Барон вздохнул, вытащил лист бумаги и вставил в глаз монокль.
— Вот, герр лейтенант. Военно-морской департамент Военного министерства соизволил прислать нам телеграфом выдержку из вашего служебного досье. Разрешите зачитать? «Усердный и сведущий офицер, склонный, однако, к поспешным суждениям, бросается выполнять задачи, не рассматривая операцию в целом». Вам не приходило в голову, Прохазка, хоть на минутку, что гауптман Белькреди, если вы и впрямь видели именно его, находился среди бандитов, потому что этого хотели мы? Или если вашей шайке юных заговорщиков позволили попасть в Австрию и разгуливать на свободе по Сараево, то именно этого и хочет австрийская полиция? Право, Прохазка, вас считают человеком сообразительным, и вы могли бы догадаться, что одним из способов борьбы с политическим терроризмом является внедрение своих людей в ячейки террористов, чтобы дать заговору созреть. Ну как с нарывом — сначала дают ему немного подрасти, а потом уже вскрывают.
— Другими словами, вы внедряете людей в те организации, которые, как вы только что уверяли, даже не существуют...
Он взглянул на меня исподлобья.
— Я не говорю, что они не существуют, даже если нам не встречались эти названия: сербский политический терроризм, увы, существовал всегда. Но, по всей вероятности, это не более чем крохотные фракции, отколовшиеся от основной группы, «Народна одбрана» [68]. Вообще-то, герр лейтенант, уверяю вас, что в подавляющем большинстве случаев название — самая впечатляющая часть этих организаций. В дипмиссии в Цетине у нас целая картотека с подобными названиями: «Союз крови», «Бородатые мстители Святого Вита», и, как правило, больше ничего. Нет, Прохазка, ваша забота о благополучии начальника штаба и наследника весьма похвальна для младшего офицера, но можете быть уверены, что за ними хорошо присмотрят компетентные органы. Австрия уже три века проводит свою политику на Балканах, и еще со времен князя Меттерниха [69] наша политическая разведка не имеет равных. Я уверен, что все под контролем, — барон перетасовал бумаги, — во всяком случае, я сказал, все что хотел, так что теперь оставлю решение этого вопроса соответствующим инстанциям. Герр корветтенкапитан?
— А? Что? Спасибо, господин барон. Ну, Прохазка, дела обстоят так: Маринеоберкоммандо в своей мудрости решило, что как старший морской офицер в этих водах, я стану на некоторое время вашим командиром и разгребу последствия вашей выходки. Теперь, буду откровенным, у вас есть выбор.
— Выбор, герр капитан? Простите, но я не понимаю.
— Вот что, Прохазка, желает сообщить вам герр корветтенкапитан, — вмешался барон Эрдейи. — Вы можете выбрать один из двух возможных вариантов.
— И каковы же они, герр барон?
— Либо вы настаиваете на своих немыслимых заявлениях о так называемом заговоре с целью убийства начальника штаба и престолонаследника, хоть президента Франции, если пожелаете, и в этом случае вас высадят в ближайшем порту и отправят в Полу под конвоем, где вы предстанете перед трибуналом...
— Значит, именно так я и поступлю.
— Пожалуйста, герр лейтенант, пожалуйста, не спешите. Выслушайте меня, умоляю, и примите во внимание возможные последствия.
— Последствия, герр барон? Для кого?
— Для вас, мой дорогой друг. Пожалуйста, попытайтесь понять, как все это может выглядеть скорее всего перед военным трибуналом. Вы тринадцать дней отсутствовали на корабле без разрешения, по вашему собственному признанию, в результате любовной интрижки с местной женщиной; вы провели большую часть этого времени в компании вооруженных врагов двуединой монархии; неоднократно покидали и возвращались на австрийскую территорию без разрешения, в гражданской одежде и без прохождения пограничных формальностей; и когда, наконец, появились сегодня утром у Антибари, то опять же в компании молодой женщины, на этот раз с оружием. Правда, Прохазка, будьте разумным и просто подумайте, как все это может выглядеть в глазах опытного обвинителя. Конечно, мне не стоит напоминать вам, что, являясь австрийским офицером, вы всё же чешского происхождения. Уже несколько лет в Вене сильно обеспокоены панславянской подрывной деятельностью в чешскоговорящих областях и в австро-венгерской армии. И уверяю вас, если в департаменте военного прокурора решат, что они наткнулись на чешско-сербский заговор в офицерском корпусе, следователи будут давить, пока у вас глаза из орбит не вылезут, даже если вы невинны как агнец. Двуединая монархия — цивилизованное государство и не использует смертную казнь за измену в мирное время; но я вполне уверен, что вы получите двадцать пять лет каторжных работ. Подумайте мой дорогой друг, сначала подумайте, прошу вас.
