Сожалея о своей раздражительности, Фрэнки постаралась замять свою неловкость с помощью небрежного тона.

— И где же он ее достает?

— Он ее выращивает.

Наступила пауза.

— Только не говори мне, что он выращивает ее на балконе! — В мозгу Фрэнки словно прокрутился обратный кадр. Она сама последние две недели тщательно поливала на балконе всякие растения. Да ведь это же марихуана! Господи, да она же соучастница!..

Рилли между тем вздохнул.

— День был долгим, — сказал он, — я лучше поеду к себе, а то мне завтра надо рано вставать. Я улетаю в Мексику на пару недель. На работу, а не в отпуск. — Он заметил выражение ее лица. — Я бы позвал тебя с собой в качестве ассистента, но мы будем снимать большой рекламный ролик, и мне нужен человек с опытом…

— Да-да, не беспокойся… — Она не могла скрыть своего разочарования.

Теперь настала очередь Рилли теребить на запястье потертый плетеный браслет. Он раздумывал, повторять или не повторять свое предложение относительно ночевки. Если он это сделает, то она наверняка подумает, что он имеет на нее виды, и велит ему убираться вон. Но если он этого не сделает, то, возможно, видит ее в последний раз. Он не знал, как быть.

— Предложение о свободной кровати остается в силе, — наконец сказал он.

Фрэнки колебалась. Ситуация напомнила ей старую народную песенку «Мне уйти или остаться? Или с милым распрощаться?». В нормальных условиях она наверняка сказала бы нет, но она чувствовала себя далеко не в нормальных условиях. После всего, что случилось сегодня вечером и ночью. Пока она раздумывала, по капоту «Мустанга» прошел порыв ветра, и до нее донеслись взрывы смеха и восторженные выкрики парочки, уединившейся в спальне. Фрэнки посмотрела на Рилли, и оба они не удержались от улыбки. Как всегда, в нужный момент Рита приходила ей на помощь.

Без лишних слов она прыгнула назад в кабину «Мустанга», громко захлопнула дверцу, и Рилли тут же нажал на газ. Повернувшись на своем сиденье — одна рука на руле, — он начал медленно выезжать задним ходом с узкой подъездной дорожки на шоссе. Фрэнки смотрела на столь знакомый ей профиль: вот резкие линии, обозначенные в уголках его глаз, вот глубокая складка, прорезавшая его лоб, — результат постоянной нахмуренности, вот мелкие морщинки на переносице, почти незаметные под загаром. Она вспомнила, как впервые увидела его в аэропорту Хитроу, откуда вылетала в Лос-Анджелес. Тогда он был для нее незнакомцем, человеком, который с самого начала вызывал в ней раздражение и которого она от всей души надеялась больше никогда в жизни не видеть. Какая ирония судьбы, думала она, но после всего, что с ней случилось, она сидит рядом с ним в его автомобиле и снова смотрит на его лицо. Только на этот раз она видела перед собой совершенно другого человека.

— Я рада увидеть тебя снова, Рилли, — не удержалась она, чтобы не сказать ему это.

С минуту она думала, что он ее не слышит, потому что в ответ он ничего не сказал.

Потому что он не мог этого сделать.

Слова Фрэнки были сказаны так тихо, но они звучали в его ушах, как колокол. Глядя на бумагу, невозможно понять, насколько они показались ему многозначительными: в конце концов, она же не признавалась ему в вечной любви. Но он-то знал, какое значение в них скрыто, гораздо более глубокое, нежели простое, брошенное на ходу «Рада тебя видеть». Впервые она признавала, что он для нее кое-что значит. Впервые в жизни он почувствовал, что она думает о нем.

Он выехал на дорогу, поставил машину на тормоз и повернулся к ней. И посмотрел ей прямо в глаза.

— Я тоже рад тебя видеть, Фрэнки.

Так они смотрели друг на друга, и никто из них не произносил ни слова, потому что этого и не надо было делать. Наконец Рилли отвернулся, нажал на педаль газа, и они поехали в сторону Лаврового каньона, бок о бок с другими машинами, образующими на шоссе сплошной светящийся поток фар и габаритных огней.

