Малый бизнес тут же извинялся и отдавал – быстро, слаженно, аккуратно. Владельцы закусочных, автомоек и киосков в банкоматы никого не посылали, а просто отдавали свои карты, прилагая к ним бумажки с пин-кодами. Наличные тщательно пересчитывали и складывали в мешки.

– Мелочь надо? – спрашивали они у сборщиков.

– Надо, – отвечали те.

Богатые люди отдавали с радостью. Казалось, они всю жизнь ждали этого момента. Богатые открывали свои сейфы, складывали в принесенные сборщиками мешки толстые пачки долларов, рублей и евро, клали в конверты банковские карты и ровным, спокойным почерком приписывали пин-коды.

– Машину продать? Квартиру? А то еще дом под Москвой есть, смотрите. И долг, нам должны сейчас довольно много, хотите, мы позвоним? – с надеждой в голосе спрашивали богатые люди.

Сборщики и с ними были немногословны:

– Нет. Только то, что есть сейчас.

Подходили к каждому бомжу, прячущемуся на вокзале от ментов, сидящему у метро, спящему на скамейке в парке.

– Пожалуйста, отдайте нам ваши деньги. – Сборщики были одинаково вежливы и холодны со всеми. – Это важно.

– Деньги? Вот тебе деньги! – хрипели бомжи, выгребая из карманов мелочь. – Мишка, проснись! Деньги отдать надо, – толкали бомжи своего приятеля Мишку, спящего рядом в позе эмбриона.

Мишка просыпался, секунду смотрел на товарищей пустым новорожденным взглядом, потом оживал и радостно скалил зубы:

– Вона, какие у меня деньги! Бери!

И вытаскивал из карманов две стершиеся десятки.

Очень богатые люди, увидев сборщиков, радовались больше всех. Они уже слышали что-то о том, что происходит в Москве, и были готовы. В прихожих квартир стояли мешки, набитые заранее снятыми со всех счетов деньгами.

– Вам помочь вынести? – спрашивали очень богатые люди у сборщиков.

– Нет, спасибо. Мы сами, – отвечали те, забирая мешки.

Очень-очень богатые люди приглашали сборщиков в дом, усаживали их за стол и предлагали обсудить проблему.

– Дело в том, что в данный момент у нас нет необходимого количества мешков, чтобы разместить в них все обналиченные средства…

– Мешки есть. Не хватит – купим. Показывайте где.

Очень-очень богатые люди удивлялись, с какой легкостью решается проблема нехватки мешков, и приглашали сборщиков в комнату, где была сложена вся наличность:

– Пожалуйста.

– Спасибо, – отвечали сборщики, с завораживающей быстротой укладывая деньги в мешки.

За всю неделю, что шла операция, было зафиксировано всего два случая столкновения сборщиков и населения. В первом из них один олигарх отказался отдавать сборщикам деньги, ссылаясь на то, что такой вид валютно-денежных операций, подразумевающий простой отъем капитала, является незаконным. Сборщики аргументировали свою позицию:

– Мы не отнимаем у вас, не говорите так. Нам неприятно это слышать. Мы просто вас просим: пожалуйста, отдайте деньги.

Олигарх подумал немного.

– Да, конечно. Я был не прав. Простите меня.

В другом случае одна пенсионерка, старая, но очень бодрая бабушка, крикнула через дверь:

– Пошли прочь, сволочи! Не отдам.

Сборщики очень тихо и вежливо сказали:

– Пожалуйста. Это важно.

Через минуту бабушка открыла дверь и поставила на порог трехлитровую банку, набитую мятыми купюрами и грязными монетами:

– Чего уж тут, правда. Берите.

В магазинах опустошались кассовые аппараты, в банках команды сборщиков устраивали конвейеры, передавая друг другу мешки с деньгами и складывая их в машины. Прохожих останавливали повсеместно:

– Отдайте нам ваши деньги, пожалуйста.

Прохожие вытаскивали кошельки, рылись в карманах. Кто-то по глупости своей, по незнанию ситуации предлагал плеер, телефон, сумку с ноутбуком, но сборщики над этими людьми не смеялись, а с профессиональной вежливостью отвечали:

– Нет. Только деньги.

Отдавали.

