Пораженная, она оглядела его с ног до головы, затем в испуге поднесла руку ко рту.

— Торни! — прошептала она растерянно.

— Мела! — Хотя рядом шла репетиция, он буквально выкрикнул это. — Мела, как здорово!

Тут он заметил, что она сторонится его грязного и насквозь мокрого комбинезона. Она была вовсе не рада их встрече.

— Однако, Торни… — наконец произнесла она и протянула ему руку жеманным жестом. На ее пальцах и запястьях блестели украшения.

Он коротко и вяло пожал ее руку, посмотрел в лицо невидящим взглядом и поспешил уйти. Внутри у него все сжалось. Что ж, теперь он мог играть до конца. Теперь он мог держаться и к тому же находить в этом удовольствие. Пусть другие думают, что хотят, теперь ему было все равно.

Мела пришла на премьеру своей куклы, словно это был ее собственный дебют.

«Я позабочусь, — с горечью подумал он, — чтобы это представление не было скучным».

Со сцены донесся неестественный монотонный протест Андреева: «Нет, нет, нет.» Это была последняя сцена. Затем грохнул револьвер Марки и кукла Пелтье упала на пол. На этом игра, за исключением короткой заключительной сцены триумфа революционеров, была закончена.

Она бегала по служебным помещениям, пока не нашла его в костюмерной. Он рылся в старом шкафу и что-то бормотал себе под нос. Она улыбнулась и с силой захлопнула дверь. От испуга он выронил старый цилиндр и пачку холостых патронов. Выпрямляясь, он торопливо спрятал руку в карман.

— Жадэ! Я не ждал…

— Что я приду? — Устало вздохнув, она упала в старый пыльный шезлонг, обмахнулась своей программкой и сбросила с ног туфли. — Куча идиотов. Я их всех ненавижу!

Она состроила гримасу, как маленькая девочка. Как маленькая девочка, переезжавшая с Торнье и другими из города в город. Актриса Жадэ Ферн, клянчившая когда-то вторые роли, досаждавшая антрепренерам и компенсировавшая недостаток таланта беспрерывной зубрежкой ролей и бесконечными репетициями. Сейчас это была маленькая ловкая женщина, бизнесменша с хитрыми глазами, легкой проседью и резкими чертами рта.

Она посмотрела на часы.

— Пятнадцать минут, чтобы прийти в сознание, Торни.

Он присел на ящик, чтобы успокоиться. Казалось, она не заметила его нервозности или слишком устала, чтобы придавать этому значение. Если она почует что-то неладное, она выдаст его. «Ведь тебе не будет жалко, Жадэ, — подумал он.

— А если произойдет небольшой скандал, это не повредит шоу, хотя тебе, может, и не понравится».

То, что он делал, он делал для театра, который они знали и любили. И в этом смысле, сказал он себе, он делал это и для нее тоже.

— Как прошла репетиция, Жадэ? — спросил он как бы между прочим. — Андреев, разумеется, не в счет.

— Великолепно, просто великолепно, — автоматически ответила она.

— Я тоже так думаю.

— Как всегда, Торни, как всегда. — Она скривила рот. — Тошнотина. Лажа и китч, как раз то, что надо для толпы болванов, жующей жвачку и сосущей леденцы. Идиоты, они любят, когда по-топорному, чтобы не думать о том, что им хотят сказать. Они слишком ленивы, чтобы заставить себя понять чувства и смысл; им это даже омерзительно. Меня от них тошнит.

Он слегка удивился.

— Главное, кассир доволен, — пробормотал он. Она обняла свои колени, положила на них подбородок и подмигнула ему. — Ты не считаешь меня подлючкой за то, что я занимаюсь этим?

Он помедлил.

— Иногда меня бесит от этой карикатуры на искусство, но ты здесь не при чем.

— Это хорошо. Иногда мне хочется с тобой поменяться. Временами мне кажется, что лучше бы я была уборщицей и скоблила полы для Д’Уччии.

Он рассмеялся, коротко и невесело.

— Лови момент. Скоро шансов у тебя не будет. Родичи «маэстро» забирают у нас и эту работу.

— Я знаю. Уже слышала. Слава богу, теперь конец твоей службе. Сможешь заняться чем-нибудь другим.

Он покачал головой.

— Я не знаю, чем. Я умею только играть, больше ничего.

