Не желая отказываться от своей хипповской идеологии, Джордж водил Лео на нью-эйджевые парады; где оба щеголяли в одних трусах, по уши в грязи, с посохами в руках.

Хотя Леонардо с малых лет привык к альтернативному образу жизни, когда ему было шесть, случилось нечто, выходившее, пожалуй, уже за всякие рамки. «Мы сидели в машине, – вспоминал он, – и отец вдруг сказал: „Когда я впервые занялся сексом, мне было как раз столько, сколько тебе. Тебе тоже нужно попробовать“. Но меня это не интересовало. Я тогда сказал: „Замолчи, пап. Не хочу я ничего такого пробовать. Лучше пойду и сделаю всю домашку“». Джордж позже объяснял это так: «При Леонардо мы никогда не шептались о сексе или наркотиках. Он все еще пробует всякое в жизни, и не обязательно при этом все делать правильно».

Не лучший рецепт для успешной жизни… Однако родителям Лео удалось каким-то образом найти компромисс между его пребыванием в контркультурной и традиционной среде. К тому времени маленький Лео начал ходить в начальную школу имени Коринн А. Сидс, учебное заведение при Калифорнийском университете; но Ирмелин была полна решимости дать сыну самое лучшее образование и через два года записала его в школу «Центр специализированного обучения». В эту школу съезжались дети со всего Лос-Анджелеса; успеваемость учащихся там была одной из лучших в Калифорнии.

«Она каждый день возила меня в школу – сорок пять минут туда и столько же обратно, – вспоминал Лео. – Каждый день – каждый будний день своей жизни – она тратила три часа, и все ради того, чтобы мне не пришлось ходить в обычную школу».

Лео рос дерзким, уверенным в себе пареньком, но в проблемном районе, где он жил, эти качества нередко оборачивались против него. Он ходил в лучшую школу города, но во дворе собственного дома его все равно донимали хулиганы. «Я был маленьким и наглым – убийственное сочетание», – вспоминает Леонардо, у которого к тому времени (стояла середина восьмидесятых) появился свой собственный стиль: панковская стрижка, кожаные перчатки и серебристые штаны. Он рос очень симпатичным парнем.

Его сводный брат Адам, как и Лео, презирал район, в котором они жили, и его обитателей. «Восточный Голливуд был самым мерзким кварталом из всех, – говорил он. – Мы называли его „город отбросов“». Вместе Адам и Леонардо не раз попадали в передряги. Именно сводный старший брат пришел на помощь Ди Каприо во время одного особенно неприятного эпизода, который Лео будет вспоминать и много лет спустя.

«Я очень хорошо помню – почему-то тот случай засел у меня в голове, – как в детстве убил голубя. Он хромал, а у приятеля был пистолет; вот мы и решили пристрелить его, чтобы он не мучился. Но голубь никак не хотел умирать, и нам пришлось выстрелить целых десять или пятнадцать раз. Смотреть на мучения этой несчастной птицы было просто невыносимо. Я сидел и плакал, глядя на голубя, которому все стреляли то в голову, то в спину, а он все трепыхался и трепыхался. Потом пришел мой сводный брат, взял доску и с воплем – хрясь! – добил его».

Жизнь в такой напряженной среде привела к тому, что Леонардо радовался каждой возможности выбраться из Лос-Анджелеса. На каникулы он ездил к родителям матери в Германию. Дедушка Вильгельм (в честь него Леонардо получил свое второе имя) и его жена Хелена – «ома» (бабуля), как Лео ласково ее называл, – переехали в Германию в начале восьмидесятых, устав от американского образа жизни. Дед верил, что упорный труд вознаграждается (что совершенно противоречило хипповской философии отца Лео), и благодаря этому Леонардо проводил каникулы в более благополучном окружении, чего из-за финансовых трудностей не могли обеспечить ему собственные родители. Хелена вспоминает, что, когда внук гостил у них в Дюссельдорфе, это было счастливое время для всех. «Лет с восьми, наверное, Леонардо стал проводить каникулы у нас в Германии, – рассказывает она. – Он даже в море впервые искупался, когда мы с дедом взяли его в круиз. Куда мы только не ездили – то на Багамы, то в Канаду. Брали его кататься на горных лыжах в Австрию. Он был очень счастливым ребенком, любил повеселиться и хорошо поесть… Он обожал немецкую кухню и больше всего любил свиную рульку с кислой капустой. А еще душу готов был продать за домашние картофельные оладьи и немецкие колбаски и сардельки».

