Телекамера поймала в объектив темноволосую девушку лет двадцати. На экране появилась надпись – Александра Прэтт. Ханна узнала девушку. Звезда школьной команды по хоккею на траве, она окончила школу, когда Ханна училась в шестом классе, на год раньше, чем Йен, Мелисса Хастингс и брат Эли Джейсон.

– Он, безусловно, виновен, – сказала Александра, даже не потрудившись снять огромные солнцезащитные очки Valentino. – Иногда по выходным Элисон играла с нами в хоккей, и после игры, бывало, Йен разговаривал с Эли. Я не очень хорошо была с ней знакома, но, думаю, он заставлял ее чувствовать себя неловко. Она ведь была совсем еще девочкой.

Ханна сняла крышку с банки крема Mederma, разглаживающего рубцы. Сама она помнила совсем другое. Когда бы Йен ни появился поблизости, щеки Эли мгновенно покрывались румянцем, а глаза загорались. На одном из ночных девичников, когда они учились целоваться на подушке-обезьянке, которую Эли сшила в шестом классе на уроке труда, Спенсер заставила всех признаться, с кем из мальчишек они хотели бы поцеловаться.

– С Йеном Томасом, – выпалила Эли, быстро прикрыв ладонью рот.

На экране появилась фотография Йена-двенадцатиклассника, сверкающего широкой белозубой… и неискренней улыбкой. Ханна отвела взгляд. Вчера после очередного напряженного ужина с новой семьей она выудила со дна своей сумочки визитку офицера полиции Вилдена. У нее накопилось к нему много вопросов: насколько строгим будет домашний арест Йена, ему наденут на лодыжку специальный электронный браслет, как Марте Стюарт? Ей хотелось надеяться, что Вилден прав относительно вчерашнего послания: кто-то просто решил их разыграть. Но дополнительные аргументы не помешали бы. К тому же Вилден мог снабдить ее какой-то новой информацией. Когда мама с ним встречалась, он всегда старался быть с Ханной в дружеских отношениях.

Но разговор с Вилденом вышел бесполезным.

– Извини, Ханна, – сказал он, – но мне не полагается обсуждать это дело. – Потом, когда Ханна уже собиралась повесить трубку, Вилден, прокашлявшись, добавил: – Послушай, я, как и ты, очень хочу, чтобы его поджарили. Йен заслуживает того, чтобы его посадили надолго.

В программе новостей начался следующий репортаж – о том, что в местном продовольственном магазине на листьях салата обнаружили кишечную палочку, и Ханна выключила телевизор. Наложив на шрам несколько слоев Mederma, затем – тональный крем и пудру, Ханна решила, что рубец более или менее затушеван. Она побрызгалась духами Narciso Rodriguez, поправила на себе форменную юбку, собрала все необходимое в сумку с логотипом Fendi и пошла вниз.

Кейт уже сидела за столом и завтракала. При виде Ханны она расплылась в ослепительной улыбке, вскричав:

– Ой, Ханна, наконец-то! Вчера вечером Том купил во Fresh Fields потрясающую дыню. Ты непременно должна попробовать.

Ханне не нравилось, что Кейт зовет ее отца Томом, как своего ровесника. Это не было похоже на то, как Ханна называла Изабель по ее первому имени. Впрочем, по возможности она старалась вообще никак ее не называть. Ханна прошла к столу и налила себе чашку кофе.

– Терпеть не могу дыню, – холодно отвечала она. – На вкус как сперма.

– Ханна, – сердито одернул ее отец. Ханна не сразу заметила его у кухонного «островка», где он доедал кусочек тоста со сливочным маслом. Рядом стояла Изабель, все в той же отвратительной больничной униформе тошнотворно-зеленого цвета, на фоне которой ее кожа, покрытая искусственным загаром, казалась оранжевой.

Мистер Марин подошел к девочкам и положил одну руку на плечо Кейт, другую – на плечо Ханны.

– Все, убегаю. До вечера, девочки.

– Пока, Том, – сладким голоском протянула Кейт.

Отец Ханны ушел, и Изабель ушла наверх. Ханна упорно смотрела на первую полосу газеты «Филадельфийский наблюдатель», которую отец оставил на столе. К сожалению, все статьи были посвящены судебному заседанию, на котором приняли решение о временном освобождении Йена под залог. Кейт все ела и ела дыню. Ханну так и подмывало встать и уйти, но с какой стати она должна уходить? Это ее дом.