Дом Рилли располагался в конце узкой извилистой улочки, и до него можно было добраться, только въехав вверх по довольно крутому склону, а потом проехав через заросший сад по узкой дорожке, сплошь усеянной спелыми раздавленными фигами, которые падали с растущих по обочинам деревьев. В саду болтался старый гамак. Судя по его автомобилю, Фрэнки ожидала увидеть перед собой неряшливое холостяцкое пристанище — какую-нибудь жалкую нору, заваленную грязным бельем, старыми коробками и разным хламом, в котором мусор не выносился неделями, а раковина до краев наполнена немытыми и щербатыми кофейными чашками. И была несказанно удивлена, когда не нашла ничего подобного. Стоит сказать, что его жилье было прежде всего очень опрятным.

— Уборщик только недавно навел чистоту, — застенчиво сказал Рилли, когда они вошли в сводчатую гостиную и он зажег свет.

Фрэнки огляделась кругом. В комнате стояли два больших и старых бархатных дивана, местами протертые до дыр и выцветшие от солнца, огромная книжная полка, битком набитая книгами и компакт-дисками, из которых все, судя по некоторым признакам, были распиханы по чужим упаковкам, и низкий деревянный стол, отмеченный следами тысяч выпитых за ним чашек кофе, бутылок красного вина и оливкового масла. Гостиная производила приятное впечатление. У дальней стены стоял настоящий камин с почерневшими внутри кирпичами, на его полке стояло множество безделушек, привезенных из разных экзотических стран: кусок сплавной древесины, резная африканская скульптура с утраченным копьем, игрушечная модель самолета, сделанная из жестяной банки из-под пива «Будвайзер», серебряная рамка для фотографий лежала лицом вниз.

Фрэнки ее подняла. Стекло выпало или разбилось, но фотография все еще была на месте. Она поднесла ее к свету, чтобы лучше разглядеть. На ней был сфотографирован Рилли с женщиной, с той самой женщиной, снимок которой она уже видела у него в бумажнике. Оба они стояли на берегу моря, тесно обнявшись. Женщина смеялась прямо в камеру и придерживала волосы, которые от ветра падали ей прямо на лицо, а Рилли смотрел на нее и улыбался. На фотографии он выглядел совершенно другим. Моложе, тоньше, счастливее. Волосы его в то время были гораздо короче.

— Это твоя бывшая жена?

Он молча кивнул головой, чиркнул спичкой и наклонился, чтобы зажечь свечи в подсвечнике, который стоял на каминной решетке и был покрыт толстым слоем расплавленного воска.

— Да, это Келли и я. Еще до того, как мы поженились.

— А где же стекло?

— Разбилось. — Он виновато улыбнулся. — Не могу припомнить, кто его уронил: она или я. — Он исчез на кухню и снова появился оттуда с бутылкой «Джека Дэниэля» и двумя стаканами. — Хочешь выпить?

— Хочу, почему бы и нет? — Алкоголь, возможно, несколько умерит ее похмельный синдром, и, кроме того, ей даже понравилась идея пить виски в кожаных штанах, находясь при этом в доме мужчины — в доме Рилли — в три часа утра. Она взяла стакан и отхлебнула коричневую жидкость, наслаждаясь ее обжигающим вкусом. Она улыбнулась про себя. Вот если бы Хью мог ее сейчас видеть. Она снова посмотрела на фотографию, стерла с нее пыль большим пальцем.

— А как долго вы были женаты? — Разглядывая лицо Келли, Фрэнки сама удивилась, что чувствует к ней ревность.

— Меньше двух лет. В разводе я провел больше времени, чем в браке.

— А ты скучаешь по ней? — Стоило ей это сказать, как она тут же пожалела о своих словах. — Прошу прощения, это не мое дело. — Она снова поставила фотографию на прежнее место, потом передумала и положила ее, как было, лицом вниз.

Рилли с минуту наблюдал за ней, не говоря ни слова, потом открыл ящик стола и начал что-то искать среди наваленного там хлама. Потом наконец он нашел то, что искал, и вытащил на поверхность пачку папиросной бумаги «Ризла» и прозрачный пластиковый пакет с порошком.

— А ты скучаешь по своему бывшему другу? — Он лизнул липкую сторону бумаги «Ризла» и начал скручивать папиросу.

Фрэнки заколебалась. Ее первой рефлекторной реакцией было желание закричать «Да!», но что-то ее остановило.