Хотя Леонардо много раз бывал в Германии, он так и не смог выучить немецкий. «В лучшем случае мог объясниться несколькими фразами», – вспоминает Хелена.

А потом произошло событие, навсегда изменившее жизнь маленького Леонардо.

Его брата Адама пригласили на кастинг для рекламы кукурузных хлопьев (родители надеялись, что таким образом мальчик заработает себе немного на карманные расходы). За первым роликом последовали другие – в общей сложности двадцать, – и вскоре Адам стал двенадцатилетним мальчиком, в кармане которого лежал чек на пятьдесят тысяч долларов.

Лео был поражен. Как можно заработать так много, почти ничего не делая?

С того самого момента он твердо решил, что выбьется из нищеты и станет актером, как старший брат.

Первый опыт Леонардо в шоу-бизнесе закончился провалом – из «Детской комнаты» его выгнали, но вскоре начинающему актеру стало казаться, что тот случай из раннего детства был лучшим, что вообще когда-либо ждет его на телевидении. Решительно объявив, что хочет быть актером, одиннадцатилетний Лео начал искать хорошего агента, но это оказалось сложнее, чем он думал.

Чего стоят его воспоминания о первой встрече с агентом! «Помню, нас выстроили в ряд, как скот. Всего было восемь мальчиков. Потом вдоль шеренги прошла женщина, перечисляя: о'кей, нет, нет, да, да, нет, нет, нет, да. Всем спасибо». Маленький Леонардо попал в число тех, кому сказали «нет», и это его очень расстроило. «Я решил, что мой единственный шанс попасть в шоу-бизнес упущен, и все теперь настроены против меня».

Три года он пытался найти хорошего агента, но ему упорно не везло. К тому времени в школе у него сложилась репутация артиста; особенным успехом пользовался в его исполнении образ серийного убийцы Чарльза Мэнсона, хотя однажды, разыгрывая сценку с участием этого маньяка-хиппи, чья шайка психопатов зарезала актрису Шерон Тейт и кучу невинных людей, он нарисовал на лбу свастику и огреб кучу неприятностей. В начальной школе он снискал признание одноклассников и своими пародиями на Майкла Джексона. «Очень скоро я стал самым популярным мальчиком в школе… Помню, как парень, который считался у нас самым крутым, подошел ко мне, дал кассету „Стрит Битс“ и сказал: „Вот это тебе“». Их дружба, однако, продлилась недолго. К концу четверти они повздорили из-за самой красивой девочки в школе, и «крутые ребята» засунули Лео в мусорный бак. Чтобы доказать свою крутизну, он даже начал воровать жвачку в местном магазине, но прекратил, потому что «верил в карму».

Учителя не замечали его актерского таланта, за исключением, пожалуй, Хелен Стрингос-Эриас. Взрослый не по годам, тринадцатилетний Лео произвел на нее такое впечатление, что она выдвинула его на государственную стипендию в области театрального искусства. «Лео всегда хотел быть актером, – вспоминает она. – Когда мы всем классом ездили на экскурсии, он вставал в проходе автобуса и веселил нас, изображая своих одноклассников и учителей. Правда, я никогда бы не подумала, что он вырастет и станет секс-символом: в школу он ходил непричесанный, в джинсах и спортивной кофте».

Примерно в том же возрасте Лео вошел в число финалистов конкурса по брейк-дансу, состоявшегося в Германии. Однако танцы никогда не были у него на первом плане. Умением выделывать всякие трюки он заслужил прозвище Макаронина – его и сейчас иногда так зовут.

Сложно представить, но в четырнадцать лет Лео был невысоким и тщедушным. И хотя он строил из себя крутого, старшие мальчишки постоянно цеплялись к нему. Позже он признавался, что самым унизительным эпизодом из школьной жизни был случай, когда его сильно побили за то, что он отказался вернуть местному хулигану баскетбольный мяч. «Я пришел в себя только минут через десять, – вспоминает он. – Вокруг стояло человек тридцать; все плевались в меня и били ногами. Я хотел убежать, но мне связали шнурки; я сделал шаг – и упал навзничь. Пришлось упрыгивать, и всю дорогу они продолжали меня пинать».