Мы шли мимо детей – они просили милостыню, спали на картонках или сидели в подворотнях, прихлебывая что-то из бутылок. Везунчик обошел двух мальчишек постарше – те дрались на тротуаре. Один из мальчишек попытался схватить меня за руку.

– Эй, ты! – рявкнул он.

Обернувшись, Везунчик зарычал на него, обнажив длинные белые зубы. Мальчишка отпрянул.

Наконец мы остановились у заброшенного магазинчика в конце длинного переулка. Наверное, когда-то тут была булочная. Или продуктовый магазин. Теперь здесь не осталось ничего, кроме кирпичей и досок. Все вокруг заросло травой.

Но, похоже, Везунчик направлялся именно сюда.

Он оглянулся на меня, а потом подошел к боковой стене. Пес тихонько гавкнул и прошел сквозь стену.

Я охнул. Как же так вышло? Может, он призрак?

А потом я услышал лай. «Гав!» И еще: «Гав!» Я подошел поближе к тому месту, где Везунчик пропал, и услышал, как кто-то тихонько скулит. Раздвинув высокую траву, я рассмеялся.

Везунчик не был псом-призраком. Он не прошел сквозь кирпичную стену. В стене было небольшое отверстие – раньше я его не замечал, потому что его скрывала груда щебня и трава. В такое отверстие как раз мог протиснуться пес. Или маленький мальчик.

– Везунчик, – позвал я, наклонившись к проему.

– Гав! – ответил он.

В проеме показались сияющие карие глаза и черный нос.

– Гав! – повторил Везунчик и скрылся из виду.

Я посмотрел на улицу. Невдалеке от меня прошли два мальчика – те самые, которые раньше дрались. Они все еще переругивались. С неба, кружась, падали крупные снежинки. Я заглянул в темный проем.

Я мог бы двинуться по переулку, выйти на широкую улицу, добраться до перекрестка, оставить позади грязных, спящих, дерущихся попрошаек, вернуться на вокзал, к Паше, живущему в мире своих грез, подаренных клеем; вернуться к Вите с его крысиной физиономией; вернуться к Тане с ее грустными глазами; вернуться к Юле с ее сигаретами и мужчинами в темных костюмах.

Я опустился на корточки и пролез в проем. Спрыгнув на пол, я очутился во тьме.

Постепенно мои глаза приспособились к мраку. Трава, закрывавшая проем, пропускала скудные солнечные лучи.

И эти лучи выхватывали то ухо, то глаз. Там. И там. И сям.

Я замер на месте.

Везунчик ткнулся мне в руку холодным мокрым носом.

– Гав.

Я услышал, как в углу заскулили и запищали. Везунчик потянул меня за рукав.

Я последовал за ним. В углу, среди тряпок, газет и каких-то одеял, лежала собака. Рядом с ней копошились щенки.

– Ой! – воскликнул я. – Гляди, щенки!

Я протянул к ним руку. Их мама зарычала. Везунчик лизнул ее в ухо и пихнул щенков носом.

– Так вот зачем ты привел меня сюда, – догадался я. – Чтобы я посмотрел на щенков?

Везунчик, сев, дотронулся лапой до моего кармана. Кармана, в котором лежала картофелина.

Вытащив картофелину, я отломил от нее кусочек и передал его Везунчику. Тот бросил этот кусочек маме щенков, и она мгновенно все съела.

Везунчик посмотрел на меня, словно говоря: «Ну же, дай ей еще».

Отломив еще кусочек, я протянул его собаке. Она слизнула остатки у меня с пальцев, а затем улеглась на бок. Щенки тут же принялись сосать.

Присев на корточки, я улыбнулся.

– Ты отличная мамочка, – сказал я. – А ты, Везунчик, хороший папа.

Я повернулся к Везунчику, чтобы рассказать ему, какой он хороший отец, раз так заботится о своих малышах.

Повернулся – и замер.

Меня окружали собаки. Коричневые, черные, белые. Среди них был маленький всклокоченный пес с порванным ухом. В углу сидела коричневая собака с серебристой мордой и добрыми глазами. Везунчик прижался ко мне и замахал хвостом.

– Привет, – сказал я собакам. – Вы тоже хотите есть?

Песик с порванным ухом радостно взвизгнул и встал на задние лапы.

Рассмеявшись, я отломил от картофелины кусочек и бросил ему. А затем я покормил остальных. Когда картошка закончилась, псы прижались ко мне, нюхая мои волосы, уши, одежду. Мама щенков поднялась и принялась облизывать мне лицо. Расхохотавшись, я попытался вывернуться.

