен» и вокзал в конце железнодорожной ветки Шаньдунбан.
А вокруг простирались акварельные горные пики, которые переименовали в Принца Генриха, Дидерихса и Бисмарка, и приземистые железобетонные форты с пушками Круппа. Но всё же в мире существует несколько вещей, неподвластных немецкому усердию. Климат по-прежнему оставался прибрежным климатом северного Китая: липкое и жаркое лето с осенними тайфунами и сухая, пронизывающе-холодная зима с пыльными ветрам из Маньчжурии. Во всем остальном это место с пугающей точностью напоминало копию кайзеровской Германии. Пухлые матроны ели пирожные с кремом в кафе «Метрополь», пока их коротко стриженные мужья потели за столами в государственных учреждениях и на складах торговых компаний.
А на безупречных бульварах гражданские уступали дорогу подтянутым армейским офицерам с моноклем в глазу. Все было построено на века. Тем не менее, китайцы, наследники цивилизации в десять раз более древней и в тысячу раз самодовольней, казалось, обращали на это удивительно мало внимания, прямо как древесные муравьи — когда положишь камешек на их привычной тропе: какое-то время они будут ощупывать его усиками, а затем решат обойти препятствия и продолжат заниматься своими делами, как если бы камня и вовсе не существовало. Немцев в Циндао было слишком мало, чтобы управлять всем самостоятельно, так что в колонии не только неквалифицированный труд, но и большую часть повседневного управления осуществляли китайцы под руководством немецких начальников. Что первые думали о последних — можно только догадываться.
В конце июля 1914 года Циндао пребывал в состоянии некоторого беспокойства, осознав, что, пока в Европе началась всеобщая война, город оказался, в сущности, беззащитным, не считая фортов, в десяти тысячах миль от Германии и окружённый врагами; а японцы, вероятно, вступят в войну на стороне противников. Обычно здесь располагались мощные германские военно-морские силы — Восточно-Азиатская эскадра адмирала фон Шпее, но сейчас она ушла на манёвры на две недели куда-то в Тихий океан, и было бы весьма неразумно возвращаться.
Таким образом, в гавани остались лишь лёгкий крейсер «Эмден», несколько старых канонерок и миноносцев, бесполезных в современной войне, и мы. Когда «Эмден» смылся, «Кайзерин Элизабет» стал (если уж на то пошло) самым мощным кораблём Центральных держав в китайских водах. Но что мы могли сделать? Австро-Венгрия, вероятно, скоро вступит в войну с Россией. А что насчёт союзника России — Франции? А насчёт союзника Франции — Британии? А британского союзника — Японии? Мы ещё раз попытались связаться с Веной — бесполезно, ведь сухопутный телеграфный кабель проходил через Россию, а подводные кабели вели к британскому Гонконгу и французскому Индокитаю. Мы лишь получили сообщение в первый день августа с приказом законсервировать корабль в Циндао и отправить команду обратно в Австрию «любыми возможными средствами», а если не получится, то добраться до австро-венгерской дипломатической миссии в Пекине.
Поэтому мы приступили к работе по подготовке «Элизабет» к возможному длительному летаргическому сну. Всю мебель и деревянные перегородки сняли и убрали в пустые портовые склады на одном из торговых причалов. Утомительное дело во влажной августовской жаре: потеющие человеческие цепочки, передающие тысячи самых причудливых предметов быта из рук в руки с корабля на пристань и дальше на склад. Полагаю, вы, наверное, тоже замечали, как при переезде содержимое дома удивительным образом разбухает в объеме, и то, что когда-то заполняло всего лишь шкаф, теперь занимает половину мебельного фургона.
Только всё оказалось гораздо, гораздо хуже, по мере того как накопленный за четверть века службы мусор извлекали из трюмов «Элизабет»: чемоданы с личными вещами давно уже похороненных в море людей; яванские ложки для риса и бамбуковые клетки для попугаев, купленные во время увольнения и забытые мичманами, теперь уже ставшими седовласыми фрегаттенкапитанами; полные комплекты для чистки корабельной артиллерии, уже давно переданной в музей. Потом боеприпасы из пороховых погребов, сами орудия, которые освобождали от станин и покрывали предохраняющей от ржавчины смазкой (жутко грязное дело), а потом грузовой стрелой перемещали на берег и увозили.
Одновременно в недрах корабля трудились механики и кочегары, сливая воду из котлов и обертывая двигатели промасленной мешковиной. Наконец, вечером второго дня трудов, когда все было закончено, мы поднялись на борт, чтобы смыть грязь и упаковать вещи для поездки в Пекин. Но в это время прибыл курьер и вручил капитану телеграмму из Военного министерства в Вене. Мне выпала честь её расшифровать, и по мере написания послания сердце заныло: нам следовало немедленно подготовить корабль к боевым действиям и перейти в подчинение губернатора Циндао. Капитан объявил об этом экипажу, когда матросы стояли на причале, чумазые, едва не падая с ног от усталости. Невероятно трогательно слышать, как триста пятьдесят моряков произносят «Вот дерьмо!» на одиннадцати различных языках.
