Черпачком быстро выкидываю из лунки успевшее набиться сюда вслед за языком поземки крошево снега, борясь с ветром, все-таки отправляю в лунку свою мормышку, но ветер снова и снова норовит вырвать у меня из рук леску. Наконец мормышка вроде бы на дне. Потягиваю кивком-пружинкой леску и тут же снова удар по крючку. И еще один мерный окунек является ко мне из онежских глубин.

Окуней, оказавшихся возле меня на снегу, тут же будто густой краской накрывает шершавый язык поземки. Резкий, упорный ветер, несущийся по самым сугробам, громоздящимся на льду, перетирает слежавшийся было снег, обрывает кромки сугробов-барханов, тащит за собой все это крошево, которое тут же плотно забивается в твои лунки, громоздится новыми сугробами вокруг твоего рюкзака. Только что возле лунки лежали пойманные окуни, но сейчас их уже нет — они под снегом.

Казалось бы, в ответ на такое столпотворение, какое творится здесь, наверху, там, внизу, подо льдом, все живое должно было насторожиться, замереть, но, как говорят теперь, информация о внешних событиях под лед, видимо, еще не поступила, и вслед за вторым окунем моей мормышкой соблазнился третий, четвёртый…

Сколько уже поймано рыбы, не могу сосчитать — она вся укрыта, замыта снегом. Прикидываю, что десятка полтора окуней, пожалуй, уже послано мне в виде дани-приветствия хозяином здешних вод, водяником. И клев не прекращается… Но вот там, подо льдом, видимо, какое-то замешательство. Пытаюсь, как и до этого, подтягивать кивком мормышку, покачивать, кое-как высвобождая леску из каши-крошева, все время забивающей лунку, но в ответ тишина…Скорей всего стайка уже ушла…

И тут вдруг мормышка снова остановлена коротким, но не сильным ударом… Легкая подсечка, но рыба не поддается моему желанию поскорей поднять ее к лунке. Но потом она вроде бы соглашается со мной, начинает подниматься вверх и тут же упрямо отворачивает в сторону… Еще немного и, раздвинув собой набившийся сюда снег, из лунки показывается большая окуневая голова… Подхватываю рыбу рукой. Она на снегу. Хороший окунь — наверное, граммов на пятьсот будет. И я почти не ошибся: дома этого окуня, посланного мне в подарок местным водяником, точно взвесили и определили его вес в пятьсот пятьдесят граммов.

Увы, этот подарок Онежского озера рыбаку, горячему поклоннику здешних мест, был в этот день, считайте, что почти последним. Моя счастливая лунка больше мне не отзывалась. Не без труда разыскал я другие лунки, просверленные в самом начале, старался обнаружить окуней и тут, но за все старания получил в награду лишь одного единственного окунька.

Часы показывали, что до полудня оставалось всего минут тридцать…Да, и тут, в такую вот неуютную непогоду-круговерть с едкой поземкой и жестким морозом, здешние окуни не изменяли своему расписанию: они заявили о себе как раз в одиннадцатом часу и с полчаса позволили мне попытать счастья возле моей лунки.

Обратно к своим спутникам, которые все это время так и оставались возле нашей знакомой «ямки», я вынужден был продвигаться, как парусное судно против ветра, галсами. Если идти прямо на ветер, то весь ледовитый поток будет как раз против тебя. А потому сначала я держал направление на берег, на мыс, от которого и уходило в глубину мое подводное всхолмление — «язык». При таком движении ветер хлестал мне в бок. Голову все время приходилось отворачивать вправо, чтобы не прихватило морозом левую щеку. Затем я менял направление и уже шел больше правым боком к ветру. Потом снова отдавал на растерзание ветру больше левый бок. И так, раз за разом, галс за галсом, приближался я к моим спутникам.

У них совсем грустное настроение — с большим трудом добыли лишь по паре-тройке пустяшных хвостов.

— Как у меня дела? — Я отмалчивался: мол, ничего хорошего, как и у всех, мол, пусто.

На обратном пути в деревне встретили рыбаков, прибывших сюда из Кондопоги еще три дня тому назад. Они суетятся возле машины, желая ее завести и уехать к чертовой матери от такой непогоды. Рыбаки старались на озере с утра пораньше, еще дальше моего «языка», на самой середине плеса, где еще вчера и позавчера находили неплохую рыбу…

— А сейчас все пусто — ни у кого ни одного хвоста.

И тут я промолчал о своем сегодняшнем улове, о той дани-подарке, которой встретил меня мой знакомый водяник. Молчу и также молча догадываюсь, что сегодняшний день может быть последним счастливым для меня днем — вчера и позавчера, по словам рыбаков, ветра почти не было, а если и прижимал чуть-чуть, то точно с севера, а северный ветер не самая большая беда для нашего озера. Но сегодня с утра ветер явился с северо-востока, а там и перешел на восток, да еще начал рвать такими залпами, которые не оставляли никакой надежды на ближайшее изменение погоды к лучшему.

— С востока ветер — рыба из сети, — эту карельскую поговорку я хорошо запомнил с самых первых дней знакомства с нашими северными водоемами… Северик, северный ветер здесь не особенно мешал рыбе и рыбакам, а вот Восток, восточный ветер определенно обрекал вас на неудачу.

Неужели так все и пойдет дальше?

Дома я достал свой улов, но вместо восхищения вызвал только упреки: мол, мы мерзли, сидели над пустыми лунками, а он там обловился и не мог подать нам сигнала. Я оправдывался тем, что никакой сигнал на такое расстояние да еще при таком неистовом ветре никак не подать. Да и не успели бы мои спутники ко мне на ту короткую по времени встречу с окуневой стайкой, если бы даже я смог как-то известить их о событии.

Я еще раз, как мог, разъяснил своим спутникам, что при такой погоде клев мог быть только очень коротким и что по времени, как и раньше, он приходится как раз между десятью и одиннадцатью часами. Так что завтра все это можно проверить, если, конечно, будет желание испытать себя такой вот непогодой, которая выпала нам сегодня.

Назавтра с утра снова крепкий мороз, но пока без сильного ветра, хотя ветер уже есть, уже покачивает вершины елей на высоком берегу реки и, как вчера, этот ветер приходит точно с востока.

До моих вчерашних лунок добираемся без особых приключений — ветер уже владеет всем пространством над замерзшим озером, но нам он в этой дороге все-таки больше помощник, раз дует в спину.

Нахожу заветное место. От вчерашних лунок, конечно, нет и следа — все вокруг закрыто, замыто снегом. Сверлим новые, разгребаем вокруг них снег, устраиваемся на своих складных стульчиках так, чтобы сугроб за спиной защитил нас от настырной поземки, которая тащит и тащит сюда, к нашим стульчикам и рюкзакам все новые и новые языки снежного крошева. Конечно, эти метущие языки не остановятся совсем за нашими спинами, а справа и слева будут прорываться к нашим лункам и забивать их. И тут уж придется не столько играть снастью, сколько постоянно освобождать ее из снежного плена.

Приближается время желанного клева, но пока ни у кого ничего. Я стараюсь не ударить в грязь лицом и в конце концов получаю в награду небольшого окунька, за ним второго. Затем перерыв. Снег, забивающий лунку, замерзшие руки, ветер, рвущий из рук леску — и за все эти муки еще только две окуня, правда, не самых плохих.

У моих спутников почти такие же успехи. Но время, отведенное нам для встречи с местными окунями, пока не истекло. Мы стараемся и в итоге втроем еле-еле добываем рыбешку на небольшую уху и небольшую сковородку.

Следующее утро еще более ледовитое — термометр опускается ниже двадцатиградусной отметки. Теперь наученные горьким опытом мы не торопимся на лед, ждем все-таки хоть какого-то потепления, которое, судя по всему, может придти только после того, как ветер либо стихнет, либо изменит направление.

Два дня мы остаемся дома возле теплой печи и без конца проверяем по вершинам елей, что стоят на высоком берегу реки напротив нашего окна, как там погода, и, главное, как ветер. На третий день не выдерживаем и все-таки идем на лед, хотя мороз так и не унялся. Но ветер вроде бы приутих, да и приходит теперь к нам больше с севера, чем с востока. Тут уж появляется какая-то надежда.