– Нет, не надо! Щекотно! Ты меня всего обслюнявила!

Но она продолжала меня вылизывать.

Черная собака с белыми пятнами на лапах и спине прогнулась, склонив голову и махая хвостом.

Я опустился на четвереньки, опустил плечи к земле и оттопырил попу.

– Гав! – сказал я.

Черная собака с белыми пятнами выставила вперед правую лапу. Я шлепнул ладонью по земле, заливаясь от хохота. Старая собака наблюдала за нами, точно бабушка за внучатами.

У входа зашуршала трава. В сумраке я увидел, как что-то пробирается в проем. Все собаки насторожились. Выпрямившись, я прижался к Везунчику.

Что-то спрыгнуло на грязный пол. Щурясь, я присмотрелся. Это был пес.

Все собаки прижали уши и заскулили, приветствуя новоприбывшего. Мама щенков – Мамуся – и пес с порванным ухом подошли к новенькому и лизнули его в нос.

И тут я заметил: пес что-то держал во рту. Длинную толстую сосиску.

Пес бросил сосиску в грязь. Не обращая внимания на то, как другие собаки лакомятся его угощением, он смотрел на меня.

Я прижался к Везунчику, чувствуя себя мышонком в волчьей пещере.

Пес подошел ко мне поближе. Везунчик отпрянул.

– Нет, – прошептал я.

Я не успел спрятаться за Везунчика, и этот новый пес, вожак стаи, обошел меня сзади. Он понюхал мои ноги, мои грязные штаны, карманы, где раньше лежали теплые картофелины. Он сунул нос мне в ладонь, будто умел читать по руке, как цыгане. Затем пес уселся передо мной и уставился на меня.

– Я Мишка, Миша Андреев, – прошептал я. – Мне пять лет, и я тебя не обижу.

Встав, пес подошел к щенкам, тщательно обнюхал их и, убедившись в том, что я им не навредил, потрусил к выходу. Не оглядываясь, он выбрался наружу.

Собака с белыми пятнами, которую я решил называть Кляксой, последовала за вожаком. Мышиного цвета пес с порванным ухом засеменил к выходу, часто перебирая короткими лапками.

Везунчик бросил последний кусок сосиски Мамусе под нос и вылез наружу.

– Эй, – позвал его я. – Не оставляй меня здесь!

Везунчик сунул голову в проем.

– Гав?

Опустившись на корточки, я погладил трех щенков.

– Пока, Мамуся, – сказал я. – Завтра я принесу еще еды, обещаю.

Я протиснулся в проем. Было уже темно. Переулок запорошило снегом. А на углу стояла стая. И ждала меня.

Я побежал с псами по улицам, мимо детских шаек – беспризорники пили, смеялись, дрались, но мне было ничуть не страшно. Я бежал со стаей. Мы бежали вместе.

Наконец мы добрались до вентиляционной решетки, у которой я повстречал Везунчика. Собаки окружили меня, весело скалясь.

Я потрепал каждого пса по голове.

– Спасибо за то, что проводили меня, – сказал я. – Завтра мы с вами раздобудем много еды, вот увидите.

Я побежал вниз по ступеням. Ух, сейчас все расскажу Паше и Тане. Про псов, про щенков! Если они меня хорошенько попросят, я отведу их к щенкам. Мы все могли бы поселиться в этом магазинчике, а не греться возле труб. Мы могли бы подкармливать щенков. Могли бы стать одной семьей с собаками.

Перед статуей всадника я остановился, поднялся на цыпочки и коснулся ноздрей коня.

– Добрый вечер. – Я поклонился всаднику.

– Так-так-так…

Я охнул. Неужели бронзовый всадник заговорил со мной?

Из‑за статуи вышел Рудик. В одной руке у него была бутылка. Другую он протянул мне.

– Наш мышонок вернулся.

– У меня был такой хороший день. – Я улыбнулся. – Я встретил пса и…

Рудик щелкнул пальцами.

– Деньги давай.

Я похолодел от страха. Деньги.

Я сунул руку в карман штанов и нащупал две монетки.

– Это все? – прищурился Рудик.

Я кивнул.

– Тебя не было целый день и полвечера, и это все, что ты принес?

Сердце колотилось у меня в груди. Я опять кивнул.

– Да, Рудик. На остальные деньги я купил еды.