В течение первых трех дней операции Москва волновалась, в следующие три дня остывала и успокаивалась. Сначала было много разговоров – как, а ты отдал, конечно, отдал, они же просят «пожалуйста», как не отдать, это важно. Потом разговоры надоели, и всем стало скучно. Беспорядков, погромов, шествий, драк, резни, массовой истерии, нашествия инопланетян, образования новых религиозных сект и финансовых пирамид, митингов, столкновений с милицией и художественных перфомансов замечено не было. Все были спокойны. В центре движение остановилось почти сразу, ближе к окраинам, куда еще не добрались сборщики, люди еще заправляли машины и ездили в офисы. Продуктовые магазины еще работали, книжные уже закрылись. Водку еще можно было купить, косметику – уже нельзя. Город понимал, что скоро все закончится. Некоторые зачем-то прощались с родственниками.

– Почему? Почему ты уходишь? Ведь у нас просто попросят денег! – удивлялись жены, глядя на собирающих чемоданы мужей.

– Ты не понимаешь. Нам придется отдать, – отвечали мужья.

Дети внимательно смотрели на своих родителей.

Однако, несмотря на некоторую смуту, царившую в умах в те дни, все было спокойно и правильно.

Деньги тем временем свозили во Внуково. В аэропорту с самого начала операции работала команда сортировщиков. Они разбирали купюры и монеты, складывая тысячи рублей с тысячами, сотни долларов с сотнями, монеты по пять рублей с такими же монетами. Каждую категорию грузили в отдельный самолет. Автобусы, раньше возившие пассажиров от здания аэропорта к самолетам, делали сейчас то же самое с деньгами. Запах выхлопных газов и керосина, запах асфальта, резины и туалетной воды сортировщиков перебивал один-единственный тяжелый, страшный, мертвый, сладкий запах – запах денег.

В воскресенье все было кончено. Грузили последнюю партию денег. Начальник команды сборщиков огляделся вокруг, посмотрел под ноги, поднял блестящую копейку и бросил ее в последний мешок, который вез последний автобус на борт последнего самолета.

– Поздравляю, господа, – сказал начальник. – Дело сделано.

Однако ни возгласов, ни аплодисментов не последовало. Тысячи людей, стоявших в это время на взлетной полосе, остались холодны и спокойны. Самолеты начали взлетать, и от рева сотен моторов словно что-то окончательно сломалось, оглохло и расплавилось в воздухе этого города. Когда последний самолет с деньгами оторвался от взлетной полосы, асфальт во всем городе тут же едва заметно посерел и стал покрываться тонкими трещинками, деревья стали быстро засыхать, а здания на глазах ветшать. На улицах не было ни души. Москва стала легче на двадцать один грамм.

Жители Юго-Запада могли наблюдать из своих окон, как в воздух поднимается самолет за самолетом, как из города улетают тонны денег. Посмотрев минуту в окно, москвичи шли на кухни, открывали холодильники и доставали то, что там осталось.

– Ужинать, все идем ужинать! – ласковыми голосами звали хозяйки к столу свои семьи.

Никто во всем городе в этот вечер не задал ни одного вопроса и не исторг ни единой пошлости вроде «будет день, будет пища».

– Мам, передай, пожалуйста, хлеб, – просили дети, и матери передавали.

– Просите, и я дам, – улыбались матери.

А самолеты летели каждый в свой пункт назначения и сбрасывали там тяжкий свой груз. Сутки по всей стране шел денежный дождь. Раньше всего он пролился в европейской части страны, жителям Дальнего Востока пришлось ждать дольше всех. Миллионы купюр и монет сыпались на головы россиян, устилали города и деревни. Человеческих жертв зафиксировано не было, не пострадал и животный мир (монета достоинством в пять рублей, сброшенная с большой высоты, может, конечно, оставить синяк, но серьезных травм опасаться не стоит). Никто из-за денег не дрался, каждый понимал, что хватит всем. Прикрывшись зонтиками и чем придется, люди выходили из домов и внимательно смотрели вверх, туда, за горизонт, за край беременного снегом и золотом неба, откуда вот-вот, уже через минуту, судя по гулу моторов, должно было появиться их счастье. И счастье появлялось.

За все это время во всей стране лишь однажды люди поспорили из-за денег, но и то в шутку, скорее из баловства, чем от жадности. В одной сибирской деревне отец с сыном заканчивали убирать двор. Все деньги были собраны и унесены в дом, и сын, подметая истоптанный двор, случайно заметил в мусоре новенькую копейку. Улыбнувшись, он положил ее в карман, но отец заметил это и строго спросил: