– У вас совсем крыша едет.

– Не могу понять, Меган, вы завидуете? Потому что я оказался под прицелом у журналистов?

– Как вы можете говорить такие мерзости!

– Может быть, не хватает внимания? Тогда я щедро осыплю вас комплиментами.

В трубах переливалась вода. Пощелкивала батарея, распространяя тепло.

– Недавно я разговаривал с Лиз. Она сообщила, что вы решительно отстаиваете версию о самоубийстве. Интересно узнать, почему.

– Этот мост – любимое местечко у суицидников, как Бичи-Хед. Прыгают оттуда толпами, будто лемминги.

Ларри, об этом сооружении и вправду ходит множество мрачных слухов. Раньше я часто прогуливался вдоль реки и должен сказать, что это едва ли не единственное место в городе, где можно побыть наедине с самим собой.

– Неверный ответ. Попробуйте еще раз.

– Мне пора идти. У вас будут неприятности, если кто-нибудь узнает о нашей встрече.

«Никуда ты не пойдешь», – подумал я, украдкой озираясь в поисках ключа.

– Бросьте, Меган. Зачем Алисе убивать себя?

– После нескольких пинт она впадала в буйство, а после наркотиков все ее демоны вырывались наружу, так что страшно было смотреть. Она и раньше говорила о суициде.

Я снова прилежно вел записи, Ларри. Незаметно вернулся к привычной роли: архивариус, аналитик, исследователь. В вечном поиске доказательств.

– Неужели? Когда?

– Раньше. Наверное, у нее просто иссякла воля к жизни.

– Чтобы жить, не нужно прилагать усилия, Меган. Этот механизм работает автоматически. А вот для того, чтобы прервать жизнь, требуется решимость.

– Откуда мне знать? Я не господь бог. – Она откинулась на спинку кресла, обмахнула лицо. – Зря я сюда пришла. Пора собираться. Меня просили присмотреть за ребенком. Да хватит уже писать!

Я незаметно подхватил ключи и направился в другой конец комнаты, будто бы за книгой, и потихоньку запер дверь у Меган за спиной. Теперь никуда не денется.

– И кто вы такой, чтобы осуждать меня?

Поверь мне, Ларри, я составил мнение об этой юной особе на весьма серьезных основаниях. Мы много времени проводили вместе: по вечерам, пока моя жена играла в бридж или посещала занятия в университете, мы с Меган просиживали над «исследованием Алисы» – бок о бок, прямо за нашим обеденным столом. Странное, пугающее единение над бесконечными кипами материалов, раскопки чужой могилы, премерзкое занятие.

– Как Алиса покончила с собой, Меган?

– Вопросами ее не вернешь! Поздно. – Меган схватила со стола папку с бумагами, вырвала листок. – Это не она! И не я. Мы живые люди, а не буквы на странице.

Снаружи замигала лампа. Надо будет вызвать электрика.

– А ведь я вас уважала, – голос становился все громче, – да только зря. Пустые слова, сотрясание воздуха… – Меган презрительно расхохоталась. «ЛОЛ» – вот как это называется, по ее словам. – Вы просто дурак, профессор.

В соседних офисах постепенно гас свет, коллеги расходились по домам. Я забрасывал Меган вопросами, перемежая их лестью. Открыл вторую бутылку. Она захмелела: неуклюже закинула ногу на ногу, глаза заблестели. Пару раз нервно поглядывала на часы, но уже не могла сосредоточиться. А я запоминал каждое оброненное слово, каждую интонацию, чтобы не упустить ничего по рассеянности (на днях я назвал Флисс «Лиз»; к счастью, жена не заметила моей оплошности).

– Расскажите, когда вы с Алисой виделись в последний раз, – сухо поинтересовался я.

– Снег. В тот день шел снег, – сонно вздохнула Меган.

Прошлой зимой снегопад был только однажды – в ночь четвертого февраля.

– Вы виделись с ней у реки? Так ведь, Меган? Вы там были. Вы были в Саутгемптоне.

Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 20 апреля 2013 г.

Дорогой Ларри!

– Это нормально – все время думать о женщинах? – спросил он у меня вчера вечером. – О сексе?

– Говорят, секс как кислород: пока он в достатке, не обращаешь особого внимания, а вот нехватку замечаешь сразу.

За мальчишкой интересно наблюдать: меня привлекает его грубоватая резкость, яркие рисунки на коже. И не упрекай меня, Ларри, – знаю, поганца давно надо было сдать полиции. Но пусть тот, кто без греха, первым бросит камень и прочая, прочая.