– Ханна, – обратилась к ней Кейт тихим печальным голосом. Ханна посмотрела на нее, подняв брови. – Ханна, прости, – торопливо продолжала Кейт. – Я так больше не могу. Не могу просто… сидеть здесь и молчать. Я знаю, ты злишься на меня за то, что случилось осенью… в Le Bec-Fin. Я тогда была сама не своя. И теперь глубоко о том сожалею.

Ханна перелистнула газету. Некрологи. Отлично. Она притворилась, будто ее заинтересовала заметка об Этель Норрис, хореографе труппы современного танца из Филадельфии, которая скончалась вчера во сне в возрасте восьмидесяти пяти лет.

– Мне ведь тоже нелегко. – Голос Кейт дрожал. – Я скучаю по отцу. Как бы я хотела, чтобы он был жив. Не в обиду Тому будет сказано, но мне странно видеть маму с другим мужчиной. Непонятно, почему нужно радоваться за них. О нас ведь они не думают, да?

Ханна была до того возмущена, что ей хотелось швырнуть дыню в стену. Кейт говорила как по писаному, словно скачала из Интернета образцовую жалостливую речь.

Она перевела дыхание.

– Прости, что подставила тебя в Филадельфии, но у меня в тот день тоже возникли осложнения. Конечно, мне не следовало срывать на тебе злость. – Тихо звякнула вилка, которую она положила на стол. – Прямо перед ужином со мной произошло нечто ужасное. Маме я тогда еще не сказала, побоялась ее реакции.

Нахмурившись, Ханна мельком взглянула на Кейт. Неприятности?

Кейт отодвинула в сторону тарелку.

– Прошлым летом я встречалась с одним парнем, Коннором. Как-то вечером, в один из последних уик-эндов перед новым учебным годом, у нас с ним зашло несколько… далеко. – Она наморщила лоб, ее нижняя губа задрожала. – На следующий день он меня бросил. А примерно через месяц я пошла к гинекологу, и выяснилось, что у меня… осложнения.

– Ты забеременела? – выпучила глаза Ханна.

– Нет, – замотала головой Кейт. – Там было… кое-что другое.

Ханна подозревала, что, если она откроет рот чуть шире, то челюсть просто упадет. Ее мозг работал со скоростью миллион миль в минуту, пытаясь определить, о каких осложнениях идет речь. Венерическое заболевание? Третий яичник? Проблемы с сосками?

– Так… сейчас у тебя все нормально?

– Теперь – да, – пожала плечами Кейт. – Хотя какое-то время было хреново. Я ужасно испугалась.

Ханна прищурилась.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

– Просто хотела объяснить, как это было, – призналась Кейт. В ее глазах блестели слезы. – Ты не говори никому, ладно? Мама в курсе, а вот Том – конечно, нет.

Ханна отпила кофе. Своей откровенностью Кейт поставила ее в тупик, но в то же время на душе стало чуть легче. Идеальная Кейт оказалась не таким уж совершенством. И Ханна даже подумать не могла, что когда-нибудь увидит в ее глазах слезы.

– Не бойся, я тебя не выдам, – пообещала Ханна. – У всех свои проблемы.

Кейт, шмыгнув носом, как-то двусмысленно фыркнула.

– Это уж точно. А у тебя что за проблемы?

Поставив на стол кофейную чашку с рисунком в горошек, Ханна задумалась. Во всяком случае, она хотя бы узнает, выдала ли Эли ее секрет.

– Ладно. Хотя ты, наверное, и так уже знаешь. Первый раз это случилось, когда мы с Эли приезжали в Аннаполис.

Ханна искоса посмотрела на Кейт, пытаясь определить, поняла ли она. Кейт тыкала вилкой в кусочек дыни, смущенно глядя по сторонам.

– И у тебя до сих пор так бывает? – тихо спросила она.

Ханной овладели одновременно глубокое волнение и разочарование: значит, Элисон все-таки проболталась.

– Да, в общем-то, нет, – пробормотала Ханна. На какое-то время они обе погрузились в молчание. Ханна смотрела в окно на большой сугроб в соседском дворе. Несмотря на раннее утро, проказливые шестилетние близнецы уже возились в снегу, закидывая снежками белок. Потом Кейт склонила голову набок, глядя на нее с любопытством.