Еще и еще окуни — и вдруг тишина. Блесна выводит у самого дна все положенные ей колена, и так и так уговаривая рыбу ответить на все ее предложения, но рыба молчит.

Я вспоминаю о мормышке, откладываю в сторону удочку с блесной, очень стараюсь привлечь к своей мормышке внимание хоть какого-нибудь окунька, но тщетно. Мормышка сегодня у наших окуней сегодня почему-то не в почете.

Снова беру в руки удочку с блесной, но на этот раз в лунку уходит желто-красная темноватая блесна и играет она уже иначе, чем моя узкая сиговая полоска, которая и принесла мне сегодня удачу. Пять, десять мину — и ничего. Возвращаюсь к своей узенькой сиговой блесенке — и на нее никто больше не реагирует.

Пробую сманить окунька блесной типа «гешеля» с подсадкой червя на одинарный крючок. Это моя самая боевая блесенка, спаянная из двух соответствующим образом отштампованных полосок желтого и белого металла. Сколько тех же окуней подарила мне эта совсем небольшая блесна! Но вот что интересно: почти вся пойманная тут рыба обращала внимание на эту мою снасть чаще только тогда, когда на крючок подсаживал я либо мотыля, либо кусочек червя, а еще лучше — окуневый глаз. И когда не было под рукой никакой насадки, мне долго приходилось выманивать этой блесенкой хоть какого-нибудь самого захудалого окунька. И только после того, как пойманная наконец рыбешка вынуждена была расстаться со своим глазом, моя блесна начинала работать в полную силу…

И на этот раз мой модернизированный «гешель» украшен ярким окуневым глазом, но все мои усилия по-прежнему остаются тщетными…

Да, скоро стрелки часов приблизятся к цифре одиннадцать — окуни, показавшиеся нам, конечно, уже ушли, исчезли, то ли отправились еще куда на поиски корма, то ли, подкормившись, снова свалились на свою глубину.

Я собираю свою снасть и намереваюсь поискать окуней дальше, за полосой торосов. По пути заглядываю к своим друзьям-товарищам. Они более прагматичны, чем я, а потому никогда не молятся одному какому-нибудь Богу. Это я могу из года в год поклоняться только своей мормышки. У них же другие правила: не берет или плохо берет в этот раз на мормышку, значит, отправляй в лунку блесну или наоборот. И часто они не отстают от меня в рыболовных успехах.

Что у них сегодня? Да тоже самое, что и у меня: мормышка отказалась работать и тут же уступила свое место блесне, и блесна на этот раз не подвела.

Рыбы у нас уже достаточно и на сегодняшний обед, и на сегодняшний ужин, и даже на завтрак следующего утра. Мороз немного отпустил, солнце совсем разошлось, почти распалилось, хотя так и не согнало пока ледок с наших лунок, и нам не остается ничего, как только счастливо пребывать в этой блаженной бело-голубой тишине. Я оставляю своих друзей и дальше, как мартовские коты, дремать и щуриться на весеннее солнце и все-таки отправляюсь в поход-поиск.

По пути сверлю лунки и проверяю недолго блесной, как устроилась в этот чудесный ранневесенний день здесь подо льдом подводная жизнь. Увы, никакого дельного ответа на свой вопрос я пока не получаю. Наконец остановка над восьмиметровой глубиной. Усаживаюсь на свой складной стульчик и снова и снова играю разными блеснами, надеясь все-таки хоть кого-нибудь соблазнить. И окунек в конце концов оказывается на крючке. Но он не такой шустрый, плотный, азартный, как мои недавние рыбки-бойцы. Кажется, что он все еще не ожил до конца после зимней спячки — он худ, излишне прогонист да еще с пиявкой на жаберной крышке.

Оставляю надежду отыскать здесь, на глубине, что-нибудь путное, сматываю леску на катушку, убираю удочку в пенал, устроенный из десятилитровой канистры от автомобильного тосола. Здесь собраны все мои удочки, и с мормышками и с блеснами. У канистры срезан почти весь верх, оставлена только ручка. Такой импровизированный пенал мне кажется очень удобным: все удочки на виду, они все снаряжены, их остается только вынуть из пенала-канистры и употребить по назначению. И переносить с места на место такой пенал с оставшейся от канистры ручкой очень удобно. Ну, а когда домой или из дома на лед, то свой пенал-канистру устраиваю я в небольшом рюкзачке. Тут же в пенале и черпачок и багорик на случай встречи с рыбиной посолидней.