— Тогда могу я поинтересоваться, какова же альтернатива?
— Альтернатива, — ответил уже корветтенкапитан, — Прохазка, в том, что вы под моим командованием спокойно возвращаетесь к карьере морского офицера на борту этого корабля, предав забвению ту дурацкую выходку. Если вы выберете этот вариант, то Маринеоберкоммандо уверило меня, что расследования не будет. Разве что вам придется хранить все произошедшее в тайне.
— На борту этого корабля, герр корветтенкапитан? Но, со всем уважением, это пассажирский лайнер...
— Я в курсе. Я командую отрядом моряков, следующих к своему кораблю.
— Могу я поинтересоваться, к какому именно?
— Разумеется. Крейсер «Кайзерин Элизабет». Мы должны прибыть в Шанхай шестнадцатого июля и присоединиться к экипажу.
Так что на самом деле выбора у меня особо и не было: либо меня высадят в Порт-Саиде и отправят обратно в Полу на следующем же корабле как потенциального заключенного, который предстанет перед военным трибуналом, либо сверхштатная должность в отряде пополнения из сорока моряков, плывущих на Дальний Восток, чтобы заменить тех, у кого истек срок службы на борту австро-венгерского корабля-стационера в тех водах — уже довольно дряхлого крейсера «Кайзерин Элизабет». Но это лишь через несколько недель, а пока же я вел довольно странное, не вполне свободное существование на борту «Горшковски»: у меня была собственная каюта, одежду мне одолжили другие офицеры, но в остальном мне полностью запретили вступать в какие-либо контакты с пассажирами и членами экипажа лайнера или говорить с кем-либо из состава пополнения, кроме как по служебным вопросам.
Мне даже не разрешалось обедать с другими офицерами: еду приносил в каюту стюард. Это был серьезный и степенный человек лет пятидесяти по имени Фердинанд Вонг — китаец-католик из Триеста, чьи родители переехали в этот город из Китая еще в 70-х годах девятнадцатого века и стали играть заметную роль в маленькой китайской общине. Вонг был приветливым, очень ловко и ненавязчиво исполнял свои обязанности и гордился тем, что стал стюардом в первом классе на линиях «Австрийского Ллойда». Ему не разрешали много со мной разговаривать, но, чувствуя моё неловкое положение на борту, он был по-отечески добр ко мне и на протяжении всего рейса обращался со мной как с травмированным котенком, уложенным в картонную коробку с подкладкой из старого одеяла, которого нужно выходить до полного выздоровления.
Мне нечем было заняться, разве что читать книги, которые Вонг приносил из судовой библиотеки. Но поскольку я был физически и эмоционально истощен приключениями на Балканах, это плаванье, по крайней мере, позволило восстановить силы и залечить рану в ноге. Тем не менее, я был морским офицером, поэтому мой новый командир, корветтенкапитан Юлиус Фихтерле, вынужден был найти для меня какое-то занятие. В конце концов, он смог придумать лишь должность офицера-шифровальщика. Как вы можете себе представить, чудовищно скучная работа на борту гражданского лайнера в мирное время. В основном я просто сидел в радиорубке и читал, как и раньше.
Мне запретили разговаривать с радистом по внеслужебным вопросам, но это едва ли имело значение: в те дни компания Маркони предоставляла радиоаппаратуру вместе с радиотелеграфистами и не поощряла их общение с командой. Прозванные «маркошами», они носили собственный мундир, сами несли вахты и, как правило, старались поменьше общаться с кем-либо на борту.