– Алиса для меня как кислород.

Он называет себя «Мокси»; на самом деле его зовут Гэвин.

– Вы собирали ее вещи. Становилось легче?

– Не особо. Это же просто вещи, не она.

На полу была разложена вся его коллекция – совсем скоро семейство Сэлмон получит ее в целости и сохранности. Несколько браслетов, игральные карты, распечатка эссе по творчеству Майи Энджелоу, открытки, ручки, подставка для пивной кружки с изображением кенгуру, засохшая роза, зубная щетка, заметки для музыкального обзора, джемпер с надписью: «СМЕЙСЯ, ЛЮБИ, ЖИВИ».

– Здесь не хватает только книжки какого-то японского автора. Я подбросил ее маме Алисы на порог.

– У меня недавно умер близкий друг, – сказал я.

– И учти, старик, я тебя по-прежнему ненавижу.

– Он был моим лучшим другом, но мы ни разу не виделись.

– И Алису ненавижу.

– Не стоит увлекаться ненавистью, Гэвин. Если вы будете пестовать ее слишком долго, то она пропитает вас насквозь.

Знаешь, Ларри, я до сих пор не привык к этому удивительному ощущению: впервые в жизни стараюсь увидеть в человеке лучшую сторону. Следует признать, что я не рассказывал Флисс все подробности об этих «встречах». В них нет ничего крамольного, но жена бы не одобрила такое поведение – в конце концов, мальчишка успел натворить бед и даже вломился в наш дом. Несомненно, он способен на злонамеренные поступки, однако в глубине души – ведь всякий ученый должен искать глубинные мотивы, правда? – он не так уж и плох. Пропащих людей не бывает. Мальчишка заявил, что хочет начать все заново, с чистого листа. «Tabula rasa»[9], как сказал бы истинный исследователь.

– Ты и про меня напишешь в своей книжке? – спросил он.

– Уже написал.

– Только не вздумай поднять хай!

– Я отплачу вам той же мерой уважения, с которой вы отнеслись ко мне на своем форуме.

– Так то Интернет! А книга – другое дело. Никто не станет удалять мои посты, если ты к этому клонишь. Политика у них такая.

– Про меня писали кое-что и похуже. Кроме того, ваши записи тоже стали частью книги.

– Не буду больше тусоваться на форумах. Одинокий Волк остался в прошлом. Стараешься, пишешь… всем начхать. От твоей книжки будет больше толку, даже если ты насочиняешь ерунды. Хоть какой-то шанс прославиться.

Мне нравится такой презрительный подход. Наши беседы напоминают мне разговоры с мозгоправом, Картером. Кстати, я его отыскал.

– Нужен редактор? Я бы мог вычитать твои каракули.

– Мне кажется, что никто из непосредственных действующих лиц не должен знать о содержании книги до ее выхода.

– Но ты-то знаешь! Думаешь, я растрезвоню всем про то, чем закончилось дело?

Мальчишка отошел к окну. Какой из нас вышел забавный дуэт, будто два аборигена с разных континентов. Экспонат А и экспонат Б. Он рассеянно потер правое ухо – в мочке красовалась огромная дыра, целый тоннель, какие сейчас в моде. Я ощутил укол жалости. Надо же было так себя изувечить!

– У тебя тоже есть свой форум, профессор: кабинет, университет, целый город. И с тобой никто не пытается спорить.

Забавно, в реальности он выглядит не так устрашающе и изъясняется куда более внятно, чем в Сети. Интернет исказил его характер, слова потеряли связь с живым человеком, невербальные средства коммуникации остались по ту сторону экрана – и на форуме разворачивается обыкновенная склока, в которой побеждают самые примитивные и низменные порывы.

– Она слишком сильная, да? Для нас обоих. Я про Алису.

– Желание, – ответил я, – это неотъемлемая часть человеческой природы. А поддаваться ему или нет – наш осознанный выбор.

На мгновение в памяти воскресло давно забытое ощущение – похоть. Упругость и солоноватый привкус чужого языка, древний непримиримый запах секса. И тут же исчезло, растаяло в пустоте, как воспоминание о стародавнем отпуске где-то на холмах острова Скай или, скажем, в итальянских Альпах. В одном из своих обличительных постов он назвал меня «сексуальным маньяком»; устаревший термин, прямиком из комедийных фильмов. Неужели меня так и запомнят? Комический персонаж, по молодости движимый тестостероном и эгоизмом, плохо замаскированным под интеллектуальность или, скорее, эксцентричность.