Я не спешу возвращаться к своим друзьям, так и остававшимся все это время возле своих первых в этом году лунок. Иду медленно, не торопясь — идти легко, снега на льду и тут совсем немного, и все еще переживаю сегодняшнюю встречу с окуневым отрядом…Да, таких ярких, буйных встреч вспоминается мне совсем немного…

Самую первую снасть для отвесного блеснения готовил я на волжского судака — прочитал в альманахе «Рыболов-спортсмен» о такой ловле на Угличском водохранилище в районе Скнятино и тут же загорелся: мне бы так…Блесны для этой цели получились у меня вроде бы и неплохими, но вот поискать этого самого судака на свалах бывшего волжского русла повыше Углича, у меня так и не получилось. Жизнь моя сделала небольшой поворот и вместо Угличского водохранилища оказался я на берегах Ахтубы. И, отправившись на Ахтубу, я прихватил с собой не только спиннинг, но и те самые блесны для отвесного блеснения, которым пока так и не привелось показать себя в работе.

Готовясь когда-то к встрече с судаками и впаивая крючки в прогонистые судаковые блесны, я вспомнил тогда и об окунях и предусмотрительно изготовил такие же блесны поменьше — что-то вроде продолговатого ромбика. Вот этот самый продолговатый ромбик, посеребренный в отработанном фотографическом фиксаже, и свел меня в конце концов с полосатыми разбойниками, старожилами Ахтубы.

Дело было уже под осень, по ночам заметно холодало и солнце ото дня ко дню становилось все тише, спокойней и уже не палило так безжалостно днем, как в недавнее летнее время. В такие дни ни в какие дальние походы отправляться не хотелось и я, взяв на прокат резиновую лодку, прибыл на самую ближнюю протоку с удочкой и блеснами для отвесного блеснения окуней. Удочка бамбуковая, достаточно жесткая — как раз для такого летнего блеснения.

Течение в протоке совсем незаметное. Я подвел свою резинку к кустам, сплошь укрывавшим собой берег протоки, накинул на понравившийся мне куст веревочную петлю, чтобы лодка не особенно вертелась на воде, и отправил свою довольно-таки тяжелую блесенку на разведку. И не успела моя снасть добраться до дна, как тут же удар по крючку, и в лодке оказывается очень приличный, эдак граммов на тристапятьдесят окунек.

Он был темно-зеленым с ярко-оранжевым брюшком… Снова блесна в воде, и снова почти тут же еще один претендент на рыбку-обманку оказывается у меня в лодке.

Окуни тогда хватали блесну, как ошалелые, хватали в полводы, не давая ей опуститься на дно… Такой бой-клев продолжался довольно долго, но потом вдруг разом оборвался: рыбы то ли куда-то скрылись по чье-то команде, то ли, я мог тогда предположить и такое, были выловлены мной почти все без остатка.

Конечно, стайка окуней, понесшая какие-то потери, и, возможно, догадываясь, что здесь все не так-то просто, могла и сознательно покинуть место нашей встречи… А может быть, это был всего-навсего какой-то кочующий отряд: ну, порезвились, погонялись за возможной добычей и хватит — пора и дальше в путь.

Я еще долго оставался на месте удивительной встречи, по-прежнему старался сманить своей блесной какую-нибудь рыбину, но окуни, как исчезли, так больше и не появились. Правда в конце концов соблазнилась моей блесной (с голым крючком, без какой-либо подсадки) почти килограммовая ахтубинская плотва. И все.

Прошло с тех пор много лет, но у меня все еще перед глазами та самая ахтубинская протока, густые кусты над самой водой, моя бамбуковая удочка, окуневая блесенка-ромбик и упорные, тяжелые оранжево-зеленые рыбины, вылетающие из воды с растопыренными плавниками вслед за моей снастью.

Это была самая первая моя встреча с такими вот оглашенными окунями… Была и вторая, но немного попозже, уже не на юге, а на севере, на Пелусозере, что до сих пор мирно покоится почти на самой границе Карелии и Каргополья. И тоже дело было уже по осени, ближе к холодам.…