— Глупости. Уже завтра я подыщу тебе работу.

— Где?

— У Смитфилда, в отделе доставки заказов. Они там охотно берут на работу старых актеров.

— Нет, — отрезал он.

— Не спеши, Торни. Это дело новое. Фирма расширяется.

— Да ну?

— «Автодрама в каждый дом. Двухметровая сцена в каждой гостиной. Миниатюрные манекены, высотой двадцать пять сантиметров. Централизованный „маэстро“-сервис. Большой театр в вашем доме. Простое подключение с помощью концентрического кабеля. Позвоните Смитфилду, и узнаете подробности.» Ну как, здорово звучит?

Он холодно посмотрел на нее.

— Самая большая сенсация в шоу-бизнесе со времен Сары Бернар, — заметил он сухо.

— Торни! Не будь таким злюкой.

— Извини… Но что здесь нового? Автодрама уже давно завоевала телевидение.

— Я знаю, но это же совершенно другое. Дети будут на седьмом небе. Но этому еще надо сделать рекламу, прежде чем ставить на поток.

— Прости, но тебе следовало бы знать меня получше.

Она пожала плечами, устало вздохнула и закрыла глаза.

— Да, верно. Ты — исполнитель характерных ролей, идеалист, жупел для любого театрального директора. Ты не можешь играть роль, не живя ею, и не можешь ею жить, не веря в нее. Продолжай в том же духе и скоро умрешь с голоду. — Она сказала это со злостью, но он почувствовал, что за этим крылось невольное восхищение.

— Ничего, как-нибудь выживу, — сказал он и добавил про себя: «После вечернего представления».

— Я ничем не могу помочь?

— Можешь. Дай мне роль. Я мог бы заменять вышедший из строя манекен.

— Ты знаешь, я бы доверила тебе это, — сказала она после недолгого молчания.

— А почему бы нет. — Он пожал плечами.

Она в раздумье посмотрела на свои колени.

— Хм, это выглядело бы классно. Настоящий актер, инкогнито выступающий в автодраме.

— Так уже делают в некоторых комедиях.

— Да, но зрители знают об этом, и контраст придает спектаклю особый колорит. Если куклы находятся на сцене вместе с людьми, они выглядят слишком гибкими, слишком ловкими, словом, какими-то гуттаперчевыми. Без людей это так не бросается в глаза.

— А если зритель не предупрежден…

— Мне интересно, догадались бы они или нет. Конечно, какое-то различие они бы отметили, — улыбнулась Жадэ.

— Они бы решили, что это интерпретация «маэстро».

— Возможно, — согласилась она. — С условием, что человек, играющий с ними на сцене будет осторожен и сумеет приноровиться к токоносителям.

— И если б этим можно было провести критиков, — кисло усмехнулся он.

— Какой-нибудь осел назвал бы это «вопиюще нереалистичной интерпретацией» или «явно бьющим в глаза автоматизмом», могу поспорить. — Она посмотрела на свои туфли.

— Но бессмысленно делать что-либо подобное, — продолжала она изменившимся голосом. — «Маэстро» способен обеспечить лучшую постановку, чем любой режиссер.

Эти ее слова отозвались такой болью в душе Торнье, что он даже застонал. Она глянула на него и рассмеялась.

— Не страдай так, Торни. Автодрама держит публику на том уровне, на котором она сама хочет быть.

— Но…

— Точно так же, — продолжала она, — как это делало большинство прежних театров.

— Но…

— Не смотри на меня такими страшными глазами, Торни. Это никакое не издевательство. Я не имела в виду истинный театр. Если тебе нужен такой, поезжай в Европу. — Она встала. — Единственное, что противно в автодраме, так это то, что она прочно настроена на уровень восприятия слабоумных, но в дешевом шоу-бизнесе сроду по-другому не бывало. Это приходится принимать, даже если не нравится. — Она улыбнулась и погладила его по щеке, — Жаль, что я тебя расстроила. Чао, Торни. Всего хорошего.

Он перебирал в кармане холостые патроны и смотрел в пустоту. Неужели все они напрочь потеряли гордость? И Жадэ тоже продала свои принципы, да еще и по дешевке. А он всегда был уверен, что она против своей воли была вынуждена пойти на компромисс, чтобы не умереть с голоду. А она, оказывается, всерьез полагает, будто «маэстро» постановка удается лучше, чем человеку…